Алексеев, Александр Алексеевич (Герой Советского Союза)

Александр Алексеевич Алексеев
Дата рождения	12 июня 1923(1923-06-12)
Место рождения	Москва, РСФСР, СССР
Дата смерти	22 сентября 1989(1989-09-22) (66 лет)
Место смерти	Москва
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	артиллерия
Годы службы	1941—1945 и 1952—1969
Звание	полковник
Часть	90-й гвардейский миномётный полк 26-й гвардейский миномётный полк
Командовал	разведкой дивизиона
Сражения/войны	Великая Отечественная война Советско-японская война
Награды и премии
В отставке	начальник отдела в Министерстве среднего машиностроения СССР

Алекса́ндр Алексе́евич Алексе́ев (12 июня 1923 года — 22 сентября 1989) — советский офицер-артиллерист, участник Великой Отечественной и советско-японской войн, Герой Советского Союза (24.03.1945), полковник (1967).

Особо отличился в июне-июле 1944 года в ходе Белорусской операции в должности начальника разведки 2-го дивизиона 26-го гвардейского миномётного полка. 25 июня 1944 года переправился через реку Западная Двина у деревни Церковище (Бешенковичский район Витебской области, Белоруссия), проник в расположение противника и навёл огонь по артиллерийским батареям противника. Благодаря его действиям, передовые советские подразделения форсировали реку и захватили плацдарм. А 9 июля 1944 года в районе посёлка Видзы (Браславский район Витебской области, Белоруссия) сорвал готовившуюся контратаку противника, разведав скопление танков и пехоты и вызвав по ним огонь своего артиллерийского дивизиона.

Биография

Родился 12 июня 1923 года в Москве. В 1941 году окончил 10 классов школы.

В РККА с июня 1941 года. В апреле 1942 года окончил Московское артиллерийское училище, находящееся в эвакуации в городе Миасс Челябинской области.

В годы Великой Отечественной войны

Участник Великой Отечественной войны: в мае 1942 — мае 1943 — командир взвода управления батареи 255-го отдельного гвардейского миномётного дивизиона 41-го гвардейского миномётного полка, в мае-октябре 1943 — командир группы старшин 6-го запасного артиллерийского полка. Воевал на Карельском фронте. Участвовал в обороне Заполярья.

В октябре-декабре 1943 — начальник разведки 375-го гвардейского миномётного дивизиона 90-го гвардейского миномётного полка. Воевал на 2-м Прибалтийском фронте. Участвовал в боях на витебско-полоцком направлении. 22 декабря 1943 года был ранен в поясницу и до февраля 1944 года находился в госпитале в деревне Заключье (Бологовский район Тверской области).

В марте 1944 — мае 1945 — начальник разведки 2-го дивизиона и командир батареи 26-го гвардейского миномётного полка. Воевал на 1-м и 2-м Прибалтийских, Ленинградском фронтах. Участвовал в Витебско-Оршанской, Полоцкой, Шяуляйской, Рижской и Мемельской операциях, блокаде курляндской группировки противника.

Подвиг

Гвардии лейтенант А. А. Алексеев особо отличился в ходе Белорусской операции в июне-июле 1944 года. 25 июня 1944 года на самодельном плоту переправился через реку Западная Двина у деревни Церковище (Бешенковичский район Витебской области, Белоруссия), проник в расположение противника, обнаружил две артиллерийские батареи и по радиостанции передал их координаты в свой дивизион. Вражеские батареи были подавлены, а передовые подразделения 23-го гвардейского стрелкового корпуса и 1-го танкового корпуса форсировали реку и захватили плацдарм.

9 июля 1944 года в районе посёлка Видзы (Браславский район Витебской области, Белоруссия) передовые части 89-й танковой бригады 1-го танкового корпуса встретили сильное огневое сопротивление противника. А. А. Алексеев с двумя разведчиками выдвинулся вперёд, обнаружил скопление танков и пехоты, вызвал огонь дивизиона и сорвал готовившуюся контратаку противника.

30 июля 1944 года на окраине города Митава (ныне Елгава, Латвия) противник развернул на прямую наводку свои артиллерийские и зенитные орудия против атакующих советских танков 3-го гвардейского мотострелкового корпуса. А. А. Алексеев под пулемётным огнём занял позицию на наблюдательном пункте и корректировал огонь дивизиона. После того как были подавлены одна зенитная и две артиллерийские батареи противника, танковые части 3-го гвардейского мотострелкового корпуса овладели западной частью города.

«За мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками», Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года гвардии лейтенанту Алексееву Александру Алексеевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

Дальнейшая жизнь

Участник советско-японской войны 1945 года в должности командира батареи 26-го гвардейского миномётного полка (1-й Дальневосточный фронт). Участвовал в Харбино-Гиринской операции.

После войны продолжал службу командиром батареи гвардейского миномётного полка (в Приморском военном округе). С декабря 1945 года старший лейтенант А. А. Алексеев — в запасе.

С сентября 1946 года обучался на экономическом факультете Московского государственного университета, который окончил в 1950 году. Одновременно с учёбой с 1947 года работал старшим инженером и начальником планового отдела Министерства жилищно-гражданского строительства РСФСР.

В 1950—1953 годах — старший инженер-экономист планового отдела Главпромстроя (Главного управления лагерей промышленного строительства) Министерства внутренних дел СССР. Вновь в армии с марта 1952 года. В 1953—1955 годах — начальник отделения планирования и учёта капитального строительства планового отдела Главпромстроя Министерства среднего машиностроения СССР.

С 1955 года — начальник планового отдела и заместитель начальника организационно-инструкторского отдела Главного строительного управления, а в 1960—1963 годах — заместитель начальника и начальник отдела трудового использования Центрального управления военно-строительных частей Министерства среднего машиностроения СССР.

В 1963—1969 годах — начальник планового отдела 2-го Главного управления Министерства среднего машиностроения СССР. С апреля 1969 года полковник А. А. Алексеев — в запасе.

Продолжал работать начальником отдела в Министерстве среднего машиностроения СССР.

Внешние изображения
	[www.warheroes.ru/hero/hero.asp?id=18081 Надгробный памятник]

Жил в Москве. Умер 22 сентября 1989 года. Похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.

Награды и звания

Советские государственные награды и звания:

• Герой Советского Союза (24 марта 1945, медаль «Золотая Звезда» № 5384);
• орден Ленина (24 марта 1945);
• орден Красного Знамени (15 августа 1944);
• орден Отечественной войны I степени (11 марта 1985);
• орден Трудового Красного Знамени (10 марта 1981);
• медали, в том числе:
  • медаль «За боевые заслуги» (30 декабря 1956).
  • медаль «За трудовую доблесть» (11 сентября 1956).

Литература

• [www.az-libr.ru/index.htm?Persons&0B5/4fa2d176/index Алексеев Александр Алексеевич] // Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
• Навечно в сердце народном / редкол.: И. П. Шамякин (гл. ред.) и др. — 3-е изд., доп. и испр. — Мн.: Белорусская советская энциклопедия, 1984. — С. 14—15. — 607 с.
• Герои огненных лет: очерки о москвичах — Героях Советского Союза / Институт истории СССР АН СССР, Институт военной истории Министерства обороны СССР; ред-кол.: А. М. Синицын (отв. ред.) и др. — Книга 3. — М.: Московский рабочий, 1978. — С. 447—452. — 686 с.

Ссылки

 Симонов А. А. [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=14632 Алексеев Александр Алексеевич]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Алексеев, Александр Алексеевич (Герой Советского Союза)

После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.