Алемасов, Александр Михайлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Михайлович Алемасов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Первый секретарь Татарского областного комитета ВКП(б)
19 июня 1938 — 9 марта 1942 года
Предшественник: Альфред Карлович Лепа
Преемник: Анатолий Георгиевич Колыбанов
и. о. с 26 августа 1937 года
Народный комиссар внутренних дел Татарской АССР
20 июля — 8 сентября 1937 года
 
Партия: РКП(б)-КПСС с 1919 года
 
Военная служба
Принадлежность: СССР СССР
Род войск: НКВД СССР
Звание:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

 
Награды:

Александр Михайлович Алемасов (1902 год, Златоуст, Уфимская губерния, ныне Челябинская область — декабрь 1972 года, Воронеж) — советский партийный и государственный деятель, первый секретарь Татарского областного комитета ВКП(б) (1938—1942). Организатор массовых репрессий в Татарской АССР в 1937—1938 гг.[1] Депутат Верховного Совета СССР 1 созыва, кандидат в члены ЦК ВКП(б)21 марта 1939 по 5 октября 1952 годы). Капитан государственной безопасности (23 апреля 1937 года).





Биография

Родился в семье кузнеца. По национальности русский[2].

С 1914 года работал чернорабочим, учеником слесаря, а с сентября 1918 года — в частной пекарне.

В июле 1919 года поступил в Златоустовскую транспортную ЧК, в ноябре того же года вступил в ряды РКП(б), в апреле 1920 года — в ряды РККА, после чего служил политработником, однако в марте 1921 года вернулся в Златоустовскую ЧК на должность уполномоченного. В феврале 1923 года был переведён на флот, после чего работал электриком и старшим электриком на линкорах «Марат» и «Парижская коммуна» и на канонерской лодке «Ленин». В ноябре 1925 года демобилизовался, после чего работал слесарем в депо станции Златоуст.

С июля 1927 года работал в Златоустовском облисполкоме на должности заведующего агитационно-пропагандистского отделом ВКП(б), а в январе 1930 года был назначен на должность секретарь парткома Минераловодского железнодорожного узла. В ноябре того же года был направлен на учёбу в Ростовский институт подготовки кадров Красной профессуры, после окончания которого в мае 1931 года был назначен на должность секретаря комитета ВКП(б) Паровозоремонтного завода имени В. И. Ленина, расположенного в Ростове.

В ноябре 1932 года был направлен на учёбу в Историко-партийный институт Красной профессуры, который закончил в августе 1933 года и в сентябре того же года был назначен на должность партийного организатора ЦК ВКП(б) Паровозоремонтного завода имени Ф. Э. Дзержинского в Воронеже, а в марте 1935 года — на должность второго секретаря Воронежского горкома ВКП(б).

9 января 1937 года был принят стажёром в 4-й (секретно-политический) отдел ГУГБ НКВД СССР, по Ежовскому призыву, после чего 23 апреля того же года был назначен на должность начальника 3-го отделения 4-го отдела, а 20 июля — на должность народного комиссара внутренних дел Татарской АССР, однако уже с 26 августа того же года исполнял обязанности первого секретаря Татарского областного комитета ВКП(б). На этой должности был утверждён 19 июня 1938 года.

3 марта 1938 года Сталин получил записку от члена Комиссии партийного контроля Е. Ярославского с приложением письма группы рабочих и инженерно-технических работников из Татарской АССР. В нём говорилось, что бывший начальник УНКВД, назначенный первым секретарем Татарского обкома ВКП(б), А. М. Алемасов истребляет татарские кадры. Арестованы тысячи студентов, учащихся, председателей сельсоветов, колхозов и других категорий населения, разгромлена татарская писательская организация, население республики терроризировано, жизнь в городе и деревне разваливается. Ознакомившись с письмом, Сталин дал задание секретарям ЦК Андрееву и Маленкову: «Просьба проверить и наметить меры урегулирования».[3]

В марте 1942 года был назначен на должность первого секретаря Ленинск-Кузнецкого городского комитета ВКП(б) (Новосибирская область), в январе 1943 года — на должность начальника Политического сектора Новосибирского областного земельного отдела, в июне 1943 года — на должность первого секретаря Томского городского комитета ВКП(б) (Новосибирская область), однако в мае 1944 года был снят с этой должности и в сентябре 1945 года был назначен на должность первого секретаря Кременчугского городского комитета КП(б) Украины (Полтавская область).

С января 1948 года на пенсии по состоянию здоровья. Умер в декабре 1972 года в Воронеже.

Награды

  • орден Ленина — 23.6.1940, в ознаменование 20-й годовщины образования Татарской Автономной Советской Социалистической Республики, за достижения в развитии промышленности, сельского хозяйства, науки и искусства
  • Орден Красной Звезды — 22.7.1937, за образцовое и самоотверженное выполнение важнейших заданий Правительства

Память

Напишите отзыв о статье "Алемасов, Александр Михайлович"

Примечания

  1. [kraeved.opck.org/biblioteka/nauchnie_stati_po_istorii_bashkirii/massovie_repressii_vtor_pol_30.php?print Массовые репрессии второй половины 30-х годов в автономиях Урало-Поволжья]
  2. www.microbik.ru/dost/В.+И.+Ленин+я+генерал+государственной+безопасности+и+еврей.+Есть+гарантия,+что+я+кончу+свои+дни+в+тюрьмеa/shk-9.html
  3. [www.golubinski.ru/russia/haustov/21.html Хаустов Владимир, Самуэльсон Леннарт. Сталин, НКВД и репрессии 1936—1938 гг.]

Ссылки

  • [www.knowbysight.info/AAA/00952.asp Биография] на сайте «knowbysight.info»
  • [www.az-libr.ru/Persons/70B/b6310cc5/0001/d1718aff.shtml Биография] на сайте «az-libr.ru»

Отрывок, характеризующий Алемасов, Александр Михайлович

– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.