Александр Георгиевич, 7-й герцог Лейхтенбергский

князь Александр Георгиевич Рома́новский, 7-й герцог Лейхтенбергский
Прозвище	«Сандро»
Дата рождения	1 (13) ноября 1881(1881-11-13)
Место рождения	Петергоф
Дата смерти	28 апреля 1942(1942-04-28) (60 лет)
Место смерти	Сали-де-Беарн (департамент Атлантические Пиренеи, Франция)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Звание	полковник
Награды и премии	Георгиевское оружие

Князь Александр Георгиевич Рома́новский, 7-й герцог Лейхтенбергский (1 [13] ноября 1881, Петергоф — 28 апреля 1942, Сали-де-Беарн, Франция) — член Российского Императорского Дома (с титулом «Его Императорское Высочество»), полковник, флигель-адъютант.

Биография

Александр Георгиевич родился в семье Георгия Максимилиановича, 6-го герцога Лейхтенбергского и его первой супруги Терезии Петровны принцессы Ольденбургской (1852—1883; дочери принца Петра Георга Ольденбургского и младшей сестры великой княгини Александры Петровны). По отцу — правнук императора Николая I, по матери — праправнук императора Павла I. Домашнее прозвище — «Сандро».

Несмотря на указ императора Александра III от 1886 года о новом статусе императорской семьи, согласно которому титул императорских высочеств ограничивался лишь внуками императора, за Александром Георгиевичем был сохранён этот титул. Остальное потомство, нисходящее по мужской линии, считалось с того времени князьями императорской крови.

В возрасте двух лет потерял мать, скончавшуюся 19 апреля 1883 года. В 1889 году его отец женился на принцессе Стане Черногорской (1867—1935). От этого брака родились его сводные брат и сестра: Сергей и Елена.

Домашнее образование получил под руководством Георгия Михайловича фон Лайминга (1865—1958), офицера-воспитателя Николаевского кадетского корпуса.

15 мая 1901 года окончил Императорское училище правоведения (62 выпуск) и 13 августа 1901 года — Николаевское кавалерийское училище с производством в подпоручики и назначением в Гвардейскую конно-артиллерийскую бригаду.

17 ноября 1901 года зачислен в списки лейб-гвардии 4-го стрелкового Императорской фамилии батальона. 23 апреля 1902 года пожалован во флигель-адъютанты к императору Николаю II.

Дальнейшая служба проходила в лейб-гвардии Гусарском полку. 6 декабря 1915 года произведён в полковники.

Во время Первой мировой войны находился в действующей армии. Состоял в распоряжении Главнокомандующих армиями Северо-Западного и Северного фронтов. 1 июня 1916 года назначен командиром 4-го Донского казачьего графа Платова полка с зачислением в списки лейб-гвардии Гусарского полка. 27 января 1917 года отчислен от должности командира полка, с зачислением по Донскому казачьему войску и оставлением в звании флигель-адъютанта.

Не участвовал ни в каких интригах или заговорах, проявлял абсолютную лояльность императору Николаю II. В феврале 1917, накануне революции, призывал императора потребовать от членов Императорской Фамилии вторичной присяги.

9 апреля 1917 года тайно женился морганатическим браком на Надежде Николаевне Игнатьевой, урождённой Каралли (1883—1964). Обряд совершил священник небольшой церкви Святой царицы Александры в Петрограде. Великий князь Гавриил Константинович писал в своих воспоминаниях:

В начале апреля мне позвонил Сандро Лейхтенбергский и спросил, как я отношусь к вопросу о своей свадьбе — он тоже собирался жениться на Надежде Николаевне Игнатьевой, рождённой Каралли…
…Нашу свадьбу мы назначили на 9 апреля по старому стилю на Красную Горку. Сандро Лейхтенбергский также назначил свою свадьбу на это число, сразу после нашей.

После свадьбы Александр Георгиевич продал дом в Петрограде и купил усадьбу около станции Перкиярви, куда перевёз много вещей, принадлежавших его бабке, великой княгине Марии Николаевне (в том числе семейные портреты работы Гау). Детей в браке не было. Вторым браком был женат на княжне Дарье Алексеевне Оболенской (1903—1982).

После революции жил во Франции. В эмиграции называл себя Романовым. Почётный председатель зарубежного Объединения правоведов. Скончался 28 апреля 1942 года в Сали-де-Беарн.

Награды

• орден Святого апостола Андрея Первозванного (20.11.1901),
• орден Святого Александра Невского (20.11.1901),
• орден Белого орла (20.11.1901),
• орден Святой Анны 1-й степени (20.11.1901),
• орден Святого Станислава 1-й степени (20.11.1901),
• орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом (09.01.1915),
• Георгиевское оружие (15.11.1915),
• орден Князя Даниила I 1-й степени (Черногория, 1902),
• орден Заслуг герцога Петра-Фридриха-Людвига 1-й степени (Ольденбург, 1902),
• орден Почётного легиона, большой крест (Франция, 1912),
• орден Святого Благовещения с цепью (Италия, 1912).

Литература

• Волков С. В. Офицеры Российской гвардии. Опыт мартиролога. — М.: Русский путь, 2002. — С. 417.
• Пчелов Е. В. Романовы. История династии. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2004.
• Григорян В. Г. Романовы. Биографический справочник. — М.: АСТ, 2007.
• Великий князь Гавриил Константинович. В Мраморном дворце. — СПб., 1993.

Ссылки

• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=4203 Князь Романовский герцог Лейхтенбергский Александр Георгиевич] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Отрывок, характеризующий Александр Георгиевич, 7-й герцог Лейхтенбергский

– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил: