Алишера Навои (станция метро)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Координаты: 41°19′16″ с. ш. 69°15′16″ в. д. / 41.3211250° с. ш. 69.2547139° в. д. / 41.3211250; 69.2547139 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=41.3211250&mlon=69.2547139&zoom=15 (O)] (Я)
«Алишера Навои»
Узбекистанская линия
Ташкентский метрополитен
Дата открытия:

8 декабря 1984 года

Район:

Шайхонтохурский

Тип:

Колонная трехпролетная мелкого заложения

Количество платформ:

1

Тип платформы:

Островная

Форма платформы:

Прямая

Длина платформы, м.:

102

Архитекторы:

Я. Мансуров

Инженеры-конструкторы:

А. Зокиров

Выход к улицам:

ул. Ботира Закирова
пр. Алишера Навои

Переходы на станции:

«Пахтакор»
Чиланзарской линии

Наземный транспорт:

Автобусы: 35,36,53,64,65,100,126

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
Беруни
Тинчлик
Чорсу
Гофур Гулом
ССВ к Бунёдкору
Алишер Навои
Узбекистон
Космонавтлар
ССВ на Юнусабадскую линию
Айбек
Ташкент
Машинасозлар
Дустлик
ТЧ-2 «Узбекистан»

«Алишера Навои» (узб. Alisher Navoiy) — станция Узбекистанской линии Ташкентского метрополитена. Расположена между станциями «Гафура Гуляма» и «Узбекистанская». Названа по проспекту Навои, под которым она расположена. В свою очередь проспект назван в честь поэта Алишера Навои. Открыта 8 декабря 1984 года в составе участка «Алишера Навои» — «Ташкент» (первая очередь строительства линии).





Характеристика

Станция колонного типа с подземным и наземным вестибюлем. Пересадка на станцию «Пахтакор» Чиланзарской линии.

Оформление

Интерьер станции «Алишера Навои» украшен орнаментом работы художников Р. Мухамаджонова и А. Рахимова. На стенах зала установлены панно, выполненные художниками Ч. Ахмаровым, И. Каюмов по сюжету Хамсы Навои.

См. также

Напишите отзыв о статье "Алишера Навои (станция метро)"

Ссылки

  • [metrotashkent.narod.ru/line2/navoi.htm Станция «Алишера Навои» на сайте Игоря Савченко]


Предшественник:
нет
Конечная станция Узбескистанской линии
8 декабря 1984 — 6 ноября 1987
Преемник:
Чорсу

Отрывок, характеризующий Алишера Навои (станция метро)

Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.