Александр III (патриарх Антиохийский)

Патриарх Александр III
Патриарх Антиохийский и всего Востока
31 января 1931 — 17 июня 1958
Предшественник:	Григорий IV
Преемник:	Феодосий VI
Рождение:	9 мая 1869(1869-05-09) Дамаск
Смерть:	17 июня 1958(1958-06-17) (89 лет) Дамаск

Патриарх Александр III Тахан (9 мая 1869, Дамаск — 17 июня 1958, Дамаск) — епископ Антиохийской православной церкви, патриарх Антиохийский и всего Востока (31 января 1931 — 17 июня 1958).

Биография

Обучался в Дамаске в Патриаршей школе, где обнаружил незаурядные способности и обратил на себя внимание патриаршего архидиакона Афанасия.

12 мая 1886 года пострижен в монахи. В 1894 году, по окончании Халкинской богословской школы, возвратился в Сирию, 6 лет преподавал в школах Хашской (Эмесской) митрополии.

С сентября 1897 по апрель 1900 года учился в Киевской духовной академии.

20 апреля 1900 года Патриархом Мелетием II был рукоположён в сан иерея.

В 1900 году иеродиакон Александр был вызван в Дамаск, рукоположен Патриархом в сан иеромонаха и затем направлен в Москву для управления Антиохийским подворьем.

В звании настоятеля подворья иеромонах Александр оставался в течение трёх лет и за это короткое время успел развить весьма плодотворную деятельность, которая отмечена была в официальном органе Святейшего Синода — «Церковных ведомостях».

В 1902 году возведён в сан игумена. В 1903 году митрополитом Московским Владимиром (Богоявленским) был возведён в сан архимандрита.

30 ноября 1903 году хиротонисан во епископа Тарского и Аданского с возведением в сан митрополита.

21 января 1908 года был переведён на Триполийскую митрополию.

В 1913 году сопровождал Патриарха Антиохийского Григория IV в ходе его визита в Россию по случаю 300-летия дома Романовых.

В декабре 1928 году умер Патриарх Григорий IV. На выборах его преемника 7 архиереев высказались в пользу митрополита Латакийского Арсения, в то время как голосами 4 архиереев и представителей православных общин был избран митрополит Триполийский Александр, интронизация которого была совершена в Патриаршем соборе Дамаска. Возникшее противостояние вызвало беспокойство Константинопольского, Александрийского и Иерусалимского патриархатов, представители которых составили тройственную согласительную комиссию; уладить конфликт стремилась и Франция, под мандатом которой находилась в то время Сирия. После того, как в 1931 году умирает митрополит Арсений, митрополит Александр был признан всеми в качестве Патриарха.

В 1943 году приветствовал избрание патриарха Московского и всея Руси Сергия, сделал пожертвование на воинов Красной армии.

В феврале 1945 года присутствовал на интронизации патриарха Московского и всея Руси Алексия I. Впоследствии неоднократно приезжал в СССР.

В июля 1950 года удостоен степени доктора богословия Московской духовной академии.

31 мая 1958 года благословил митрополиту Северной Америки Антонию (Башир) создать приходы западного обряда в его архиепископии.

При нём было воздвигнуто и отреставрировано множество храмов, в том числе патриарший кафедральный собор; обустраивались богоугодные заведения, школы и патриаршие монастыри. Особое внимание он уделял подготовке образованных священнослужителей: студентов посылали изучать богословие в Халкинскую богословскую школу, богословский факультет Афинского университета и Парижский Сергиевский институт, публиковалось большое количество книг.

Скончался 17 июня 1958 года в Дамаске.

Ссылки

• drevo-info.ru/articles/14490.html
• [www.pravenc.ru/text/64298.html АЛЕКСАНДР III] в Православной энциклопедии

Отрывок, характеризующий Александр III (патриарх Антиохийский)

– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.