Ламет, Александр

Александр де Ламет
фр. Alexandre Théodore Victor, comte de Lameth
Дата рождения:	28 октября 1760(1760-10-28)
Место рождения:	Париж
Дата смерти:	18 марта 1829(1829-03-18) (68 лет)
Место смерти:	Париж
Гражданство:	Франция
Партия:	якобинцы, фельяны
Род деятельности:	военный и политический деятель, депутат Генеральных штатов и Национального собрания
Награды:
Александр де Ламет на Викискладе

Александр Теодор Виктор, граф де Ламет (фр. Alexandre Théodore Victor, comte de Lameth; 28 октября 1760, Париж — 18 марта 1829, Париж) — французский политический и военный деятель, участник войны за независимость США и Великой французской революции.

Война в Америке

Александр Ламет родился в Париже в старинной аристократической семье. Как и большинство родовитых дворян, выбрал карьеру военного и поступил на службу в королевской гвардии. Ещё молодым человеком Ламет участвовал в войне за независимость 13 английских колоний, отправившись в Северную Америку с экспедиционным корпусом маркиза Рошамбо (1780). Ламет участвовал в нескольких крупных сражениях, был ранен во время Йорктаунской операции. Во Францию он вернулся спустя пять лет.

Революция

В Национальном собрании

В 1789 году Ламет был избран депутатом Генеральных штатов от дворянства Перонна. 25 июня, во время конфликта депутатов от третьего сословия с королём, Ламет в числе 47 депутатов-дворян перешёл на сторону представителей народа, объявивших себя Национальным собранием. Ночью 4 августа 1789 года Ламет вместе с виконтом де Ноаем и герцогом д’Эгийоном предложил духовенству и дворянству отказаться от большинства феодальных прав, безвозмездно или за выкуп.

В первые месяцы работы Национального собрания Ламет сблизился с двумя депутатами — Антуаном Барнавом и Адриеном Дюпором. Их прозвали «триумвиратом». Барнав, Ламет и Дюпор стали лидерами левой части Собрания, составлявшей большинство, и контролировали работу Aссамблеи вплоть до её роспуска летом 1791 года.

29 сентября 1789 года Ламет, выступая в Собрании, предложил создать особый комитет, который занимался бы вопросами, связанными с армией. 1 октября предложение о создании Военного комитета было принято, a Ламет стал его председателем.

Комитет занялся реформированием французских вооруженных сил. Теперь возможность продвижения по службе определялась не социальным происхождением, как это было при Старом режиме, а личными заслугами. Была ликвидирована гвардия (как оплот контрреволюции) и так называемая провинциальная милиция, служившая резервом для регулярных войск на случай войны. На смену ей пришли мобильные части Национальной гвардии — «национальные волонтёры». Было улучшено материальное положение солдат и офицеров.

В политических объединениях

Ламет был одним из основателей Клуба Массиак, образованного вскоре после начала революции. В него входили плантаторы, владевшие крупной собственностью на французских островах Карибского бассейна, а также негоцианты, занимавшиеся торговлей с колониями. Клуб выступал за сохранение работорговли и против предоставления гражданских прав цветному населению колоний. Для достижения этих целей Ламет использовал своё влияние в Ассамблее: заручившись поддержкой Барнава, он смог убедить Национальное собрание сохранить статус кво в правовом положении жителей заокеанских территорий Франции.

В конце 1789 года Ламет вступил в более влиятельную организацию — Якобинский клуб. Как и в случае с Национальным собранием, политическую позицию клуба определял «триумвират» и его сторонники. Так было до весны 1791 года, когда произошли первые серьёзные столкновения между Барнавом, Ламетом и Дюпором, с одной стороны, и радикальным крылом якобинцев во главе с Петионом и Бриссо. Вареннский кризис стал точкой окончательного размежевания двух этих сил: Барнав, Ламет и Дюпор основали Клуб фельянов, стоявший на умеренных конституционно-монархических позициях. Якобинцы же требовали отречения Людовика XVI или существенного ограничения его власти.

Несмотря на кажущуюся победу фельянов (даже после попытки бегства король сохранил большинство своих полномочий, а выступления парижан против него были жестоко подавлены), в дальнейшем они утратили популярность у нации и перестали играть заметную роль в политической жизни страны.

Эмиграция и возвращение во Францию

В начале сентября 1791 года, приняв конституцию Франции, закончило свою работу Национально собрание. В новый законодательный орган — Законодательное собрание — Ламет не баллотировался, так как согласно одному из последних декретов Ассамблеи её члены не имели на это права.

После объявления войны Австрии Ламет, имевший звание бригадного генерала, был отправлен в Северную армию Люкнера. Через пять месяцев, получив известие о событиях 10 августа и падении монархии, Ламет попытался привести свои войска к повторной присяге королю и конституции, но, потерпев неудачу, вместе с Лафайетом перешёл на сторону австрийцев. Однако от ареста это его не спасло — имперские чиновники, памятуя о бурном революционном прошлом Ламета, приказали взять генерала под стражу. В тюрьме он пробыл до 1797 года, а на родину вернулся лишь в период Консулата.

При Наполеоне Ламет был префектом департаментов Нижние Альпы, Рейн и Мозель, Рур. В 1810 году он получил титул барона Империи, тогда же стал кавалером, а вскоре — офицером Ордена Почётного легиона. Bо время Ста дней Ламет открыто поддержал императора и был произведён в пэры Франции (вторая реставрация лишила его этого звания). C 1820 года Ламет несколько раз избирался в палату депутатов, где примыкал к либералам.

Ламет и Россия

В 1787 году Ламет принимал участие в южном путешествии Екатерины II. В Киеве он познакомился со своим знаменитым тёзкой — будущим фельдмаршалом Суворовым. Об их первой встрече сохранился анекдот, записанный графом Сегюром.

Увидев незнакомого офицера, Суворов подошел к нему и резко спросил:
— Откуда вы родом?
— Франция.
— Ваше звание?
— Военный.
— Ваш чин?
— Полковник.
— Имя?
— Ламет.
— Хорошо, — сказал Суворов и собрался отойти в сторону, нo Ламет, раздосадованный бесцеремонным обращением русского генерала, остановил его и спросил в той же манере:
— A вы откуда родом?
— Россия.
— Ваше звание?
— Военный.
— Ваш чин?
— Генерал.
— Имя?
— Суворов.
— Хорошо.
Оба расхохотались и разошлись друзьями.

Факты

• Ламет — автор «Истории Конституционной Ассамблеи» (Histoire de l’Assemblée Constituante; впервые опубликована в Париже, 1829), биографического сочинения, посвящённого первым годам Революции и работе Национального собрания.
• Братья Александра Ламета Шарль (1757—1832) и Теодор (1756—1854) так же, как и Александр, были депутатами Собрания, якобинцами, а затем фельянами. Эмигрировали после свержения Людовика XVI (Шарль Ламет в Гамбург, Теодор — в Швейцарию), с установлением консульской власти возвратились во Францию.

Ссылки

• [g.bachelier.free.fr/lameth.htm История рода Ламетов]  (фр.)
• [web.archive.org/web/20070818054528/vive-liberta.narod.ru/ref/ref2.htm#lameth Александр Ламет на vive-liberta]

Отрывок, характеризующий Ламет, Александр

Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.