Киз, Алиша

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Алиша Кис»)
Перейти к: навигация, поиск
Алиша Киз
Alicia Keys
Основная информация
Полное имя

Alicia J. Augello-Cook

Дата рождения

25 января 1981(1981-01-25) (43 года)

Место рождения

Манхэттен, Нью-Йорк, США

Годы активности

1997 — наст. время

Страна

США США

Профессии

композитор, актриса, продюсер, филантроп, режиссёр[1]

Певческий голос

контральто[2]

Инструменты

вокал, фортепиано, синтезатор, виолончель, барабаны

Жанры

Ритм-энд-блюз, соул, неосоул, хип-хоп

Сотрудничество

Krucial Brothers, Jimmy Cozier, Ашер, Ив, Джон Мэйер, Линда Перри, Jay-Z, Джек Уайт, Кендрик Ламар, Ники Минаж, Eminem

Лейблы

Columbia Records,
Arista Records (2000),
J Records
(2000 - 2011),
RCA Records
(2011 - по настоящее время)

[www.aliciakeys.com/ Официальный сайт]

Алиша Киз (также Алиша Кис, Алишия Киз, Алишия Кис, Alicia Keys, наст. имя Alicia J. Augello-Cook, род. 25 января 1981 года, Нью-Йорк) — американская певица, пианистка, автор песен, выступающая в стилях ритм-энд-блюз, соул и неосоул, лауреат пятнадцати наград «Грэмми»[3][4].





Детство, образование и начало карьеры

Алиша Киз родилась и выросла в Нью-Йорке, в бедном районе Манхэттена в семье помощницы адвоката и актрисы Терезы Оджелло и стюарда Крейга Кука. Мать Алиши ирландско-итальянского происхождения, а отец — афро-американец. Сама Алиша Киз утверждает, что чувствует себя комфортно по поводу своих корней: «Я выросла в Нью-Йорке и, слава Богу, мне никогда не приходилось проходить через то, что называется „Ты недостаточно черная, ты недостаточно белая“. Мне никогда не приходилось проходить через это. Конечно, я прошла через предубеждения и все. Но мне никогда не приходилось бороться с этими двумя частями меня».

Алиша начала писать музыку с 14 лет. Она также прошла обучение в престижной школе исполнительских искусств Professional Performing Arts School в возрасте шестнадцати лет всего за три года. Поступив в Колумбийский университет, спустя четыре недели Алиша бросила его ради музыкальной карьеры. Она подписала пробный контракт с Джермейн Дюпри и его лейблом So So Def (тогда — частью Columbia Records). Она приняла участие в написании и записи песни «Dah Dee Dah (Sexy Thing)», которая появилась в саундтреке к блокбастеру 1997 года «Люди в чёрном». Эта песня стала первой профессиональной записью для Алиши. Тем не менее, песня не была выпущена как сингл и контракт с Columbia быстро истек.

В 1998 году Киз познакомилась с импресарио Клайвом Дэвисом, который подписал с ней контракт и устроил её на Arista Records[5] — лейбл, который в то время распускался. Киз уходит вместе с Дэвисом в его новую звукозаписывающую компанию J Records. Она записывает песни «Rock With U» и «Rear View Mirror», которые появляются в саундтреках к фильмам «Шахта» (2000) и «Доктор Дулиттл 2» (2001) соответственно. Далее Киз выпускает свой дебютный альбом.

2000-е

«Songs in A Minor»

Киз выпускает свой первый студийный альбом «Songs in A Minor» 5 июня 2001 года. Альбом приносит ей большую популярность по всему миру: он расходится в первую неделю продаж в количестве 235 тысяч копий и, впоследствии, переваливает через отметку 10 миллионов единиц по всему миру. В США по продажам альбома Киз становится лучшим новым артистом и лучшим R&В артистом 2001 года. Критики также в своем большинстве рецензируют альбом положительно и сравнивают Алишу с такими корифеями ритм-н-блюза, как Стиви Уандер, Марвин Гей и Лорен Хилл. 22 октября 2002 года «Songs in A Minor» переиздается как «Remixed & Unplugged in A Minor» — с восемью ремиксами и семью «бескупюрными» версиями тех же песен, что и в оригинале.

Первый сингл с альбома, песня «Fallin’», широко проигрывается на разноформатных радио и проводит 6 недель на первой позиции чарта Billboard Hot 100. Второй сингл, «A Woman’s Worth», достигает там же третьей позиции.

С альбомом Киз завоевала 5 наград Грэмми на 44-й церемонии в 2002 году, победив в номинациях: «Песня года», «Лучшее женское вокальное R&B-исполнение», «Лучшая R&B-песня» — «Fallin’», «Лучший новый артист» и «Лучший R&B-альбом». «Fallin’» также номинировалась в номинации «Запись года». Киз стала второй сольной артистской, выигравшей 5 Грэмми за одну ночь, после Лорен Хилл на 41-й церемонии.

Киз исполнила песню Донни Хэтеуэя 1973 года «Someday We’ll All Be Free» на благотворительном концерте после событий 11 сентября.

В 2002 году Киз также записала песню «Gansta Lovin’» с рэпершей Eve и песню «Impossible» с Кристиной Агилерой для её альбома «Stripped».

«The Diary of Alicia Keys»

Продолжая свой успех, Киз выпускает второй студийный альбом «The Diary of Alicia Keys» 2 декабря 2003 года. Альбом был расхвален критиками и дебютировал на первом месте в США, разошедшись, согласно Nielsen SoundScan, в первую неделю более, чем в 618 тысяч копий[6] и был продан в США в количестве 4,4 миллиона экземпляров[7], став шестым альбомом-бестселлером среди артисток и вторым — среди R&B-артисток. На сегодня альбом разошёлся тиражом около 9 миллионов копий по всему миру.

Первые два сингла «You Don’t Know My Name» и «If I Ain’t Got You» попали в первую пятерку Hot 100, а третий сингл, «Diary», попал в первую десятку. «Karma», эклектичная классическая/хип-хоповая песня, как четвёртый сингл попал на 20-е место в Hot 100 и на третье в Billboard Top 40 Mainstream. Песня «If I Ain’t Got You» провела в чарте Billboard Hot R&B/Hip-Hop Songs более, чем один год, что побило рекорд сингла «Your Child» Мэри Джей Блайдж, который провел там же 49 недель.

Алиша Киз стала самой продаваемой артисткой в стиле R&B 2004 года.

В том же году на MTV Video Music Awards видео «If I Ain’t Got You» победило в номинации «Лучшее R&В видео»[8], а также она аккомпанировала в тот вечер Ленни Кравицу и Стиви Уандеру в их выступлении с песней Уандера «Higher Ground».

В 2005 году Киз выиграла последовательно свою вторую награду за «Лучшее R&В видео» за видео «Karma»[9].

На 47-й церемонии Грэмми в 2005 году Киз исполнила «If I Ain’t Got You», второй сингл с альбома, а затем присоединилась к Джейми Фоксу и Квинси Джоунсу в исполнении песни Оэги Кармайкла «Georgia on My Mind», ставшей знаменитой в 1960 году в исполнении Рэя Чарльза[10].

В тот же вечер Алиша унесла домой четыре Грэмми: «Лучшее женское вокальное R&B-исполнение» за «If I Ain’t Got You», «Лучшая R&B-песня» за «You Don’t Know My Name», «Лучший R&B-альбом» за The Diary of Alicia Keys, а также «Лучшее вокальное R&B-исполнение дуэтом или группой» за «My Boo» с Ашером[11]. Кроме этого, Алиша также номинировалась в категориях «Альбом года», «Песня года» за «If I Ain’t Got You», «Лучшее вокальное R&B-исполнение дуэтом или группой» за «Diary» с Tony! Toni! Toné!, а также «Лучшая R&B-песня» за «My Boo»[12].

«Unplugged»

Киз исполнила и сняла свой вклад в серию живых концертов MTV Unplugged 14 июля 2005 года в Бруклинской академии музыки. В течение этой живой сессии Киз добавила совершенно новые аранжировки таким своим песням, как «A Woman’s Worth» и фанковой «Heartburn», а также исполнила несколько кавер-версий. Частью публики Киз были также приглашенные исполнители. Она исполнила композиции «Love It or Leave It Alone» вместе с рэперами Common и Mos Def, «Welcome to Jamrock» с регги-артистом Дамианом Марли и кавер песни Rolling Stones 1971 года «Wild Horses» с лидером группы Maroon 5 Адамом Левином.

Помимо этого, Киз исполнила кавер на песню «Every Little Bit Hurts», прежде исполняемую такими артистами, как Арета Франклин и Бренда Халоуэй; представила две новые оригинальные песни: «Stolen Moments» и «Unbreakable», главный сингл альбома, которые достигли четвёртого и тридцать четвёртого мест в Billboard Hot R&B/Hip-Hop и Hot 100 соответственно. Альбом оказался более успешным в чарте Billboard Hot Adult R&B Airplay, где он находился на первой позиции одиннадцать недель к конце 2005 года. Концерт был выпущен на CD и DVD 11 октября 2005 года под простым названием «Unplugged». Альбом дебютировал на первом месте в чарте Billboard 200 с 196 тысячами проданных единиц в первую неделю. К настоящему времени альбом продан в количестве миллиона копий в Штатах и двух миллионов по всему миру[7]. Таким образом, дебют Киз в MTV Unplugged стал самым верхним для альбомов этой серии с поры альбома группы Нирвана 1994 года, а также — первым для артисток, дебютировавшим на первом месте.

Альбом получил пять номинаций на Грэмми 2006 года: «Лучшее женское вокальное R&B-исполнение» для «Unbreakable», «Лучшее традиционное вокальное R&B-исполнение» за «If I Was Your Woman», «Лучшее вокальное R&B-исполнение дуэтом или группой» для её перепевки песни Марвина Гея и Тамми Терела «If This World Were Mine» с Джермейном Полом, «Лучшая песня в стиле R&B» для «Unbreakable» и «Лучший альбом в стиле R&B». Альбом выиграл в том же году три награды NAACP Image Awards: «Выдающаяся артистка», «Выдающаяся песня» («Unbreakable») и «Выдающееся музыкальное видео» для «Unbreakable».

Киз провела остаток года, занимаясь благотворительными проектами, и нашла время попробовать себя в качестве актрисы в фильмах «Козырные тузы» и «Дневники няни», которые вышли на экраны в начале 2007 года.

«As I Am»

С конца 2006 года Киз работала над своим третьим студийным альбомом «As I Am», который был выпущен в свет 13 ноября 2007 года. Киз так говорила об альбоме на MTV в начале 2007 года: «Все идет невероятно. Я влюблена в этот альбом. Он очень свеж и нов». «As I Am» дебютировал первым номером в Billboard 200 с продажами в первую неделю выпуска в 742 тысячи копий, что стало второй самой большой неделей продаж в 2007 году и самой большой для сольной артистки с поры альбома Норы Джонс 2004 года «Feels Like Home», а также стало личным рекордом для самой Киз. «As I Am» стал для Киз четвёртым последовательным альбомом номер один в Billboard 200, связывая её в наибольшем количестве дебютов номер один среди артисток с Бритни Спирс. Альбом также дебютировал первым номером в чарте United World Chart за 876 тысяч копий продаж. Альбом был продан в количестве более миллиона копий всего за две первые недели после выпуска.

Главный сингл альбома — песня «No One» — дебютировал семьдесят первым номером в Hot 100 и достиг первого места, став для Киз третьим номером один в этом чарте и также её пятым номером один в чарте Hot R&B/Hip-Hop Songs.

Кроме того, песня принесла Киз награды Грэмми 2008 года в номинациях «Лучшее женское вокальное R&B-исполнение» и «Лучшая R&B-песня». Алиша Киз открыла саму церемонию, исполняя песню 1950 года «Learnin' the Blues» Френка Синатры виртуальным дуэтом с ним. Позже на церемонии она исполнила «No One» с Джоном Мейером — гитаристом и вокалистом, принимавшим участие в записи «As I Am».

Второй сингл с альбома, песня «Like You’ll Never See Me Again», выпущенный в конце 2007 года, попал в первую пятнашку Hot 100. Третий сингл — «Teenage Love Affair» — достиг третьего места в R&B-чарте, дебютировав сначала на шестидесятом месте. Киз исполнила эту песню на BET Awards, где она также исполнила хиты 1990-х вместе женскими R&B-группами, их оригинальными исполнителями: «Weak» c SWV, «Hold On» c En Vogue и «Waterfalls» с TLC, SWV и En Vogue. На той же церемонии Киз получила награду как «Лучшая R&B-артистка».

Киз подтвердила, что песня «Superwoman» — четвёртый и последний сингл с альбома «As I Am».

Одна из американских газет сообщила, что Алиша Киз за её альбом «As I Am» получила 5 номинаций на American Music Award 2008 года.

В ноябре 2008 года выходит переиздание альбома, названное As I Am: The Super Edition. Помимо всех прежних треков оно включает в себя песню «Another Way to Die» из фильма «Квант милосердия» о Джеймсе Бонде, а также два других новых трека и второй диск с записями пяти песен с живого выступления в Лондоне в начале 2008 года[13].

«Another Way to Die» и другие проекты (2008—2009)

Песня получила международную радиопремьеру 18 сентября 2008 года. Первые рецензии на песню были смешанными. Некоторые критики ожидают, что песня получит большую популярность как только её станут больше проигрывать на радио и артисты будут исполнять её вживую.

Саундтрек к фильму был выпущен 28 октября 2008 года. Дорожка к фильму была написана Дэвидом Арнольдом. Прежде ходили слухи, что вокалистами для 22-го фильма Бондианы станут Эми Уайнхаус или Леона Льюис.

  • Алиша Киз и её менеджер Джефф Робинсон подписали контракт с компанией «Дисней» на участие в будущих акциях и проектах компании. Киз и Робинсон также создали собственную телепроизводственную компанию под названием «Big Pita, Little Pita»[14]. Ожидается, что Киз сыграет несколько ролей в новых диснеевских фильмах и примет участие в создании музыки для них.
  • Совместно с рекорд-продюсером Swizz Beatz Киз написала песню «Million Dollar Bill» («Миллион-долларовая купюра») для седьмого студийного альбома Уитни Хьюстон «I Look to You», которая была выпущена как первый сингл с этого альбома.
  • В июне 2009 года «Американское общество композиторов, авторов и издателей» (ASCAP) удостоило Киз награды «Golden Note Award», которой награждаются артисты, достигшие экстраординарных вершин в своей карьере[15].

The Element of Freedom

Четвёртый студийный альбом Киз будет выпущен 1 декабря 2009 года под названием «The Element of Freedom»[16]. 15 сентября на своём YouTube-канале Киз разместила аудиоклип песни «Doesn’t Mean Anything», первого сингла с альбома[17][18].

В связи с выпуском нового альбома, Киз также будет выступать на джазовом островном фестивале на Каймановых островах 5 декабря, в последнюю ночь трехдневного фестиваля[19].


Личная жизнь

С 31 июля 2010 года Алиша замужем за рэпером Swizz Beatz, с которым она встречалась 14 месяцев до их свадьбы. У супругов есть два сына — Иджипт Дауд Дин (род.14.10.2010) и Дженесис Али Дин (род.27.12.2014)[20].

Интересные факты

  • Алиша Киз — одна из тех немногих, которые напрямую упоминаются в творчестве Боба Дилана. В одной из своих песен («Thunder on the Mountain») легендарный рок-музыкант произносит слова: «Когда я думаю о детстве Алиши Киз, я не могу удержаться от слез». На вопрос журналиста Дилан пояснил, что, увидев выступление Киз на церемонии «Грэмми», поймал себя на мысли, что «в этой девчонке нет такой черты, которая бы мне была не по душе».
  • В 2005 году Киз открыла свою звукозаписывающую студию «The Oven Studios»[21][22], расположенную в Нью-Йорке на Лонг-Айленде. Она является совладельцем студии совместно с её творческим партнером Kerry «Krucial» Brothers. Студия была разработана знаменитым студийным архитектором Джоном Сториком, дизайнером Electric Lady Studios Джими Хендрикса. Киз и Бразерз также сооснователи компании KrucialKeys Enterprises, продюсерской и авторской команды, помогавшей как самой Киз в создании её успешных альбомов, так и создававшей музыку для других артистов.
  • Киз также принимала участие в выборной кампании Барака Обамы, записывая тематические песни вместе с другими артистами.
  • В 2016 году выступила на открытии финала Лиги чемпионов УЕФА

Скандалы

  • В интервью журналу Blender Киз заявила, что «„ганста рэп“ — это прием для убеждения чёрных убивать друг друга, „ганста рэпа“ не существует», добавив, что он был создан «правительством». Журнал также заявляет будто она сказала, что «Тупак и Бигги были по существу убиты, их мясо жарило правительство и массмедиа, чтобы не допустить появления нового великого чёрного лидера». Киз впоследствии написала разъяснения по этим вопросам, сказав, что её слова были неправильно поняты[23][24][25].
  • В июле 2008 года Киз была раскритикована ветеранами антитабачного движения за то, что на щитах, рекламирующих её будущие концерты в Индонезии, был изображен лого бренда сигарет, спонсируемых табачной компанией Philip Morris. Киз извинилась после того, как обнаружила, что концерт спонсируется этой фирмой и попросила «поправочных действий». Как результат, компания забрала своё спонсорство.

Дискография

Альбомы

Студийные альбомы

Компиляции и бокс-сеты

  • 2010: The Platinum Collection (бокс-сет включает первые три студийных альбома)

Альбомы ремиксов

  • 2002: Remixed & Unplugged in A Minor
  • 2008: Remixed

Переиздания

  • 2008: As I AM — The Super Edition
  • 2011: Songs in A Minor — 10th Anniversary Edition

Синглы

Отрывок, характеризующий Киз, Алиша

Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.