Алексеева, Александра Владимировна

Александра Владимировна Алексеева
Имя при рождении:	Александра Владимировна Коншина
Род деятельности:	российская предпринимательница, известная меценатка
Дата рождения:	1852(1852)
Место рождения:	Москва
Гражданство:	Российская империя
Дата смерти:	1903(1903)
Место смерти:	Москва
Отец:	Владимир Дмитриевич Коншин
Мать:	Елизавета Михайловна Третьякова
Супруг:	Николай Александрович Алексеев

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Александра Владимировна Алексеева (в девичестве Коншина; 1852, Москва — 1903, там же) — русская меценатка, супруга и вдова российского предпринимателя, городского головы Москвы и известного мецената Николая Александровича Алексеева. В истории первопрестольной она известна, как одна из самых щедрых благотворительниц Москвы.

Биография

Александра Владимировна Коншина родилась в 1852 году в Москве в семье коммерции советника и директора товарищества Новой Костромской льняной мануфактуры Владимира Дмитриевича Коншина и Елизаветы Михайловны, урожденной Третьяковой. По линии матери она приходилась племянницей Павлу Михайловичу Третьякову — основателю знаменитой картинной галереи. Вышла замуж за представителя московской купеческой династии и будущего градоначальника, Николая Александровича Алексеева, от которого родила троих дочерей.

Вместе с супругом, известным меценатом, занималась активной благотворительной деятельностью. Ею было приобретено имение Зимина с домом и переоборудовано в больницу с приемным покоем со всем необходимым оборудованием. По её инициативе была открыта Преображенская психиатрическая больница. Смертельно раненый душевнобольным человеком в 1893 году, Николай Александрович Алексеев просил супругу дать деньги на завершение строительства больницы на Канатчиковой даче за Серпуховской заставой, ныне Московская психиатрическая больница № 1, носящее его имя.

По завещанию состояние мужа отошло жене: дом и торговые помещения стоимостью 460 000 рублей, а также денежный капитал в размере 1 195 000 рублей. Александра Владимировна Алексеева стала директором правления товарищества «В. Алексеев», основанного дедом покойного супруга. Овдовев, она увеличила масштабы благотворительной деятельности, попечительствовала в училищах, городском бесплатном приюте и других учреждениях. В память о муже сделала одно из самых крупных пожертвований за всю историю Москвы, передав городу 300 000 рублей на благотворительные цели. На её средства были устроены корпус и лечебные мастерские в психиатрической больнице, 50 000 рублей она выделила на пособия бедным купеческим вдовам. Ею был открыт приют на 68 девочек-сирот при Пресненском попечительстве о бедных.

Александра Владимировна Алексеева умерла в 1903 году в Москве и была похоронена в Новоспасском монастыре, рядом с мужем. Во время советской власти кладбище, на котором покоились тела супругов, было уничтожено.

Память

Именем А. В. Алексеевой был назван один из корпусов Преображенской психической больницы на Потешной улице, перестроенный для нужд лечебницы в 1912—1913 годах архитектором И. П. Машковым благодаря пожертвованиям Алексеевых.

Литература

• Ульянова Г.Н. [catalog.turgenev.ru/Opac/index.php?url=/Matieres/view/10162 Благотворительность московских предпринимателей, 1860-1914.]. — Москва: Мосгосархив, 1999. — 511 с. — (Московская монография). — 500 экз. — ISBN 5-7228-0059-7.

Ссылки

• Ульянова Г.Н. [rusblago.ru/wp-content/uploads/CH_R_8-9_web.pdf Женщины в российской благотворительности]. Журнал национального благотворительного фонда России (№2–3(8–9)/2011). — Благотворительность в России.
• [www.domra.ru/stan/ Александра Владимировна Алексеева (Коншина)]. — Алексеевы.

Отрывок, характеризующий Алексеева, Александра Владимировна

– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a t on decide par rapport a la depeche de Novosiizoff? Vous savez tout. [Не мучьте меня. Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцова? Вы все знаете.]
– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a t on decide? On a decide que Buonaparte a brule ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de bruler les notres. [Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли; и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.] – Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.
– Я думаю, – сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est allie aux Montmorency par les Rohans, [Кстати, – виконт Мортемар,] он в родстве с Монморанси чрез Роганов,] одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbe Morio: [аббат Морио:] вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?
– А! Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, – правда, что l'imperatrice mere [императрица мать] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, a ce qu'il parait. [Этот барон, кажется, ничтожная личность.] – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.
Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.
– Monsieur le baron de Funke a ete recommande a l'imperatrice mere par sa soeur, [Барон Функе рекомендован императрице матери ее сестрою,] – только сказала она грустным, сухим тоном. В то время, как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d'estime, [много уважения,] и опять взгляд ее подернулся грустью.