Александр VI

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Александр и фамилией Борджиа.

Александр VI лат. Alexander PP. VI<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет из серии Джовио</td></tr>
214-й Папа Римский
11 августа 1492 — 18 августа 1503
Коронация:	26 августа 1492
Церковь:	Римско-католическая
Предшественник:	Иннокентий VIII
Преемник:	Пий III
Декан Коллегии кардиналов
22 января 1483 — 11 августа 1492
Предшественник:	кардинал Гийом де Эстутевиль
Преемник:	кардинал Оливьеро Карафа
Кардинал-протодьякон
март 1463 — 30 августа 1471
Предшественник:	кардинал Просперо Колонна
Преемник:	кардинал Франческо Тодескини-Пикколомини
Оригинал имени при рождении:	кат. Roderic Llançol i de Borja i Borja
Рождение:	1 января 1431(1431-01-01) Хатива, королевство Валенсия, Арагонская корона
Смерть:	18 августа 1503(1503-08-18) (72 года) Рим
Похоронен:	Санта-Мария-ди-Монсеррато
Принятие священного сана:	1444
Епископская хиротония:	30 июня 1458
Кардинал с:	17 ноября 1456
Александр VI на Викискладе

Александр VI (лат. Alexander PP. VI; до интронизации — Родри́го Бóрджиа; 1 января 1431 года, Хатива, Королевство Арагон — 18 августа 1503 года, Рим) — второй папа римский из испанского рода Борджиа (Борха) с 11 августа 1492 года. Значительно расширил пределы Папской области, превратив её в одно из крупнейших государств Италии. Вместе с тем скандалы, сопровождавшие его 11-летнее господство в Ватикане, сильно подорвали моральный авторитет папства и приблизили начало Реформации.

Биография

Родился в местечке Хáтива, неподалёку от Валенсии, 1 января 1431 года. Его родителями были Жофре Ланзол де Боржа (1390—1437) и Изабелла де Боржа (ум. 1468), сестра кардинала Альфонсо Борджиа. Окончательный выбор профессии Родриго сделал, когда его дядя стал папой Каликстом III, в 1455 году. В 1456 году Родриго становится кардиналом, в 1457 году — вице-канцлером Римской Церкви. Несмотря на то, что его назначение, вероятно, было следствием высокого положения дяди, Родриго Борджиа показал себя умелым администратором. Личный аскетизм и обширные владения (он был архиепископом, епископом и аббатом во многих областях Италии и Испании) позволили ему стать одним из богатейших людей своего времени.

Конклав

В 1492 г. занемог папа римский Иннокентий VIII. По преданию, его пытались отпаивать кровью мальчиков, однако этот метод лечения оказался неэффективным. Понтифик преставился, и был объявлен конклав. На нём за кандидатуру кардинала Борджиа из 23 выборщиков высказалось всего 7. Тогда, по обычаю того времени, пошёл в ход подкуп (симония). Одному из кандидатов, Асканио Сфорца, были обещаны бенефиции, доходное место епископа Эрлау и город Непи. После этого Сфорца снял свою кандидатуру и стал агитировать за Борджиа. Кардиналу Орсини посулили Монтичелли и Сориано, а также посты епископа Картахены и легата при императоре. Аббатство Субиако с его огромными земельными владениями было гарантировано кардиналу Колонне. Таким образом Борджиа заручился 14 голосами в свою поддержку, что обеспечило его избрание.

Итальянские войны

Партию неприятелей нового понтифика при папском дворе возглавил кардинал делла Ровере (будущий папа Юлий II). Опасаясь физического устранения, он бежал во Францию ко двору короля Карла VIII, который готовился двинуть свою армию на завоевание Неаполитанского королевства. Под влиянием делла Ровере король пригрозил папе Борджиа смещением и проведением религиозной реформы.

Появление французских полчищ в Италии и их движение на юг переполошило правителей Милана и Венецианскую республику. Александр VI в это время был занят приготовлениями к войне с турками, но ввиду французского вторжения изменил свои планы и даже предложил султану Баязиду II заключить альянс против французов. Он помирился с неаполитанской династией Трастамара, и этот союз был скреплён двумя династическими браками. К «священной лиге» государей, направленной против Франции, примкнул и император Максимилиан.

Дипломатическая активность позволила на время нейтрализовать угрозу французской гегемонии в Италии. Когда в начале 1495 г. Александр удостоил Карла VIII личной аудиенции, французский король принёс ему заверения в своей верности. Папа поддерживал хорошие отношения с его преемником Людовиком XII и в знак своей благосклонности женил своего сына Чезаре на французской принцессе.

Распущенность

Помимо династических браков, мощным политическим инструментом в руках Александра была раздача кардинальских шапок. За время его понтификата было назначено 47 новых кардиналов, и каждое назначение имело свою политическую подоплёку. Его сын Чезаре стал кардиналом в 18 лет, Алессандро Фарнезе — брат папской любовницы Джулии — в 25 лет. При папском дворе царили распущенные нравы. Европа полнилась слухами о кровосмесительной связи понтифика с собственной дочерью Лукрецией и о том, что он избавляется от личных врагов при помощи яда.

Беззаботная жизнь закончилась 14 июня 1497 года, когда из Тибра выловили тело любимого сына понтифика, Хуана, с 9 колотыми ранами. Поговаривали, что расправу над братом организовал недолюбливавший его Чезаре. Трагедия в собственном семействе на время отрезвила Александра. На какое-то время он затворился в замке Святого Ангела, а потом распорядился принять меры против придворной роскоши, распущенности и симонии.

Широко известна вражда Александра VI с Савонаролой, обличавшим его порочность и злоупотребления. Папа пытался привлечь проповедника на свою сторону, предложив ему сначала архиепископство во Флоренции, затем — пост кардинала. Однако Савонарола оставался непримиримым оппонентом. В 1497 году Александр VI отделил монастырь Святого Марка от провинции доминиканского ордена и подчинил его римской провинции. Савонарола не подчинился, и папа отлучил его от церкви. 23 мая 1498 г. при огромном стечении народа Джироламо Савонарола был повешен, а потом тело его сожжено.

Централизация власти

Политические амбиции Ватикана традиционно ограничивало то обстоятельство, что к северу от Папской области были рассыпаны коммуны, де-факто управляемые независимыми князьками из местных феодальных родов вроде Монтефельтро, Малатеста и Бентивольо. Папа Александр VI отправил своего сына Чезаре на завоевание этих городов. Чередуя осады с политическими убийствами, Чезаре и Александр за несколько лет объединили под своей властью всю Умбрию, Эмилию и Романью.

В самом Риме папа разгромил олигархические кланы Колонна и Орсини, которые за века скопили в своих руках огромные богатства и традиционно пользовались большим влиянием на горожан. Конфискованные у них земли были розданы родственникам и союзникам папы.

Поскольку централизация власти в руках Борджиа была чревата недовольством внутри Италии, папа попытался опереться на испанских монархов, которым даровал титул католических королей. 4 мая 1493 года он издал буллу «Inter caetera», признававшую за королями Испании и Португалии право на владение землями, открытыми в морских походах, и утверждавшую соглашение о разделе мира между ними.

Смерть

Вокруг смерти Александра появлялось большое количество легенд, однако все они опровергнуты современными исследователями, не сомневающимися в её естественной причине.

Версия 1.

За двенадцать дней до смерти папа с сыном Чезаре обедал на вилле кардинала Адриано да Корнето. После трапезы он неосмотрительно остался после захода солнца на открытом воздухе. Все присутствовавшие на обеде простыли, у них началась горячка. Александр VI умер 18 августа 1503 года. Вздутие и быстрое разложение трупа папы породило слухи о его отравлении. Рассказывали даже, что Александр съел по ошибке отравленное яблоко, которое он сам подготовил для Чезаре.

Версия 2.

Герцог Валантинуа, решив отравить Адриана, кардинала Корнето, у которого в Ватикане собирались отужинать он сам и его отец, папа Александр VI, отправил заранее в его покои бутылку отравленного вина, наказав кравчему хорошенько беречь её. Папа, прибыв туда раньше сына, попросил пить, и кравчий, думая, что вино было поручено его особому попечению только из за своего отменного качества, предложил его папе. В этот момент появляется, к началу пира, и герцог; полагая, что к его бутылке не прикасались, он пьет то же самое вино. И вот, отца постигла внезапная смерть, а сын, долгое время тяжело проболев, выжил, чтобы претерпеть еще худшую участь.

— Мишель Монтень — Опыты. Книга 1. Глава XXXIV, Судьба нередко поступает разумно

Если верить комментариям, вышеприведенной текст проверялся папским цензором в бытность Монтеня в Риме в 1581 году. Инквизиция, якобы, запрещала всякую крамолу.

Меценатство

Сразу после избрания папа позаботился о Риме и восстановил обветшавший замок св. Ангела. Укрепив квартал Тор-ди-Нона, он защитил город от нападений с моря. Александра VI можно считать основателем Леограда — жилой части Ватикана. В 1500 году он со всей возможной пышностью справил 1500-летний юбилей рождения Христа.

Александр VI широко известен как меценат, любитель искусств. По его инициативе были выполнены многие архитектурные работы. По его заказам работали Перуджино и Донато Браманте. Одним из проектов папы Борджиа была роспись собора Санта Мария Маджоре. Папа покровительствовал римскому университету, поддерживал профессоров.

Репутация

Ещё при жизни Александр VI был заклеймён как «чудовище разврата» — возможно, сожитель собственной дочери, родившей ему сына. Он обладал репутацией маниакального отравителя, «аптекаря сатаны». В Новейшее время предпринимались попытки списать эти отзывы на недовольство его объединительной политикой, исходившее, в первую очередь, от итальянской элиты кватроченто. Тем не менее, даже современникам казались неприличными его погоня за личной выгодой и всепоглощающее желание возвеличить своих ближайших родственников за счёт старой аристократии. Официальной историей католической церкви он характеризуется как самая мрачная фигура папства, а его понтификат именуют «несчастьем для церкви».

Потомство

Александр VI имел многочисленное внебрачное потомство. Ещё в бытность кардиналом он в своём дворце сожительствовал со множеством женщин, наиболее известна Ваноцца деи Каттанеи, от которой имел трёх сыновей и дочь. Другая известная возлюбленная — Джулия Фарнезе.

• от неизвестных матерей
  • сын Пьетро Луиджи (1460—1488), 1-й герцог Гандиа
  • дочь Джиролама (1469—1483)
  • дочь Изабелла (1471—1547)
• от Ваноццы деи Каттанеи
  • сын Джованни (1474—1497), 2-й герцог Гандиа, герцог Сесса
  • сын Чезаре (1475—1507), герцог Романьи и Валентинуа
  • дочь Лукреция (1480—1519), герцогиня Пезаро, княгиня Салерно.
  • сын Джоффре (1481/82—1516/1517), князь Сквиллаче
• от Джулии Фарнезе, со слов самой Джулии
  • дочь Лаура (1492—1505/08)

В культуре

• Новелла пятнадцатая из сборника Мазуччо «Новеллино» описывает, вероятно, одно из любовных приключений будущего папы римского.
• В книге Александра Дюма «Граф Монте-Кристо» именно из-за страха быть отравленным Александром VI кардинал Спада спрятал свои сокровища на острове Монтекристо.
• Александр VI является одним из центральных персонажей фильма «Яды, или Всемирная история отравлений» 2001 года.
• История о легендарном самоотравлении Александра VI саркастически излагается в «Голубой книге» Михаила Зощенко, в прологе к разделу «Неудачи».
• Родриго Борджиа (Александр VI) и его семье посвящена книга Марио Пьюзо «Первый Дон».
• Родриго Борджиа, он же Испанец, является основным антагонистом в компьютерной игре Assassin's Creed II. Уже в качестве второстепенного антагониста появляется в Assassin's Creed: Brotherhood.
• Жизнеописание «Семейство Борджа» Александр Дюма
• Родриго Борджиа — главный герой канадско-германского фильма 2006 года «Конклав».
• В произведении Рафаэля Сабатини «Жизнь Чезаре Борджиа», Александр VI является одним из центральных персонажей.
• В фильме Аморальные истории семья Борджиа показана как семья, практикующая кровосмешение. В роли Александра Шестого сыграл актёр Якопо Бериници.
• «Борджиа» — исторический сериал Нила Джордана 2011 года. Джереми Айронс играет главу семейства Родриго Борджиа, папу Александра VI.
• «Борджиа» — сериал Тома Фонтаны 2011 года. В роли Родриго Борджиа — Джон Доман.
• Является персонажем испанского исторического телесериала «Изабелла»
• В книге Лео Таксиля "Священный вертеп", жизни и деятельности Родриго Борджиа посвящена глава "Александр шестой".

Литература

• Александр, римские папы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Александр VI

– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.