Офросимов, Александр Александрович

Александр Александрович Офросимов
Сенатор
29 марта 1909 — 1917
Монарх:	Николай II
Калужский губернатор
14 (26) ноября 1897 — 6 (19) апреля 1909
Монарх:	Николай II
Вице-губернатор:	Дмитрий Борисович Нейдгардт; Александр Петрович Голицын; Владимир Николаевич Крейтон; Владимир Александрович Оленин
Предшественник:	князь Николай Дмитриевич Голицын
Преемник:	князь Сергей Дмитриевич Горчаков
Калужский вице-губернатор
19 мая 1893 — 14 (26) ноября 1897
Монарх:	Александр III; Николай II
Губернатор:	Александр Григорьевич Булыгин; Николай Дмитриевич Голицын
Предшественник:	Евгений Дмитриевич Маслов
Преемник:	Дмитрий Борисович Нейдгардт
Вероисповедание:	православие
Рождение:	Орловская губерния
Отец:	Александр Фёдорович Офросимов
Мать:	Варвара Лукинична (Жемчужникова)
Супруга:	Лидия Павловна (Вишневская)
Образование:	Александровский лицей
Награды:

Александр Александрович Офросимов (26 января [8 февраля] 1852, Орловская губерния — 1935) — российский государственный деятель, Калужский губернатор (1897—1909), сенатор (1909—1917).

Биография

Потомственный дворянин Орловской губернии, землевладелец Дмитровского и Мценского уездов.

В 1872 году окончил Александровский лицей, служил в отделении дел Государственного секретаря Государственной канцелярии. Камер-юнкер Двора Его Императорского Величества.

В 1880—1895 годы — Дмитровский уездный предводитель дворянства, одновременно председатель съезда мировых судей. В 1890-е годы вводил институт земских начальников. 12 декабря 1892 года пожалован в статские советники.

Калужский вице-губернатор

С 1893 года — Калужский вице-губернатор (при этом некоторое время продолжал состоять в Дмитровском уезде губернским и уездным гласным и почётным мировым судьей). В Калужской губернии стал президентом сельскохозяйственного общества, способствовал его развитию и после назначения губернатором. В 1895 году произведён в действительные статские советники, награждён орденом Святого Владимира.

Пожалован в звание камергера (24.3.1896); в качестве представителя Орловского дворянства в 1896 году участвовал в торжествах Священного Коронования Их Императорских Величеств и удостоился быть дежурным камергером при Её Величестве во время въезда Их Величеств в Москву и входа в часовню Иверской Божией Матери.

Калужский губернатор

14 (26) ноября 1897 года назначен Калужским губернатором. Постоянно занимался вопросами сельского хозяйства; лично совершал инспекцию уездов, знакомясь с ходом реформы и пытаясь восстановить добрые отношения между помещиками и крестьянами. Для улучшения положения мало- и безземельных крестьян была объявлена полная отмена выкупных платежей и увеличение ссуды на покупку земли. Участвовал в подготовке «Особого Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности». Занимался созданием при Гурьевской сельскохозяйственной школе образцового хозяйства с устройством лаборатории для производства химического анализа почв и ископаемых.

За период его правления в губернии было открыто 35 новых учебных заведений; в 1899 году на средства земства и казны началось строительство нового здания Калужского реального училища.

Проводились большие работы по благоустройству Калуги:

• трижды ремонтировался и расширялся открытый в 1886 году городской водопровод, были установлены две новые паровые машины и обновлено оборудование водонапорной башни;
• заложены новые скверы, в том числе у Никитской стрелки (угол ул. Ленина и Московской), оформлена аллея напротив южного корпуса Гостиных рядов, появились деревья вокруг Плац-парадной площади;
• устроено уличное освещение в центральной части города керосиновыми лампами;
• в 1909 году по Московской улице от Московских ворот до Загородного сада пущен первый пассажирский автобус;
• расширена телефонная сеть (до 50 абонентов к 1 января 1900 года).

Наряду с этим губернатор А. А. Офросимов:

• учредил общество поощрения рысистого конезаводства, устроил ипподром;
• являлся председателем местного управления Красного Креста, председателем общества помощи бедным, председателем попечительства о глухонемых (основал в Калуге приют-школу для глухонемых мужского пола, в Медынском уезде — приют-школу для глухонемых девочек);
• организовал ремонт здания мужской гимназии (в 1903 г. переименована в Николаевскую гимназию) и строительство при гимназии на пожертвования храма Святого Николая Чудотворца; пожертвовал для храма средства на иконостас, церковную утварь и книги;
• будучи непременным попечителем и почётным членом Калужской учёной архивной комиссии, в 1901 году пожертвовал историческому музею 19 больших фотографических портретов калужских губернаторов и генерал-губернаторов;
• во время празднеств столетия со дня рождения А. С. Пушкина (1899) предоставлял свой дом для заседаний губернского Пушкинского комитета.

В 1903 году пожалован в тайные советники.

В 1904 году Калугу посетил Император; на том месте, где он смотрел войска, по инициативе А. А. Офросимова был воздвигнут памятник — гранитный обелиск, увенчанный Императорским Орлом. За примерный порядок во время пребывания Императора А. А. Офросимову был пожалован жетон, осыпанный бриллиантами.

Во время Русско-японской войны работный дом под руководством губернатора, являвшегося председателем правления Попечительства о работных домах, проявил выдающуюся деятельность по снабжению армии вещами и предметами.

В период революционных событий 1905—1906 годов ни одна забастовка рабочих в губернии не разгонялась воинскими командами. Восстановить в городе порядок силой оружия губернатор приказал только после черносотенных погромов 21-22 октября 1905 года; для предупреждения беспорядков своим приказом ввёл особую охрану правительственных, общественных и частных учреждений, издал обязательные постановления о порядке хранения и продажи оружия и о запрещении шествий и манифестаций. 12 декабря 1905 года губернатор объявил Калужскую губернию на чрезвычайном положении «…ввиду прекращения движения по железным дорогам, а также прервавшихся почтовых и телеграфных сообщений и по случаю местных смут, волнений, нарушения чужой собственности и насилий». В марте 1906 года положение чрезвычайной охраны сменилось положением охраны «усиленной». Полицейскими мерами, церковными и светскими увещеваниями власти добились того, что за три революционных года в губернии не произошло ни одного террористического акта, политического убийства, не зафиксировано ни одного сколько-нибудь громкого случая разгрома, разграбления, поджога частного предприятия, помещичьего имения.

Весь период исполнения должности губернатора являлся также председателем Калужского губернского статистического комитета.

Деятельность в Императорском православном Палестинском обществе

В апреле 1894 г., будучи Калужским вице-губернатором, организовал открытие Калужского отдела Императорского православного Палестинского общества, был избран заместителем председателя его совета (в 1899 году — почётным членом общества). В первый состав совета Калужского отдела общества вошли губернатор Н. Д. Голицын, губернский предводитель дворянства Н. С. Яновский, д.с.с. Владимир Степанович Сорокин, протоиерей Дмитрий Егорович Лужецкий, протоиерей Алексей Михайлович Колыбелин, с.с. Дмитрий Валерианович Панин, полицмейстер Е. И. Трояновский, уездный исправник Николай Эрнестович Мантейфель, купец Феоктист Павлович Власов. Члены Калужского отдела неоднократно встречали совершавших паломничество председателей общества в.кн. Сергея Александровича и в.кн. Елизавету Фёдоровну, почётных членов общества Николая II и в.кн. Михаила Александровича. А. А. Офросимов на заседании калужского отдела общества 4 (17) февраля 1906 года, в годовщину убийства в.кн. Сергея Александровича, предложил увековечить его память, и с согласия в.кн. Елизаветы Фёдоровны по указу Святейшего Синода на землях (110 десятин), пожертвованных Н. Э. Мантейфелем и купчихой Серафимой Фёдоровной Михайловой, при деревне Мстихиной Калужского уезда была учреждена мужская обитель — «Сергиев скит калужского отдела Императорского православного Палестинского общества в память в бозе почившего великого князя Сергея Александровича». В обители были устроены богадельня на 12 увечных и престарелых воинов и церковно-приходская школа, больница, музей в.кн. Сергея Александровича, музей истории Калужского отдела общества, магазины, дома для странников.

Сенатор

29 марта 1909 года назначен сенатором, с оставлением в звании шталмейстера. За службу в Калуге А. А. Офросимов был помечен во Всеподданнейшем отчёте за 1908 год: «Благодарю Офросимова за долголетнее примерное управление губернией».

По оставлении им поста Калужского губернатора, вследствие назначения в Сенат, ему было оказано внимание всеми предводителями дворянства, передавшими ему на память кубок и был поднесен целый ряд адресов от различных учреждении и лиц. В прощальной речи губернского предводителя дворянства Н. И. Булычева говорилось, что Александр Александрович Офросимов всегда показывал пример неустанной paботы и, имея большие полномочия, твёрдо стоял за сохранение основ государственной жизни и порядка. «…Вы никогда не мстили вашим политическим врагам, не перенося служебные недоразумения на почву личностей. Служебные недоразумения скоро забудутся, рассеется также политическое разномыслие, но память о вас, как о добром, гуманном человеке, ещё надолго останется в нашей среде, так как в основе её лежит высоконравственная идея — идея любви к ближнему».

В 1908 г., ещё в должности Калужского губернатора, ходатайствовал перед министром внутренних дел о высочайшем разрешении на открытие Всероссийской подписки о сборе пожертвований на сооружение в Малоярославце Успенского храма-памятника к 100-летию войны 1812 года. Кампания по распространению 140 тысяч листов по всем губерниям государства началась 17 апреля 1909 года; А. А. Офросимов стал почётным председателем специального строительного комитета, уже будучи сенатором; 11 октября 1912 года присутствовал на торжественном освящении храма в Малоярославце, где зачитал благодарственную телеграмму императора Николая II участникам торжеств.

После Октябрьской революции вместе с семьей тайно покинул Россию. Сведений о жизни в эмиграции не обнаружено. Скончался в 1935 году.

Семья

Отец — Александр Фёдорович Офросимов (14.3.1817—1900), генерал.

Мать — Варвара Лукинична Офросимова (урожд. Жемчужникова; 13.8.1831 — ?), дочь Луки Ильича Жемчужникова (3.2.1783 — 22.12.1856, Василево, Владимирская губерния; похоронен на Смоленском православном кладбище Санкт-Петербурга) и Прасковьи Францевны Морелли (8.6.1796 — 2.11.1855, Санкт-Петербург).

• братья:
  • Владимир (1848 — после 1907), штабс-ротмистр (1880), мировой судья 2-го участка Дмитровского судебного мирового округа (1883—1891), действительный статский советник; женат на Марии Аркадьевне (23.4.1861 — 1923), дочери генерал-лейтенанта А. Д. Столыпина, детей не имел;
  • Дмитрий,
  • Николай;
• сёстры: Мария (в замужестве Брауншвейг), Варвара (в замужестве княгиня Мещерская).

Жена — Лидия Павловна (урожд. Вишневская).

Награды и признание

• Орден Святого Владимира (1895)
• Почётный гражданин городов Калуги, Боровска, Жиздры, Малоярославца
• Почётный член Тарусского отдела Императорского общества птицеводства

Литература

• Калужские губернаторы. Библиогр. очерки / [Сост.: Н. И. Андреева и др.; Науч. ред.: Н. В. Зиновкина и др.]. — Калуга : Золотая аллея, 2001. — 191 с.
• Лысенко Л. М. Губернаторы и генерал-губернаторы Российской империи (XVIII — начало XX века). — 2-е изд., испр. и доп. — М. : Прометей, 2001. — 357 с.
• Осоргин М. М. [feb2.gnpbu.ru/text/osorgin_2009/fs,1;go,0/?bookhl=Офросимов Воспоминания или Что я слышал, что я видел и что я делал в течение моей жизни : 1861—1920]. — М.: Рос. фонд культуры : Рос. гос. б-ка «Российский архив» : Студия «Тритэ» Никиты Михалкова, 2009. — С. 459, 460, 465, 466, 468, 470, 472, 511, 512, 776—778, 780. — 1000 с. — ISBN 5-86566-060-8.
• Правительствующий сенат : [Крат. ист. очерк и биогр. сенаторов]. — СПб. : типо-лит. С.-Петерб. одиноч. тюрьмы, 1912. — С. 79

Ссылки

• Мосина С., Мосин О. [samlib.ru/o/oleg_w_m/cdocumentsandsettingsolegmoidokumentyaaofrosimowrtf.shtml История одного губернатора : А. А. Офросимов] (рус.). Журнал «Самиздат» (6 ноября 2006). Проверено 13 марта 2015. /[kompas-kaluga.ru/historyitem/2567/ Тот же текст на сайте «Компас-Калуга»]/
• [whp057.ru/ofrosimov-aa.htm Биография] (недоступная ссылка) Проверено 13 марта 2015.
• Трефилов П. А. [www.geni.com/people/Александр-Александрович-Офросимов/6000000025031656591 Александр Александрович Офросимов] (рус.). Geni.com (7 марта 2015). Проверено 14 марта 2015.
• [www.r-g-d.org/O/ocup.htm Офросимов Александр Фёдорович] (рус.). Российское генеалогическое древо. Проверено 14 марта 2015.

Отрывок, характеризующий Офросимов, Александр Александрович

Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.