Александро-Невская часовня в Вильне

Достопримечательность
Александро-Невская часовня
Фотоснимок С. М. Прокудина-Горского
Страна	Литва
Город	Вильнюс
Конфессия	православие
Архитектурный стиль	неовизантийский
Дата основания	1863
Строительство	1863—1865 годы
Основные даты: 1863 — заложена 1865 — освящена 1919 — демонтирована
Состояние	охраняется государством

Алекса́ндро-Не́вская часо́вня — не сохранившаяся часовня во имя святого Александра Невского в Вильне, построенная в память русских воинов, погибших во время Польского восстания 1863 года. Располагалась в небольшом сквере на Георгиевском проспекте (ныне проспект Гедимина) напротив зданий тогдашнего Реального училища и еврейского Учительского института (ныне площадь Винцо Кудиркос в Вильнюсе).

История

Часовня была заложена 22 октября 1863 года в присутствии виленского генерал-губернатора М. Н. Муравьёва. Автор проекта часовни архитектор профессор Императорской Академии художеств А. И. Резанов. Сооружалась под руководством виленского архитектора Н. М. Чагина на добровольные пожертвования разных городских обществ Северо-Западного края. 30 августа 1865 года часовня была освящена при генерал-губернаторе К. П. фон Кауфмане.

При часовне для наблюдения за нею был построен домик для сторожа. Ежегодно 29 августа в часовне проводилась торжественная панихида по убитым воинам.

3 марта 1904 года была совершена попытка взорвать часовню. При этом пострадали дверь, часть лепных работ, мраморного карниза и пола, в окнах были выбиты стекла. Иконы и некоторые надписи остались целы. Часовня была отреставрирована на добровольные пожертвования.

В 1918 году часовню разрушили революционно настроенные рабочие; по другим сведениям, она была разобрана при нашествии большевиков в 1919 году .

Шесть больших икон на цинковых досках (святого благоверного князя Александра Невского, Николая Чудотворца, Архистратига Михаила, Георгия Победоносца, мучеников страстотерпцев Бориса и Глеба и трёх Виленских мучеников) из часовни, а также иконы из её оконных проёмов были перевезены в Скорбященскую церковь в Михново (ныне Микнишкес Шальчининкского района, в 30 км от Вильнюса).

В 1928 году были убраны остатки фундамента часовни и на её месте был устроен бассейн фонтана, который, однако, не был пущен. После Второй мировой войны в 1945 году на этом месте был похоронен генерал И. Д. Черняховский, на могиле которого в 1950 году был установлен памятник работы скульптора Н. В. Томского (демонтирован в 1993 году).

Внешний вид

Часовня, построенная в неовизантийском стиле, была восьмигранной формы с таким же восьмигранным конусообразным куполом. Она возвышалась на площадке из красного финляндского гранита, окруженной цементной балюстрадой. Купол покрывали позолоченные медные листы; он завершался небольшой главой с крестом, тоже были позолоченными. Плоскость шпиля была вычеканена позолоченными и посеребренными шашками, которые повторялись поочередно.

Цоколь часовни был вытесан из одного цельного камня местного гранита и отполирован. Каждая грань стены была устроена в виде ниш, опоясанных аркой в колоннах из цемента. В глубине ниш располагались плиты из белого мрамора высотой 3 метра и шириной 1,5 метра с высеченными на них 417 именами офицеров и солдат, убитых в 1863 году во время восстания.

Второй ярус часовни украшали малые колонны, между которыми помещались окна и эмалированные иконы, написанные красками на плитах затвердевшей лавы из недр вулкана Везувия. У начала крыши сделаны полукруглые углубления, в которых были вставлены терракоты с рельефными и цветными головками херувимов и крестами.

В часовню вела ажурная бронзовая дверь. Над входом в часовню был установлен барельеф из белого мрамора, изображающий окруженных ангелами Богоматерь с Младенцем.

Интерьер

Внутри часовня была выкрашена восковыми красками, по подобию средневековых греческих церквей. Внутри часовни пол был выложен мраморными плитами георгиевских цветов — белого, чёрного и желтоватого. Стены и карнизы были расписаны восковыми красками под мозаику с золотом и серебром. Оконные стекла были цельные и с узорами.

В нижнем ярусе часовни было семь икон большого размера (почти во всю вышину яруса), написанных петербургским художником академиком В. В. Васильевым на цинковых досках по золотому насыпанному фону. Иконы были расположены следующим образом: прямо напротив входа – Спаситель, по правую сторону – святой Александр Невский, святой Николай Чудотворец и святые Виленские мученики Антоний, Иоанн и Евстафий. По левую сторону – святой Архистратиг Михаил, святой Георгий Победоносец и святые мученики Борис и Глеб. Перед иконами висели лампады из позолоченной бронзы в виде зданий старинных церквей и башен.

Над входом помещалась цитата из Нового завета:

Известихся яко ни смерть, ни живот, ни настоящая, ни грядущая возможет нас разлучити от любве, яже о Христе Иисусе Господе нашем
(Рим. VIII, 37–39).

Под карнизом помещалась надпись:

Повелением Благочестивейшаго Государя Императора Александра Николаевича. Самодержца Всероссийскаго, Царя Польскаго, Великаго князя Финляндскаго и проч. и проч. и проч., по ходатайству его высокопревосходительства г. Виленскаго, Ковенскаго, Гродненскаго, Минскаго генерал-губернатора, главнаго начальника Витебской и Могилевской губернии, Михаила Николаевича Муравьева, при Высокопреосвященном Иосифе, митрополите Литовском и Виленском заложена часовня сия 22 октября 1863 года.

Литература

• А. А. Виноградов. Путеводитель по городу Вильне и его окрестностям. Со многими рисунками и новейшим планом, составленным по Высочайше конфирмованному. В 2-х частях. — Второе. — Вильна, 1908. — С. 114—116.
• А. Самойленко. Утраченная Александро-Невская часовня в Вильне // [esinstitute.org/files/pribaltiyskie_russkie.pdf Прибалтийские русские: история в памятниках культуры (1710–2010)] / Под общей редакцией А. В. Гапоненко. — Рига: Институт европейских исследований, 2010. — С. 480—482. — 734 с. — 500 экз. — ISBN 978-9934-8113-2-6.

Ссылки

• Ф. Добрянский. Александро-Невская часовня // [www.russianresources.lt/archive/Vilnius/Dobrianski_7.html#2 Старая и Новая Вильна]. — Третье. — Вильна: Типография А. Г. Сыркина, 1904.

Отрывок, характеризующий Александро-Невская часовня в Вильне

– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.