Александр Обренович

Александр I Обренович серб. Александар Обреновић <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Король Сербии
6 марта 1889 года — 11 июня 1903 года
Предшественник:	Милан I Обренович
Преемник:	Пётр I Карагеоргиевич
Дети:	отсутствуют
Монограмма:
Награды:

Алекса́ндр I Обре́нович (серб. Александар Обреновић; 14 августа 1876, Белград, Сербия — 11 июня 1903, Белград, Сербия) — король Сербии с 1889 по 1903 год, последний представитель династии Обреновичей. Убит группой офицеров-заговорщиков вместе с супругой, королевой Драгой, в ходе так называемого Майского переворота.

Биография

Юные годы

Александр Обренович родился 14 августа 1876 года в Белграде. Он был единственным сыном сербского князя Милана IV Обреновича и его жены, дочери молдавского помещика Натальи Обренович (Кешко). В 1887 году, после того, как отношения между супругами испортились окончательно, Милан, к тому времени уже сменивший княжеский титул на королевский, разошёлся с женой и заключил с нею формальный договор, согласно которому Александр должен был воспитываться в Германии и во Франции под надзором матери. Наталья забрала сына с собой в Висбаден, однако в скором времени, король Сербии отправил в Германию генерала Косту Протича, который, заручившись поддержкой прусской полиции, похитил Александра и доставил к отцу.

Приход к власти и период регентства

21 февраля 1889 года Милан I отрёкся от власти в пользу тринадцатилетнего Александра, который вступил на королевский престол под регентством Йована Ристича, Косты Протича и Йована Белимарковича. В том же году был избран парламент - Скупщина, в котором большинство мест (100 из 117) получили радикалы. Регентство ознаменовалось противостоянием Правительства и Скупщины, которых контролировали радикалы и самих регентов. Радикалы провели чистку среди чиновников, в отставку были отправлены почти все полицейские. Места в государственном аппарате, полиции, армии заняли радикалы. В 1891 и 1892 годах были приняты законы, запрещающие родителям короля приезжать в Сербию до его совершеннолетия.

Также был урегулирован конфликт с Сербской православной церковью - смещенный в 1881 году митрополит Михаил (Йованович) был в 1889 году возвращен. В 1890 году был принят новый Закон о церковных властях восточно-православной церкви, который провозгласил православие государственной религией страны и зафиксировал деление Сербии на пять епархий. Архиерейский собор снова состоял только из архиереев, но подчинение их королевской власти сохранялось: для поездки митрополиту или епископу за границу требовалось разрешение от короля, епископ до хиротонии должен был быть утвержден королём, а после неё назначался на епархию королевским указом. Закон 1890 года закрепил избрание митрополита Архиерейским собором, но с участием государственных чиновников и с утверждением королём избранного кандидата. Также закон зафиксировал обязательное государственное жалованье архиереям. Этот закон с некоторыми изменениями действовал до 1918 года.

Самостоятельное правление

В ночь на 14 апреля 1893 года по указанию отца, который, несмотря на абдикацию, продолжал вмешиваться во внутренние дела государства, Александр арестовал своих регентов и министров и объявил себя совершеннолетним. Лидеры радикалов и население, уставшее от постоянных стычек, приветствовали этот шаг. В мае того же года прошли выборы в Скупщину, на которых радикалы набрали 88,34 % голосов, получив 126 мест в парламенте (еще 10 мандатов досталось прогрессистам). В Сербии началась серия государственных переворотов, инициируемых Миланом, который координировал действия сына сперва из-за границы, а потом — с 1894 года — непосредственно. Не испытывая большого интереса к государственным делам, Александр не проявлял себя как самостоятельный правитель, поэтому власть в Сербии после возвращения Милана в Белград фактически оказалась в руках бывшего короля, несмотря на то, что тот ранее обязался вообще не посещать Сербию после отречения.

Настроенный отцом против матери, он относился к ней с полным равнодушием. Так, в 1891 году, во время изгнания её из Белграда и вызванных этим уличных волнений, он преспокойно играл в кегли. 21 мая 1894 года Александр отменил конституцию и передал власть Николе Христичу, действовавшему при помощи тюрьмы и полиции. В последующие несколько лет король и его отец несколько раз меняли состав правительства, и притом не из соображений государственной пользы, а, как правило, руководствуясь своими личными, материальными интересами. Международное положении Сербии Александр старался укрепить посещениями иностранных дворов.

Женитьба

23 июля (5 августа) 1900 года Александр внезапно обручился с фрейлиной своей матери Драгой Луневица, вдовой полковника Машина, которая была старше короля почти на 15 лет . Произошедшее стало огромной неожиданностью для всей страны : правительство Владана Джорджевича вышло в отставку; родители Александра, искавшие для своего сына невесту-представительницу какой-либо правящей династии, не одобрили его выбор — Милан не дал сыну благословения на брак. Обручение монарха с Драгой не вызвало положительной реакции и со стороны народных масс, потому что избранница короля, а в особенности её братья, офицеры Луневицы, пользовались весьма дурной репутацией в стране. Однако, не взирая ни на что, Александр проявил неожиданное упорство и в августе 1900 года женился на Драге.

Став консортом Сербии, Драга начала оказывать на мужа такое же влияние, какое ранее оказывал его отец. Фаворитизм и непотизм в армии и на гражданской службе проявлялись в самых грубых формах: старые креатуры Милана смещались и, так же противозаконно, как сами были назначены, замещались креатурами Драги. В 1901 году Александр издал новую конституцию, учреждавшую Сенат, часть членов которого назначалась королём. В начале того же года, в тронной речи при открытии скупщины, король сказал о надежде на близкое появление у него наследника. Вскоре, однако, обнаружилась беспочвенность этой надежды. Говорила ли Драга сознательно неправду о своей беременности, или же она сама стала жертвой заблуждения — неизвестно, однако этот случай окончательно подорвал репутацию короля и королевы. Королевскую чету перестали принимать при Дворах — ни в Вене, ни, что ещё важнее, в Петербурге.

Бездетность королевской четы послужила поводом к намерению короля Александра передать Сербский Престол Черногорской Династии (король состоял в родстве с супругой черногорского принца Мирко).

Оба этих обстоятельства привели к росту политической напряженности в Сербии и возымели роковые последствия для династии Обреновичей.

Гибель королевской четы

Весной 1903 года среди офицеров белградского гарнизона был организован заговор — его участники приняли решение об убийстве короля. В ночь на 29 мая (11 июня) возглавляемые Драгутином Дмитриевичем-Аписом заговорщики (к числу которых принадлежали Машины, братья покойного первого мужа королевы) проникли во дворец и с чрезвычайным хладнокровием и жестокостью расправились с Александром и Драгой. Вместе с ними были убиты также премьер-министр Димитрие Цинцар-Маркович и министр обороны Милован Павлович. Вот что сообщал о подробностях этого жуткого преступления русский журналист В. Теплов: «Сербы покрыли себя не только позором цареубийства (что уже само по себе не допускает двух мнений!), но и своим поистине зверским образом действий по отношению к трупам убитой ими Королевской Четы. После того как Александр и Драга упали, убийцы продолжали стрелять в них и рубить их трупы саблями: они поразили Короля шестью выстрелами из револьвера и 40 ударами сабли, а Королеву 63 ударами сабли и двумя револьверными пулями. Королева почти вся была изрублена, грудь отрезана, живот вскрыт, щеки, руки тоже порезаны, особенно велики разрезы между пальцев, — вероятно, Королева схватилась руками за саблю, когда её убивали, что, по-видимому, опровергает мнение докторов, что она была убита сразу. Кроме того, тело её было покрыто многочисленными кровоподтеками от ударов каблуками топтавших её офицеров. О других надругательствах над трупом Драги… я предпочитаю не говорить, до такой степени они чудовищны и омерзительны.

Когда убийцы натешились вдоволь над беззащитными трупами, они выбросили их через окно в дворцовый сад, причем труп Драги был совершенно обнажён". … Тела короля и королевы ещё несколько дней пролежали под окнами дворца. В конце концов Александр Обренович был похоронен в венгерских (на тот момент) пределах: в соборе монастыря Крушедол-на-Фрушка-Горе (Воеводина). Так трагически завершилось многолетнее правление дома Обреновичей. На смену прежней династии пришли Карагеоргиевичи в лице короля Петра I. Ровно 100 лет спустя, в 2003 году, кронпринц Александр Карагеоргиевич и его супруга Екатерина зажгли в знак покаяния свечи на могиле Александра и Драги Обреновичей.

Культура

Упоминания в литературе

• Альфонс Доде. Короли в изгнании (1897)
• В. А. Теплов. Сербская неурядица (1903)
• Мария Фагиаш Танец убийц (1973)
• В. С. Пикуль. Честь имею (1986)
• Д. А. Жуков. Бранислав Нушич (1989)
• Борис Акунин. Ничего святого ((2010))

Воплощения в кино

• Роланд Янг — «Женщина при власти» (1932)

Ссылки

• Александр I, король сербский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [otechestvo.org.ua/main/20066/1209.htm Биография на сайте otechestvo.org.ua]
• [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/451/АЛЕКСАНДР Информация из Советской Исторической Энциклопедии]

Отрывок, характеризующий Александр Обренович

Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…