Дубчек, Александр

Александр Дубчек словацк. Alexander Dubček<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
2-й Председатель Федерального Собрания Чехословакии
28 апреля — 15 октября 1969 года
Предшественник:	Петер Колотка
Преемник:	Далибор Ханес
6-й Председатель Федерального Собрания Чехословакии
28 декабря 1989 года — 25 июня 1992 года
Предшественник:	Станислав Кокрак
Преемник:	Михал Ковач
2-й Первый секретарь ЦК КПЧ
5 января 1968 года — 17 апреля 1969 года
Предшественник:	Антонин Новотный
Преемник:	Густав Гусак
Рождение:	27 ноября 1921(1921-11-27) Угровец, Чехословакия
Смерть:	7 ноября 1992(1992-11-07) (70 лет) Прага, Чехословакия
Партия:	КПЧ (1939—1970) Социал-демократическая партия Словакии (1990—1992)
Деятельность:	Посол ЧССР в Турции (1969-1970)
Автограф:
Награды:

Алекса́ндр Ду́бчек (словацк. Alexander Dubček; 27 ноября 1921, Угровец, Чехословакия — 7 ноября 1992, Прага) — чешский словацкий государственный и общественный деятель, политик. Первый секретарь ЦК Коммунистической партии Чехословакии в январе 1968 — апреле 1969 — главный инициатор курса реформ, известных как Пражская весна.

Детство и молодость

Этнический словак, Александр Дубчек родился в местечке Угровец близ города Бановце-над-Бебравоу в семье столяра. Его родители, рабочие-мигранты, познакомились в США.

В 1925 г. семья Дубчека в составе группы словацких коммунистов выехала в СССР, в Киргизию, где они организовали кооператив «Интергельпо»; впоследствии семья переехала в Горький. Дубчек учился в средних школах Фрунзе и Горького до возвращения на родину в 1938. В Словакии Дубчек работал на заводах Тренчина в качестве сначала ученика слесаря, а затем слесаря по ремонту оборудования.

В 1939 году Дубчек вступил в Компартию Чехословакии, а после вторжения немецких войск в Чехию и Моравию и провозглашения независимости Словакии под руководством Йозефа Тисо участвовал в антифашистском движении. Будучи кузнецом на заводе «Шкода» в Дубнице-над-Вагом, во время Второй мировой войны 1941—1944 будущий реформатор поддерживал тесные связи с подпольщиками. Участвовал в Словацком национальном восстании, получил два ранения.

После войны с 1945 до 1949 года Дубчек продолжал свою трудовую деятельность на пищевом предприятии в Тренчине, специализирующемся на производстве дрожжей.

В 1949 был окончательно переведён на партийную работу, став поочерёдно секретарём и первым секретарём Тренчинского обкома Компартии Словакии, а с 1951 года — первым секретарём в Банской Бистрице (до 1952) и депутатом Национального собрания (до 1955). Окончив в 1955 году юридический факультет Братиславского университета имени Яна Амоса Коменского, Дубчек поступил в Высшую партийную школу при ЦК КПСС в Москве. После окончания этого учебного заведения в 1958 году он был назначен на должность первого секретаря столичного Братиславского обкома Компартии Словакии. В 1960—1969 годах Дубчек — секретарь, Первый секретарь и член президиума ЦК Компартии Словакии, а также депутат и Председатель Федерального собрания ЧССР.

Лидер реформаторов

На волне своей растущей популярности, вызванной его выступлениями в защиту интеллигенции, поставленной в жёсткие рамки государственного контроля существующим режимом президента Антонина Новотного (занимавшего одновременно пост первого секретаря ЦК КПЧ), Дубчек превратился в признанного лидера оппозиции против консервативных неосталинистов, доминировавших в руководстве чехословацкой Компартии. Он пришёл к выводу, что страна нуждается в обновлении государственного аппарата, создании принципиально новой модели социалистической демократии, которая могла бы соединить лучшие традиции социалистического строительства в странах социалистического лагеря и достояния европейской социал-демократии, что было созвучно общественным настроениям, требовавшим радикальной демократизации, гласности, свободы слова и печати. Проекты Дубчека относительно децентрализации экономики и расширение участия рабочих в управлении, получили название «социализма с человеческим лицом». Интересно, что первым требованием, выдвинутым Дубчеком ещё в конце 50-х годов, было освобождение жертв прежних политических репрессий, в том числе одного из лидеров словацких коммунистов — Густава Гусака, который позже по иронии судьбы сменит Дубчека на посту первого секретаря КПЧ с подачи Москвы и консерваторов.

Пражская весна

Став 5 января 1968 первым секретарём ЦК КП Чехословакии, Александр Дубчек при поддержке сменившего Новотного героя Второй мировой войны президента Людвика Свободы инициировал ряд преобразований, направленных на существенную либерализацию и демократизацию существующего режима.

Программа действий

В апреле 1968 соратники Дубчека (К. Рихта, О. Шик, П. Ауэсперг) предложили свою «Программу действий», утверждённую руководителями КПЧ, — программу реформирования для обеспечения «идейного плюрализма».

Политика первого секретаря Дубчека завоевала поддержку широких слоёв населения страны, 70 ведущих деятелей науки и культуры подписались под статьёй «Две тысячи слов», направленной на одобрение курса реформ. Одновременно началось преследование ортодоксальных кругов партии во главе с Новотным. Они были под предлогом попытки государственного переворота смещены с руководящих постов. Проходили митинги и демонстрации.

Реакция СССР

Такая ситуация вызывала опасения со стороны Советского Союза. Юрий Андропов, свидетель событий 1956 года в Венгрии, говорил об опасности потери контроля над Чехословакией: «Они собираются сделать из страны что-то вроде Югославии, а затем — Австрии».

Руководители пяти стран Организации Варшавского договора 15 июля 1968 адресовали КПЧ письмо о необходимости решительного наступления на «правое крыло» в партии и «антисоциалистические силы» в стране. Тем не менее, письмо не только не остановило реформаторов из чехословацкого правительства в их стремлении к реформам, но даже вызвало резкую реакцию общественности. В ответе «письму пятерых» чехословацкая Компартия высказала своё несогласие с «дискредитированными бюрократическо-полицейскими методами», но подтвердила лояльность к Москве.

Уже 29 июля 1968 на закрытых переговорах с Л. И. Брежневым и другими руководителями СССР (Косыгиным, который в сущности и вел все переговоры) в приграничном городке Чиерна-над-Тисой Дубчек потребовал вывода советских войск, оставшихся в Чехословакии после совместных манёвров, справедливо опасаясь использования советских сил для подавления Пражской весны; советские представители настояли на «стабилизации» настроений в ЧССР. Заключительное Братиславское соглашение 3 августа 1968 закрепило вывод всех войск других участников ОВД с территории страны. СССР обязывался не препятствовать проведению ограниченных реформ и остановить нападки в прессе, Чехословакия, со своей стороны, согласилась ограничить антисоветские настроения и впредь проводить согласованную с Кремлём политику.

Ввод войск Варшавского договора

Несмотря на заключение соглашения, руководство стран Варшавского договора продолжало разрабатывать план военного вмешательства. 18 августа 1968 совещание пяти членов ОВД осудило чехословацкое руководство, деятельность которого якобы «угрожала завоеваниям социализма». Под предлогом предотвращения контрреволюционного переворота, силы 5 стран — членов Варшавского договора (СССР, Польши, ГДР, Венгрии и Болгарии), заручившись поддержкой целого ряда видных общественных деятелей Чехословакии, подписавшихся под просьбой о введении войск для защиты социализма, 20 августа 1968 пересекли границу страны с целью сместить реформаторов в её руководстве. В считанные часы мощный 124-тысячный контингент «дружественных государств» занял все ключевые пункты Чехии и Словакии.

При известии о вторжении в кабинете Дубчека в ЦК КПЧ срочно собрался Президиум КПЧ. Он принял воззвание, в котором осудил действия союзных государств, считая их попирающими нормы международного права, а также принял решение о срочном созыве партийного съезда. Сам Дубчек в своём радиовоззвании к жителям страны призвал граждан сохранять спокойствие и не допустить кровопролития и фактического повторения венгерских событий 1956 года.

По утверждению советского дипломата Валентина Фалина, который во время этих событий возглавлял 2-й Европейский (британский) отдел МИД СССР 16 августа Дубчек сам просил Брежнева ввести советские войска в Чехословакию.

К 4:30 утра 21 августа здание ЦК было окружено советскими войсками и бронетехникой, в здание ворвались солдаты Таманской дивизии и арестовали присутствовавших. Несколько часов Дубчек и другие члены ЦК провели под дулами советских автоматов. В 10 утра Дубчека, премьер-министра Черника, председателя парламента Смрковского, главу Национального фронта Кригеля и ряд других дубчековцев на советских БТРах вывезли на аэродром и доставили в Москву.

Между тем чехословаки оказывали советским солдатам активное массовое сопротивление, в большинстве своем (но далеко не всегда) ненасильственное. Подпольно прошедший в рабочем районе Праги XIV (Высочанский) съезд КПЧ обратился ко всем коммунистическим и рабочим партиям мира с просьбой осудить советское вторжение (против действий ОВД, в частности, выступили Компартии Югославии, Румынии, КНР, Албании, Кубы и большинства стран Западной Европы).

Первоначальный план Москвы предполагал арест дубчековцев и создание «временного революционного правительства» из членов антидубчековской фракции во главе с Индрой. Однако перед лицом всеобщего гражданского неповиновения, поддержанного решениями Высочанского съезда, и того факта что президент Свобода категорически отказался узаконить предполагаемое «правительство», Москва изменила свои намерения и пришла к выводу о необходимости договориться с законным чехословацким руководством. 23 августа в Москву вылетел Свобода вместе с вице-премьером Густавом Гусаком. 25 августа с Дубчеком и его товарищами начались переговоры, и 26 августа они завершились подписанием так называемого Московского протокола из 15 пунктов (официальное название «Программа выхода из кризисной ситуации»), в целом на советских условиях. Протокол предполагал непризнание законности XIV съезда, сворачивание демократических преобразований и оставление в Чехословакии постоянного контингента советских войск. Дубчек смирился с необходимостью подписания протокола, фактически ликвидировавшего завоевания «Пражской весны» и ограничивавшего суверенитет Чехословакии, видя в этом необходимую цену за предотвращение репрессий, кровопролития и ужасов жесткого оккупационного режима. Из этого же исходил президент Свобода, прибывший в Москву и энергично настаивавший на подписании соглашения. Того же требовал член чехословацкой делегации Густав Гусак, открыто перешедший на сторону Москвы и впоследствии за это назначенный лидером КПЧ. По воспоминанию секретаря Президиума Млынаржа, Дубчек несколько раз истерически крикнул: «Я не подпишу — и все!», однако после введенного ему успокоительного укола согласился подписать. Изо всех членов «чехословацкой делегации» (как официально стала называться эта группа) подписать протокол отказался только Франтишек Кригель. Советские товарищи за это попытались оставить его в СССР, но Дубчек и другие члены делегации отказались вылетать без него, и Кригель был спешно доставлен в аэропорт.

25 августа 1968 года советские диссиденты вышли в Москве на демонстрацию, один из лозунгов которой гласил: «Свободу Дубчеку».

Между Пражской весной и Бархатной революцией

После возвращения в Прагу до апреля 1969 Александр Дубчек формально пребывал на посту первого секретаря ЦК КПЧ и возглавлял Федеральное собрание Чехословакии, так как смещение реформаторского крыла КПЧ проводилось постепенно. Поэтому на апрельском пленуме ЦК КПЧ (1969) Дубчек был отстранен от власти и заменён другим словаком — Густавом Гусаком, полностью лояльным к СССР.

Смещённый с постов в своей стране, в 1969—1970 он некоторое время был послом в Турции.

Примечательно, что напрямую Дубчеку обвинения в оппортунизме не предъявлялись, но он обвинялся в попустительстве «правоопортунистическим оппонентам». Из-за этих обвинений в 1970 Дубчек был исключён из Компартии Чехословакии, лишён статуса депутата и отправлен на работу руководящим лесничествами в системе словацкого лесного хозяйства, где он проработал до выхода на пенсию в 1981.

Дубчек в новую эпоху

В 1989 году Дубчек стал одним из активнейших участников Бархатной революции в Чехословакии. С 28 декабря 1989 года занимал пост председателя Федерального собрания Чехословакии. В феврале 1990 года воссоздал Социал-демократическую партию Словакии (СДПС), которая вскоре была принята в Социалистический интернационал. 25 июня 1992 его на посту председателя Федерального собрания сменил Михал Ковач.

Александр Дубчек рассматривался в качестве ведущего деятеля демократических левых; созданная им СДПС к 1992 году насчитывала 10 тыс. членов (в аналогичной партии в Чехии, ЧСДП, к середине 1990-х было 12 тыс. членов).

1 сентября 1992 года автомобиль, в котором ехал Дубчек по чешской автостраде D1 Прага—Братислава, попал в серьёзную аварию. Получив тяжёлые повреждения позвоночника и грудной клетки, Дубчек был госпитализирован и более двух месяцев находился в больнице, где ему была сделана хирургическая операция. В конце октября в состоянии его здоровья наступило серьёзное ухудшение, и через две недели, 7 ноября 1992 года, Александр Дубчек скончался.

После гибели авторитетного лидера партии и страны некоторые политики высказывали предположения о том, что этот несчастный случай мог быть подстроен, чтобы вывести Александра Дубчека с политической арены страны.

Следствие по этому делу продолжалось многие годы. В 2000 году дело было закрыто, и словацкое министерство внутренних дел объявило, что гибель Дубчека не была результатом заговора. По произведённым расчётам автомобиль Дубчека двигался по трассе с высокой скоростью, недопустимой в условиях плохой погоды. За превышение скорости случайно оставшийся в живых шофёр Дубчека был осуждён на 12 месяцев тюрьмы.

См. также

• Пражская весна
• Две тысячи слов
• Демонстрация 25 августа 1968 года
• [web.archive.org/web/20021118105330/www.hro.org/editions/karta/nr3/chehosl.htm Памяти Александра Дубчека].

Ссылки

• Олег Пересин [www.itogi.ru/obsh-spetzproekt/2013/43/195229.html Посол Советского Союза.] (рус.) // Итоги : Журнал. — 2013. — 28 октября (№ 907). [web.archive.org/web/20160622154757/www.itogi.ru/obsh-spetzproekt/2013/43/195229.html Архивировано] из первоисточника 22 июня 2016.
• Андрей Кончаловский [www.rg.ru/2011/03/30/ussr-gorbachev.html От Андропова к Горбачёву] // «Российская газета» : Федеральный выпуск. — 30.03.2011. — 30 марта (№ 5442 (66)).
• Антон Каймаков [www.radio.cz/ru/rubrika/mikrofon/shestidesyatye-gody-ottepel-i-prazhskaya-vesna Шестидесятые годы - «оттепель» и Пражская весна] (рус.) // Český rozhlas : интернет-портал. — 2005. — 17 августа.
• Лорета Вашкова [www.radio.cz/ru/rubrika/mikrofon/shestidesyatye-gody-ottepel-i-prazhskaya-vesna Русский взгляд на вторжение 1968 г] (рус.) // Český rozhlas : интернет-портал. — 2011. — 22 августа.
• Владимир Лукин. [www.yabloko.ru/Publ/Articles/lukin-1.html Взгляд из Праги] // Российская объединенная демократическая партия «Яблоко» : официальный интернет-проект. — 1998. — 20 августа. — Дата обращения: 22.06.2016.

Отрывок, характеризующий Дубчек, Александр

– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]