Алексеев, Иван Михайлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иван Михайлович Алексеев
Дата рождения

8 ноября 1922(1922-11-08)

Место рождения

с. Семенек, Ефремовский уезд, Тульская губерния, РСФСР[1]

Дата смерти

5 октября 1944(1944-10-05) (21 год)

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

пехота

Годы службы

19411944

Звание

гвардии капитан

Командовал

ротой

Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии

Ива́н Миха́йлович Алексе́ев (8 ноября 1922 года — 5 октября 1944 года) — советский офицер, участник Великой Отечественной войны, командир стрелковой роты 1-го гвардейского стрелкового полка 2-й гвардейской стрелковой дивизии 56-й армии Северо-Кавказского фронта, Герой Советского Союза (16.05.1944), гвардии капитан[2][3][4].





Биография

Родился 8 ноября 1922 года в селе Семёнек ныне Становлянского района Липецкой области в семье крестьянина. Русский. Окончил неполную среднюю школу.

В Красной армии с 1941 года. В 1942 году окончил курсы младших лейтенантов. На фронте с августа 1942 года. Был ранен. Член ВКП(б) с 1943 года.

Командир стрелковой роты 1-го гвардейского стрелкового полка 2-й гвардейской стрелковой дивизии 56-й армии Северо-Кавказского фронта гвардии старший лейтенант Алексеев отличился 3 ноября 1943 года при форсировании Керченского пролива. Рота стремительным броском заняла первую линию вражеских траншей на важной высоте, в течение следующего дня отразила несколько контратак противника и удержала занятые рубежи.

В ходе последующих боёв рота заняла ещё одну линию траншей и, таким образом, расширила плацдарм. Заняв круговую оборону, удержала захваченные рубежи до подхода подкрепления. За три дня боёв было уничтожено более 2 взводов фашистов, захвачено 2 тяжёлых и 4 ручных пулемёта.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 мая 1944 года за мужество, отвагу и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, гвардии старшему лейтенанту Алексееву Ивану Михайловичу присвоено звание Героя Советского Союза.

Погиб 5 октября 1944 года в боях за освобождение Прибалтики.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 мая 1944 года за образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство гвардии старшему лейтенанту Алексееву Ивану Михайловичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»[5].

Семья

  • Мать — Алексеева Евдокия Владимировна[3][4].

Награды

Память

Напишите отзыв о статье "Алексеев, Иван Михайлович"

Примечания

  1. Ныне Становлянский район, Липецкая область, Россия.
  2. На дату присвоения звания Героя Советского Союза — гвардии старший лейтенант.
  3. 1 2 [www.obd-memorial.ru/Image2/getimage?id=5033864 Донесение о безвозвратных потерях]  (Проверено 26 мая 2010)
  4. 1 2 [www.obd-memorial.ru/Image2/getimage?id=74549428 Приказ об исключении из списков.]  (Проверено 26 мая 2010)
  5. [www.pobeda-info.ru/Lib/pages/item.aspx?itemid=5267 Газета «Известия» № 116 от 17 мая 1944 года с опубликованным Указом о присвоении звания]  (Проверено 26 мая 2010)

Литература

  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
  • Герои боёв за Крым. — Симферополь: Таврия, 1972.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=9084 Алексеев, Иван Михайлович]. Сайт «Герои Страны».  (Проверено 21 августа 2011)

Отрывок, характеризующий Алексеев, Иван Михайлович

Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.