Алексий (Дехтерёв)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Алексий и фамилией Дехтерёв.

Архиепископ Алексий
Архиепископ Виленский и Литовский
22 ноября 1955 — 19 апреля 1959
Предшественник:	Филарет (Лебедев)
Преемник:	Роман (Танг)
Епископ Пряшевский
12 февраля 1950 — 19 августа 1955
Предшественник:	Елевферий (Воронцов)
Преемник:	Дорофей (Филип)
Имя при рождении:	Александр Петрович Дехтерёв
Рождение:	2 мая 1889(1889-05-02) Вильна, Российская империя
Смерть:	19 апреля 1959(1959-04-19) (69 лет) Вильнюс, СССР

Архиепи́скоп Алекси́й (в миру Алекса́ндр Петро́вич Дехтерёв; 19 апреля (2 мая) 1889, Вильна — 19 апреля 1959, Вильнюс) — русский педагог, писатель, епископ Русской Православной церкви.

Биография

Родился в 1889 году в Вильне. Про своё детство он на склоне жизни вспоминал:

…С самых ранних детских лет я был окружен церковным бытом, дышал церковным воздухом. Мои родители, братья, двоюродные семьи были людьми религиозными и строго церковными, что и на мне отражалось, что и меня воспитало «в ограде Церкви». Как помню, еще трехлетним мальчиком я вижу себя в церкви, сидящим на ступенях амвона. Чаще всего я бывал в церкви со старушкой няней, вынянчившей всех моих старших братьев и жившей у нас на покое на правах близкого человека. Это она, старенькая няня, научила меня первым молитвам; это она первая крестила меня утром и — последняя — крестила на сон грядущий; это она с великим усердием водила меня в церковь: в погоду и непогоду…

Печатает свои стихи на страницах виленской газеты «Северо-западный голос». В 1906 году издал сборник стихов Издал книгу стихов «Неокрепшие крылья. Стихотворения, 1905—1906» (Вильна: Тип. Ш. Лихтмахера, 1906).

В 1908 году окончил Виленскую классическую гимназию, а в 1911 году — Морское училище в Либаве со специальностью штурмана дальнего плавания.

Работал капитаном океанического парохода «Бирма» при Русском Восточно-Азиатском Обществе. Судно совершало регулярные рейсы на русско-американских линиях, в частности плавало в Нью-Йорк. Это был большой четырёхмачтовый корабль, с четырьмя палубами. Пароход «Бирма» отличился в двух известных событиях: принял сообщение о гибели «Титаника» и пытался оказать ему помощь и доставил российскую команду на V Олимпийские игры в Швеции.

Работая на флоте, писал о морских путешествиях в журналы «Вершины» (СПб.) и «Вокруг света» (М.).

В 1913—1914 годы работал научным сотрудником Отдела статистики по обследованию флоры субтропиков Закавказья.

С началом Первой мировой войны работал в Техническом отделе 12-й армии, позднее заведующий верфью в Риге.

В 1917 году оказывается в пределах Области Войска Донского. Занимается журналистикой, сотрудничает с газетами «Приазовский край», «Воронежский телеграф», был редактором литературно-художественного журнала «Лучи солнца» (вышел один номер). При атамане Петре Краснове начинает заниматься организацией скаутского движения. Старший скаут юношеской организации «Русский скаут», издаёт «Педагогическую газету» и газету «Донской скаут». О годах, проведённых на Дону, в 1949 году вспоминал:

1918 и 1919 годы я провёл на Дону. Будучи старшим скаутом Дона, организуя в городах и станицах дружины и отряды мальчиков и девочек — скаутов, я невольно был свидетелем исключительных дел, превосходящих всякое представление о возможности массового подвига, когда дети, забывая об отдыхе, играх, еде, все свободное от учебных и домашних занятий время проводили в лазаретах, на питательных пунктах и в учреждениях, заменяя санитаров и технических служащих, так как обслуживающих людей не хватало: фронт поглощал всех, кто был здоров.

В марте 1920 был командирован в Англию и с тифом высажен в Константинополе. Стал воспитателем гимназии им. барона Врангеля в Галлиполи, преподавателем русской школы на острове Халки. Член Константинопольского комитета общества «Русский скаут».

С 1923 года проживал в Болгарии, где работал с детьми эмигрантов в качестве сотрудника Отдела школьного воспитания русских детей в Болгарии, учитель гимназии в Тырнове и Шумене. Основатель и руководитель интерната «Моя маленькая Россия».

Работая на учительской ниве, публикует свои статьи на тематику воспитания детей на страницах пражских журналов: «Русская школа за рубежом» и «Вестник Педагогического бюро по делам средней и низшей школы за границей». В Болгарии выходит ряд его книг: «Смерть игрушки. Рассказы» (1929), «С детьми эмиграции. 1920—1930», «Моя маленькая Россия», «SOS. Во всеоружии сердца» (1931), «Розовый дом: рассказы: 1921—1932 гг.» (1932). Публикуется в газетах «Русский голос» (Львов), «Русский народный голос» (Ужгород), «Рассвет» (Чикаго), «Русский голос» (Белград), «Молва», «Меч» (Варшава), «Православная Карпатская Русь» (Ладомирова).

Находясь в эмиграции, поддерживал переписку с иеромонахом Саввой (Струве), который проживал в Монастыре Иова Почаевского в Ладомировой. В 1934 году он покидает Болгарию и переезжает в Чехословакию. При монастыре выполнял различные послушания: преподавал русский язык и математику в монастырской школе, в окрестных селах учил детей Закону Божьему, редактировал газету «Православная Русь», издававшуюся Типографским братством. По его инициативе в 1934 году в «Православной Руси» появилось приложение «Детство и юность». Новое издание ставило своей задачей христианское воспитание и сплочение русского православного юношества в эмиграции.

В апреле 1935 году в обители преподобного Иова Почаевского был пострижен в монашество с именем Алексий.

В том же году издал книгу «Писатель ангельскаго чина», посвящённую святителю Игнатию (Брянчанинову). За стихотворение «Я Русь люблю» награждён премией на конкурсе Союза русских писателей и журналистов Королевства Югославии (1935).

В апреле 1936 года переехал в Мукачево, где стал редактором официального издания Мукачево-Пряшевской православной епархии — журнала «Православный Карпаторусский вестник», сменив на этом посту иеромонаха Аверкия (Таушева). На страницах этого издания представляет целый ряд статей по различным вопросам развития церкви: «Пасхальные дни в Мармарошской долине», «Поездка его преосв. епископа Дамаскина по епархии», «День православия на Подкарпатской Руси», «Поездка на Мараморош» и прочие.

Интересуется историей православных монастырей на Подкарпатской Руси. В типографии «Школьная помощь» в Ужгороде печатает брошюры, посвященные деятельности женских монастырей в Домбоках и Липчи, сотрудничает с местными и зарубежными периодическими изданиями: «Православная Русь» (Ладомирова), «Свет» (Уилкс-Барре), «Русский народный голос» (Ужгород). В 1937 году издаёт книгу «Русский скаут в Чехословакии».

Продолжает работу с молодёжью, был одним из организаторов съезда Союза православной молодёжи Подкарпатской Руси в Липчанском монастыре в 1938 году.

В декабре 1938 году епископом Мукачевско-Пряшевским Владимиром (Раичем) рукоположён в сан иеромонаха и назначен настоятелем православного храма-памятника русским воинам в Ужгороде. На должности священника он проводит активную миссионерскую работу, поддерживает контакты с белоэмигрантским сообществом в мире.

В сентябре 1939 года покидает Ужгород и уезжает в Белград. В 1941 года становится настоятелем русского храма в честь великого князя Александра Невского в Александрии (Египет), который в то время относился к юрисдикции Русской православной церкви за рубежом. Во время визита в Египет патриарха Московского и всея Руси Алексия I 14 июня 1945 принес покаяние и был воссоединён вместе с причтом и приходом перешёл в подчинение Московской патриархии.

1 ноября 1946 года возведён в сан архимандрита.

В 1947 году принял советское гражданство.

В августе 1948 года арестован местными властями по обвинению в прокоммунистической пропаганде. Находился в заключении в крепости Комель-Дик.

«Сперва меня поместили в общей камере с уголовными преступниками (убийцами, крупными торговцами гашиша, дельцами черной биржи). Я был в жару, бредил и благодаря этому слабо реагировал на все явления… Почти полтора месяца я не мог добиться ни врача, ни лекарства, хотя очень ослабел и галлюцинировал, так как осложнения от невылеченного гриппа перешли на мозг… На десятый день после ареста я был переведен в одиночную камеру, где и пробыл до 11 мая 1949 г. Моя камера представляла собой каменный продолговатый мешок (5 шагов длиной и 3 шага в ширину); высоко вверху были два очень узких окна — в решетке и в частой проволоке; стекол не было, так что зимой холодный ветер с моря свободно гулял по камере…»

По освобождении депортирован в СССР. По возвращении в Москву назначен на должность библиотекаря Троице-Сергиевой лавры.

Публикуется на страницах «Журнала Московской патриархии». В декабре 1949 года направлен в распоряжение Чехословацкого экзархата.

30 декабря 1949 года собор православного духовенства в Пряшеве избрал его епископом.

3 февраля 1959 года в Праге состоялось наречение во епископа Прешовского.

12 февраля 1950 года в кафедральном соборе Александра Невского в Прешове состоялось его хиротония во епископа Прешовского.

Литургию и хиротонию совершили митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич), экзарх, митрополит Пражский и всей Чехословакии Елевферий (Воронцов), архиепископ Львовский и Тернопольский Макарий (Оксиюк), епископ Оломоуцкий-Брненский Честмир (Крачмар). На литургии присутствовали шестнадцать священников Пряшевской епархии, официальные представители чехословацкого правительства, советского посольства в Праге и советского консульства в Братиславе, представители местных политических и административных учреждений.

В 1951 году в Пряшеве вышла книга епископа Алексея «„И мир, и безмятежие даруя…“ Вклад Православной церкви в дело мира. 1950—1951 гг.». В издании были собраны выступления епископа, произнесенные на различных собраниях и выдержки из дневника о пребывании на пастырской работе в Африке.

Управлять Пряшевской епархией было трудно, потому что она в большинстве состояла из бывших греко-католиков. В начале 1955 года среди паствы епископа Алексея начали проявляться случаи перехода в католицизм. Обеспокоено усилением влияния католической церкви в Словакии государственное управление по делам церкви Чехословакии обвинило епископа Алексея в бездействии и поставило перед МИД СССР вопрос о необходимости его замены другим архиереем.

Летом 1955 епископ Александр покинул Прешов и переехал в Москву.

С 22 ноябре 1955 года — епископ Виленский и Литовский.

25 июля 1957 года возведён в сан архиепископа.

На новой кафедре владыка показал себя хорошим администратором. По его ходатайству патриархия отпускала средства на ремонт храмов Литвы и на дотации духовенству. Он регулярно на епархиальной машине посещал приходы, на местах изучал их финансовое состояние. За три года деятельности в епархии было восстановлено большинство храмов.

Умер 19 апреля 1959 года и похоронен в Свято-Духовом монастыре в Вильнюсе.

Книги

Автор книг, главным образом для детей, о детях, духовного содержания:

• «Смерть Игрушки»
• «С детьми эмиграции»
• «Школьный год»
• «Розовый дом»
• «Моя маленькая Россия»
• «Детские игры»
• «Медвежата»
• «Лесная быль»
• «Писатель Ангельского чина»
• «Белый крин»
• «Сокровище неоцененное»
• «С Богом в путь»
• «Моисей Угрин»
• «Газдыня Анна»
• «Среда» (драматический этюд)
• «Образы прошлого» пьеса
• «После бури» пьеса

Литература

• Елена Бахметьева. Три ипостаси Александра Дехтерева // Вильнюс. 1993. № 7 (126). С. 123—138.
• Данилець Юрий Васильевич [cyberleninka.ru/article/n/arhiepiskop-oleksiy-dehterov-zhitteviy-ta-tvorchiy-shlyah-1889-1959 Архієпископ Олексій (Дехтерьов): Життєвий та творчий шлях (1889-1959)] // "Русин", № 2 (32). 2013

Отрывок, характеризующий Алексий (Дехтерёв)

Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…