Алиса (фильм, 1988)
Алиса | |
Alice aka Neco z Alenky | |
Режиссёр | |
---|---|
Роли озвучивали |
Кристина Кохоутова |
Студия |
Condor Features |
Страна | |
Язык | |
Длительность |
86 мин. |
Премьера | |
IMDb |
«Алиса» (англ. «Alice»), известный также под именем «Сон А́ленки» (чеш. «Neco z Alenky») — анимационный фильм с элементами игрового кино чешского режиссёра Яна Шванкмайера. Сюрреалистическая кинокартина по мотивам произведения Льюиса Кэрролла. Производство: Чехословакия — Швейцария — Великобритания — ФРГ, 1988 год. Продолжительность 86 мин.
Сюжет
Этот фильм называют самой безумной версией Кэрроловской «Алисы в Стране чудес». Полуанимационная-полуигровая, сюрреалистично-линчевская, мрачная, довольно жестокая картина. Это не сказочный сон, приснившийся девочке Алисе, это тяжелая и болезненная галлюцинация девочки Аленки.
Это первый игровой фильм Шванкмайера, который позволил ему оторваться от своих анимационных корней в сторону «живого» игрового кино. В погоне за Белым Кроликом Алиса попадает в сюрреальный мир, существующий по собственным законам, непонятным девочке. Непонимание и, как результат, нарушение их, в конце концов, возвращают героиню в реальность. На этом, в принципе, и заканчивается прямое заимствование из книги и начинается непосредственное вмешательство режиссёра, как человека, по-своему видящего этот самый мир. Фильм начинается панорамой по речке, на берегу которой и расположились Алиса со своей сестрой. В отличие от Кэрролла, Шванкмайер четко не разделяет реальность и сновидение. Сразу же за этой вступительной сценой, где Алиса бросает камушки в реку, мы видим старую захламлённую комнату, более похожую на склад старьевщика. Сидящие рядом куклы самой Алисы наталкивают на мысль, что в данном произведении отдых у реки лишь привиделся маленькой девочке, живущей не в самой комфортабельной обстановке. Основная часть фильма, то есть само путешествие героини, является разработанным видением режиссёра психологии снов, яркость которых у детей несомненно считается более высокой. Практически все фрагменты сказки приняли совершенно иной, мрачный оттенок, словно Алиса провалилась не просто к центру Земли, а в самый настоящий ад. Зверушки, которых зовет Белый Кролик, дабы «выкурить» Алису из своего домика, представляют собой дикие коллажи из черепов, костей и других совершенно неожиданных предметов, да и сам Белый Кролик приобретает у режиссёра немного жутковатую внешность. Такие метаморфозы наблюдаются и с остальными деталями. Варенье в банке обязательно оказывается с канцелярскими кнопками или гвоздями. Вообще, туннель, в который падает Алиса, сильно напоминает музей чучел и скелетов, лавку старьевщика и кунсткамеру, вместе взятые.
Во всем фильме ни одна деталь, появляющаяся в зоне внимания, не остается «мертвой». Но и «живой» тоже. Они, скорее, «восставшие из мертвых». Подобная «жизнь» практически всех персонажей реализована посредством анимации. Сама Алиса на протяжении всего повествования несколько раз преобразуется в куклу и обратно. Когда Белый Кролик получил увечье от двери на ладонь и ищет в шкафчике «лекарство». Он не выхватывает сразу необходимые ему предметы, но ищет их. По закону подлости, они находятся им в последнюю очередь, что подсознательно сильно воздействует на психологию восприятия, то есть на то самое «Верю!», которое так важно любому произведению. Немаловажной деталью становится настойчивое введение губ девочки-рассказчицы, возникающих после каждой внешней или внутренней фразы персонажа, что путает понимание реальности и нереальности происходящего. Постоянно отрывающиеся ручки у ящиков столов, скорее всего, свидетельствуют о неприятии девочки Страной Чудес, ибо Белый Кролик открывает эти самые ящики без каких бы то ни было трудностей.
Фильм изобилует многочисленными режиссёрскими находками Шванкмайера. Вот эти самые находки и являются сильнейшим фактором воздействия в «Алисе», например, вылупляющиеся из куриных яиц черепки, или своеобразная посудомойка на чаепитии у Болванщика и Мартовского зайца — шкура ласки, выползающая из сахарницы, или летающая на крыльях кровать, домик кролика из детских кубиков; сделанная из вязаного чулка гусеница; ножницы, которыми «рубят голову» карточным валетам.
В целом фильм почти полностью повторяет канонический текст Кэррола, исключая те моменты, которые не нужны режиссёру. Алиса попадает в «Страну чудес» не через нору, а через ящик письменного стола, забитый линейками (это вообще самый популярный вид «общественного транспорта» в сказке). Несколько второстепенных героев убрано (вроде Герцогини), в том числе и знаменитый Чеширский кот: это понятно, в таком жутком мире не место улыбчивым зверушкам. И, разумеется, в финале проходит суд не над Валетом, а над самой Аленкой.
Награды
|
Напишите отзыв о статье "Алиса (фильм, 1988)"
Отрывок, характеризующий Алиса (фильм, 1988)
Наташа продолжала:– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.
31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.