Алексеев, Зиновий Нестерович

Зиновий Нестерович Алексеев
Дата рождения	12 ноября 1899(1899-11-12)
Место рождения	Харьков
Дата смерти	18 июля 1971(1971-07-18) (71 год)
Место смерти	Курск
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1919 — 1953 годы
Звание
Командовал	3-я Ленинградская стрелковая дивизия народного ополчения 272-я стрелковая дивизия 127-й лёгкий горнострелковый корпус 133-й стрелковый корпус 131-й стрелковый корпус 327-я стрелковая дивизия Уссурийское суворовское военное училище
Сражения/войны	Гражданская война в России Советско-финская война (1939—1940) Великая Отечественная война
Награды и премии

Зиновий Нестерович Алексеев (12 ноября 1899 года, Харьков — 18 июля 1971 года, Курск) — советский военный деятель, генерал-майор (1943 год).

Начальная биография

Зиновий Нестерович Алексеев родился 12 ноября 1899 года в Харькове.

Военная служба

Гражданская война

С марта 1919 года служил в рядах РККА.

В ходе Гражданской войны служил красноармейцем 37-го Украинского полка 5-й армии и 272-го стрелкового полка. Воевал на Восточном фронте против войск под командованием адмирала Колчака.

В июне 1920 года был назначен на должность заведующего хозяйством санитарного поезда № 113 4-й армии Западного фронта, затем — на должность военного комиссара санитарной летучки № 580 Санитарного управления Украины и Крыма.

Межвоенное время

С февраля 1922 года служил на должностях политрука пулемётной команды 69-го стрелкового полка и политрука роты 67-го стрелкового полка в 51-й Перекопской стрелковой дивизии (Украинский военный округ).

С октября 1926 года учился в Киевской Объединенной военной школе, которую закончил в 1928 году, после чего служил на должностях помощника командира роты, командира и политрука роты в 133-м стрелковом полку Украинского Военного Округа.

С апреля 1931 года учился в Военной академии имени М. В. Фрунзе, по окончании которой в 1934 году был назначен на должность заместителя военного коменданта железнодорожного участка и станции Ленинград-Варшавская Октябрьской железной дороги.

В марте 1936 года Алексеев был назначен на должность начальника штаба управления начальника и временно исполняющего должность начальника военно-транспортного склада № 1 Ленинградского Военного Округа, в 1938 году — на должность начальника 1-го отделения штаба, затем — на должность начальника штаба 56-го стрелкового корпуса Ленинградского Военного Округа, а в конце 1938 года — на должность начальника штаба 18-й стрелковой дивизии. Принимал участие в советско-финской войне, находясь на должности помощника начальника штаба стрелкового корпуса. Указом ПВС СССР от 20 мая 1940 года, за мужество и героизм в боях был награждён орденом Красного Знамени. В августе 1940 года был назначен на должность начальника штаба 71-й стрелковой дивизии Ленинградского Военного Округа (г. Петрозаводск).

Великая Отечественная война

В начале Великой Отечественной войны Алексеев находился на прежней должности на Северном фронте.

С 16 августа по 28 октября 1941 года командовал 3-й Ленинградской стрелковой дивизией народного ополчения (Фрунзенский район) в составе Ленинградской армии народного ополчения. В октябре был ранен и госпитализирован, после завершения лечения Алексеев находился в распоряжении командующего 7-й отдельной армией. В декабре был назначен на должность начальника отдела боевой подготовки штаба этой армии, а в январе 1942 года — на должность начальника штаба оперативной группы этой же армии, ведшей бои северо-западнее Петрозаводска.

С июня Алексеев исполнял должность начальника штаба 4-го гвардейского стрелкового корпуса (Волховская группа войск, Ленинградский фронт). В октябре 1942 года был назначен на должность начальника штаба, а в мае 1943 года — на должность командира 272-й стрелковой дивизии, которая вела оборону на рубеже между Онежским и Ладожским озёрами. Дивизия принимала участие в ходе Свирско-Петрозаводской наступательной операции и освобождении города Питкяранта.

5 июля 1944 года за мужественные умелые действия и проявленный при этом личный героизм был представлен к званию Герой Советского Союза, но награждён орденом Суворова 2-й степени.

С июля 1944 года генерал-майор Алексеев исполнял должность командира 127-го легкого горнострелкового корпуса. С 3 по 28 сентября командовал 133-м стрелковым корпусом (19-я армия), а 29 сентября был назначен на должность командира 131-го стрелкового корпуса (14-я армия, Карельский фронт), участвовавшим в ходе Петсамо-Киркенесской наступательной операции и освобождения Петсамо. В ходе этой операции 131-й стрелковый корпус под командованием Алексеева наряду с 99-м стрелковым корпусом вёл наступление, находясь на главном ударе армии восточнее Луостари и Какури, прорвав за три дня оборону противника. Корпус в условиях Заполярья прошёл с боями 150 км, выйдя на государственную границу с Норвегией в районе города Киркенес.

За отличное руководство и проведение наступательных боев корпуса по прорыву вражеской обороны и разгрому крупных узлов сопротивления, а также проявленные при этом мужество и самоотверженность генерал-майор Зиновий Нестерович Алексеев был награждён орденом Кутузова 2 степени.

С октября 1944 года проходил лечение в госпитале, после чего состоял в распоряжении ГУК Народного комиссариата обороны СССР.

Послевоенная карьера

С окончанием войны генерал-майор Алексеев командовал 327-й стрелковой дивизией, в марте 1946 года был назначен на должность начальника Уссурийского суворовского военного училища, а в мае 1951 года — на должность начальника Объединенных КУОС Архангельского военного округа.

В августе 1953 года генерал-майор Зиновий Нестерович Алексеев вышел в отставку. Умер 18 июля 1971 года в Курске.

Награды

• орден Ленина (21.02.1945);
• три ордена Красного Знамени (20.05.1940, 03.11.1944, 1949);
• орден Суворова 2 степени (12.07.1944);
• орден Кутузова 2 степени (02.11.1944);
• медали.

Почётный гражданин

Алексеев Зиновий Нестерович был удостоен Звания «Почётный гражданин города Тихвина и Тихвинского района» (23.11.1966)

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 30-31. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Алексеев, Зиновий Нестерович

– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.