Александр Арчилович Имеретинский

Александр Имеретинский
груз. ალექსანდრე ბაგრატიონი
царевич Александр Имеретинский
Дата рождения	1674(1674)
Место рождения	Тифлис
Дата смерти	1711(1711)
Место смерти	Питео
Принадлежность	Русское царство
Род войск	Артиллерия
Звание	генерал-фельдцейхмейстер
Сражения/войны	Битва при Нарве

Алекса́ндр Арчи́лович (груз. ალექსანდრე ბაგრატიონი, 1674 — 20 февраля 1711) — имеретинский царевич (батонишвили) из рода Багратионов, сын царя Имерети и Кахети Арчила Вахтанговича, внук картлийского царя Вахтанга V. Первый в истории России генерал-фельдцейхмейстер (1699).

Биография

Вместе с братом Мамукой (Матвеем; 1676—1693), воспитывался в Москве (с 1684 года), под главным смотрением князя Федула Волконского и дьяка Ивана Казаринова. Будучи одних лет с юным царём Петром Алексеевичем, принимал участие в его военных играх и снискал его расположение. В 1690 году он принимал участие в походе своего отца против овладевшего престолом Имеретии царя Александра IV. В 1697 году сопровождал Петра Великого в первом его путешествии за границу, где изучал артиллерийское дело (в Гааге) и по возвращении был назначен «начальником пушкарского дела» в звании генерал-фельдцейхмейстера. Ему были поручены реорганизация и модернизация всей русской артиллерии. В начавшейся в 1700 году войне с Швецией под его командованием было 145 пушек и 28 гаубиц. Русская артиллерия была захвачена шведами вместе с её начальником при катастрофической и бесславной осаде Нарвы. Александр Имеретинский был отправлен в Стокгольм, где содержался в плену до 1710 года. Отпущенный без уплаты выкупа вскоре после Полтавской битвы, он скончался по пути в Россию в городке Питео в 1711 году. Шведская сторона отказывалась выдать тело покойного его родственникам, в связи с чем Петр I своим указом дал поручение Сенату «жестоко» провести переговоры и решить этот вопрос, что и было исполнено.

Похоронен в Большом соборе московского Донского монастыря.

Имеретинский перевёл на грузинский язык «Слово об успении Богородицы» и «Тестамент Василия, царя греческого, сыну своему, Льву Философу» Симеона Полоцкого.

Был женат дважды. В 1687 году вступил в брак с Феодосьей (ум. 1695), дочерью боярина И. М. Милославского. В приданое за ней получил подмосковное село Всехсвятское (ныне — московский район «Сокол»). Вторая жена — княжна Гликерия Элизбаровна (Ильинична) Давыдова (Давитишвили-Багратиони), которая родила ему дочь Софью, впоследствии — жену князя Егора Леонтьевича Дадианова.

См. также

• Грузинская колония в Москве

Литература

• Густерин П. Российская империя и Кавказ. — Саарбрюккен: LAP LAMBERT Academic Publishing, 2014. — 64 с. — ISBN 978-3-659-15032-6.

Ссылки

• Имеретинский, Александр Арчилович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• [www.piterge.ru/figures/alexandr_bagrationi.htm Интернет-летопись грузинского сообщества Санкт-Петербурга]
• Павел Густерин. [topwar.ru/61287-pervyy-nachalnik-rossiyskoy-artillerii.html Первый начальник российской артиллерии]

Отрывок, характеризующий Александр Арчилович Имеретинский

пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.