Александр VII

Его Святейшество папа римский Александр VII Alexander PP. VII<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
237-й папа римский
7 апреля 1655 года — 22 мая 1667 года
Избрание:	7 апреля 1655 года
Интронизация:	18 апреля 1655 года
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Иннокентий X
Преемник:	Климент IX
Имя при рождении:	Фабио Киджи
Оригинал имени при рождении:	Fabio Chigi
Рождение:	13 февраля 1599(1599-02-13) Сиена, Великое герцогство Тосканское
Смерть:	22 мая 1667(1667-05-22) (68 лет) Рим, Папская область
Принятие священного сана:	декабрь 1634 года
Епископская хиротония:	1 июля 1635 года
Кардинал с:	19 февраля 1652 года

Алекса́ндр VII (лат. Alexander PP. VII, в миру Фабио Киджи, итал. Fabio Chigi; 13 февраля 1599 — 22 мая 1667) — папа римский с 7 апреля 1655 по 22 мая 1667 года.

Ранние годы

Фабио Киджи родился 13 февраля 1599 года в Сиене в известной банкирской семье. Он приходился внучатым племянником папе Павлу V (1605—1621). Киджи получил отличное образование, добился докторских степеней по философии, праву и теологии в университете Сиены.

Папский легат и госсекретарь

После получения священнического сана Киджи поступил на папскую службу. В 1627 году он по рекомендации двух кардиналов был назначен инквизитором Мальты, а затем тринадцать лет выполнял функции папского нунция в Кёльне (1639—1651). Он представлял интересы папы при заключении в 1648 году к Вестфальского мира, выражая протесты папы против уступок лютеранам.

Папа Иннокентий X (1644—1655) отозвал Киджи в Рим, а затем сделал его госсекретарем Святого Престола и в 1651 году — кардиналом церкви Санта-Мария-дель-Пополо.

Избрание

Когда Иннокентий X умер, Киджи, кандидат от испанской фракции в Коллегии кардиналов, был избран папой после восьмидесяти дней конклава, несмотря на сопротивление французского двора. 7 апреля 1655 года он принял имя Александра VII.

Папство

Непотизм

Его непотизм был более умеренным, поскольку род Киджи и так обладал большим состоянием. В первый год своего правления Александр VII жил просто и даже запретил своим родственникам посещать Рим. Хронист Джон Брагрейв, побывав в Риме в период правления Александра, писал:

В первые месяцы своего правления он столь проникся евангельской жизнью, что вкушал простую пищу, спал на жестком диване, ненавидел богатство, славу и великолепие, часто спускался в гроты и уединялся в склепах, полных черепов, чтобы подумать о вечном. Слухи о его чрезвычайной святости распространились очень далеко. Но вскоре после своего утверждения на папском престоле он изменил свой образ жизни. Смирение сменилось тщеславием, его жесткая кушетка превратилась в мягкую перину, его пребывание у гробов, полных мертвецов, сменилось пребыванием у гробов, полных золотом...

24 апреля 1656 года он заявил, что его брат и племянники прибудут в город, чтобы помогать ему в делах. Управление делами престола скоро сосредоточилось в руках его родственников, которым папа предоставил самые высокооплачиваемые гражданские и церковные должности и самые роскошные поместья.

Благоустройство Рима

Благодаря папскому меценатству в Риме возникали шедевры баро́чной архитектуры. Именно в это время на площади Собора св. Петра была сооружена прекрасная колоннада — произведение итальянского архитектора Джованни Лоренцо Бернини (1598—1680).

Александр проявлял личный интерес к архитектурным проектам и записывал их в своих дневниках. Его проектами в Риме являются церковь и площадь перед Санта-Мария-делла-Паче, улица Корсо, Площадь Колонны, перепланировка Порта-дель-Пополо, Пьяцца-дель-Пополо и Санта-Мария-дель-Пополо, Площадь Святого Петра, интерьер Ватиканского дворца, Сант-Андреа-аль-Квиринале, часть Квиринальского дворца, обелиск и слон на площади Пьяцца-делла-Минерва.

Внешняя политика

Швеция

В период правления Александра VII шведская королева Кристина (1632—1654) перешла в католицизм. После своего отречения Кристина переехала в Рим, и папа стал её покровителем и благодетелем.

Франция

Отношения с Францией ухудшились. Кардинал Мазарини, советник праздного Людовика XIV (1643—1715), выступал против папы в ходе переговоров, приведших к Вестфальскому миру, и защищал прерогативы галльской церкви. Во время конклава он был враждебен к Киджи, но в конце концов был принужден признать его компромиссным кандидатом. Тем не менее, Мазарини отговорил Людовика XIV отправлять посольство к Александру VII с поздравлениями. В 1662 году французским послом в Риме был назначен герцог де Креки. В результате его злоупотреблений состоялась ссора между Францией и папством, и папа на время утратил контроль над Авиньоном и был вынужден принять унизительный Пизанский договор 1664 года.

Португалия

Папа выступает против независимости Португалии, провозглашенной в 1640 году, и вступил с ней в затяжные споры.

Восток

В декабре 1655 года папа принял польского иезуита Михала Бойма, доставившего ему письма от двора последнего императора династии Мин Чжу Юлана, прятавшегося в это время от маньчжурских оккупантов на юго-западе страны. Крещёные особы, приближённые к императору — вдовствующая императрица Елена Ван и главный императорский евнух Ахиллес Пан — обращались к римскому престолу за помощью против маньчжуров, в надежде на то, что папа сможет соответственным образом повлиять на светских правителей Европы. Их надежде не суждено было сбыться, и Бойм вернулся в Китай с вежливым, но бесполезным ответом.

Церковные дела

Александр VII поддерживал иезуитов. Когда венецианцы обратились к нему за помощью против турок-османов, Александр добился от них обещания, что взамен помощи иезуитам будет разрешено вернуться на венецианские территории, из которых они были изгнаны в 1606 году.

Александр, как и его предшественник, осудил идеи янсенистского ригоризма.

Смерть

Александр VII умер в 1667 году и похоронен в гробнице, сооруженной по проекту Джованни Лоренцо Бернини, в базилике Святого Петра.

«Александр — папа только по названию, — писал Джакомо Квирини, личный секретарь Александра. — Вопросы управления церковью он отодвигает от себя и думает только о том, чтобы жить в ничем не нарушаемом спокойствии духа».

Наследие

Александр VII не любил государственные дела и предпочитал литературу и философию. Коллекция его латинских стихов была издана в Париже в 1656 году под названием «Philomathi Labores Juveniles». Он также любил архитектуру и лично участвовал в разработке проектов застройки римских улиц, был покровителем Джованни Лоренцо Бернини. На его собственные деньги были украшены церкви Санта-Мария-дель-Пополо, титульные церкви нескольких кардиналов, рукоположенных папой, Ватиканская базилика. Он также финансировал строительство Бернини колоннады на площади собора Святого Петра.

Ссылки

• Александр, римские папы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• «Pope Alexander VII». Catholic Encyclopedia. New York: Robert Appleton Company. 1913.

Отрывок, характеризующий Александр VII

– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.