Али Махир

Али Махир علي ماهر باشا<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Египта
23 июля 1952 года — 7 сентября 1952 года
Предшественник:	Ахмад Нагиб аль-Хиляли-паша
Преемник:	Мухаммед Нагиб
Премьер-министр Египта
27 января 1952 года — 2 марта 1952 года
Предшественник:	Мустафа Наххас-паша
Преемник:	Ахмад Нагиб аль-Хиляли-паша
Премьер-министр Египта
18 августа 1939 года — 28 июня 1940 года
Предшественник:	Мухаммед Махмуд-паша
Преемник:	Хасан Сабри-паша
Премьер-министр Египта
30 января 1936 года — 9 мая 1936 года
Предшественник:	Мухаммед Тауфик Назим-паша
Преемник:	Мустафа Наххас-паша
Министр иностранных дел Египта
23 июля 1952 года — 7 сентября 1952 года
Предшественник:	Мухаммед Абдель Халек Хассуна-паша
Преемник:	Мухаммед Нагиб
Министр иностранных дел Египта
27 января 1952 года — 2 марта 1952 года
Предшественник:	Мухаммед Салах эд-Дин-бей
Преемник:	Мухаммед Абдель Халек Хасунна-паша
Министр иностранных дел Египта
18 августа 1939 года — 28 июня 1940 года
Предшественник:	Абдель Фаттах Яхья-паша
Преемник:	Хасан Сабри-паша
Министр иностранных дел Египта
30 января 1936 года — 9 мая 1936 года
Предшественник:	Абдель Азиз Эззат-паша
Преемник:	Васеф Бутрос Гали-паша
Военный министр Египта
27 января 1952 года — 2 марта 1952 года
Предшественник:	Мустафа Нусрат
Военный министр Египта
23 июля 1952 года — 7 сентября 1952 года
Предшественник:	Исмаил Ширин-бей
Министр внутренних дел Египта
30 января 1936 года — 6 мая 1936 года
Предшественник:	Мухаммед Тауфик Назим-паша
Министр внутренних дел Египта
18 августа 1939 года — 27 июня 1940 года
Предшественник:	Махмуд Фахми Нукраши-паша
Министр внутренних дел Египта
23 июля 1952 год — 7 сентября 1952 года
Предшественник:	Ахмед Мортада эль-Мораги
Вероисповедание:	ислам
Рождение:	Каир, Хедиват Египет
Смерть:	Женева, Швейцария
Профессия:	юрист

Али Махир, Али Махир-паша (араб. علي ماهر باشا‎; англ. Ali Mahir Pasha, 1882, Каир, Британский протекторат Египет — 25 августа 1960, Женева, Швейцария) — египетский политический деятель , премьер-министр Египта в 1936, 1939 — 1940 годах и дважды в 1952 году. Был первым премьер-министром страны после революции 23 июля 1952 года. Неоднократно занимал посты министра иностранных дел, военного министра, министра внутренних дел и министра финансов Египта.

Биография

Политическая карьера

Али Махир родился в 1882 году в Каире, Хедиват Египет в аристократической семье бригадира Махмуда Махира (1854—1909). Брат лидера партии Саад Ахмеда Махира, премьер-министра Египта в 1944—1945 годах. Поскольку отец не желал, чтобы его сыновья выбрали военную карьеру, Али Махир получил юридическое образование и три года работал в каирских судах. Перед Первой мировой войной он увлёкся политикой, примкнув к египетским политикам, считавшим, что союз с Великобританией будет способствовать развитию страны, а 1919 году присоединился к партии Вафд, создававшейся Саадом Заглулом, и был участником переговоров о независимости Египта в 1922 году. Активный сторонник королевской власти, Али Махир в 1923 году был назначен директором Королевской юридической школы и стал одним из членов «Комиссии 30-и» и авторов египетской Конституции 1923 года, дававшей большие полномочия королю Египта Ахмеду Фуаду I. В 1924 году он был избран депутатом парламента и в ноябре 1924 года вошёл в правительство Ахмеда Зивар-паши в качестве министра просвещения. Однако в 1925 году Али Махир порвал с Вафдом и стал одним из основателей Объединённой партии Египта (Партии единения), тесно связанной со двором, при этом выступая как независимый и беспартийный и сохраняя министерский пост до 1926 года . В качестве министра финансов он входил в первое правительство Мухаммеда Махмуда-паши (1926—1929) и в кабинет Исмаила Сидки-паши (1930—1933). В 1935 году Али Махир был назначен начальником королевской канцелярии.

Премьер-министр Египта

В конце 1935 года Али Махир оказался той компромиссной фигурой, которая устроила короля Ахмеда Фуада и лидеров политических партий на посту главы переходного правительства, призванного провести новые парламентские выборы. 30 января 1936 года он впервые занял пост премьер-министра Египта, однако срок его полномочий составил всего три с лишним месяца. Именно на его премьерство пришлась смерть короля Ахмеда Фуада 28 апреля 1936 года и переход престола к новому королю Фаруку . В мае 1936 года Али Махир провёл парламентские выборы, на которых победила партия Вафд, и 9 мая подал в отставку.

Новый король назначил бывшего премьера начальником королевской канцелярии. В этой должности Али Махир способствовал смещению вафдистского правительства Мустафы Наххаса 29 декабря 1937 года и был одним из организаторов парламентских выборов 1938 года, которые оппозиция объявила сфальсифицированными.

Второе правительство Али Махира (1939—1940)

18 августа 1939 года Али Махир по поручению короля сформировал т. н. «дворцовый кабинет» не имея ни своей партии, ни одного депутата в парламенте. В преддверии войны ни англичане, ни Наркомат иностранных дел СССР не строили больших иллюзий по поводу ориентации нового правительства. Первый посланник СССР в Каире Николай Васильевич Новиков писал в своих мемуарах:

В августе 1939 года, когда в Европе дело явно шло к войне, Фарук назначил премьер-министром Али Махир-пашу, включившего в свой кабинет ряд министров-англофобов, тайных сторонников держав «оси». В те годы в Египте было широко распространено мнение, что на державы «оси» ориентировался и сам Фарук.

Несмотря на это 1 сентября 1939 года, в начале Второй мировой войны, Махир, исполняя англо-египетский договор 1936 года, разорвал дипломатические отношения с Германией, взял на себя функции военного губернатора Египта, ввёл в стране военное положение и цензуру. Однако Египет не объявил войны Германии и его вооружённые силы не входили в состав армий союзников по антигитлеровской коалиции. Начальник генерального штаба египетской армии генерал Азиз аль-Масри (будущий посол Египта в СССР) отказался предоставить британскому командованию египетскую истребительную авиацию и войска для участия в операциях в оазисе Сива. Когда выяснилось, что Масри передал итальянскому командованию британский план обороны Западной пустыни, Великобритания потребовала его смещения, но Махир только оправил генерала в бессрочный отпуск. После того как 10 июня 1940 года в мировую войну вступила Италия, Махир затянул решение вопроса об итальянских подданных в Египте, отказался разорвать дипломатические отношения с Италией и 28 июня был вынужден подать в отставку, уступив место коалиционному правительству Хасана Сабри.

Удаление из большой политики

Вынужденная отставка не подорвала влияния Али Махира и не изменила прогерманских настроений в египетском обществе. Новиков писал:

Не улучшилось положение и после отставки Али Махир-паши. Очередной дворцовый кабинет Сырри-паши если и не поощрял открыто происков «пятой колонны», то во всяком случае не противодействовал им. Неудивительно, что в подобной обстановке профашистские силы сумели организовать в Каире массовую демонстрацию с требованием возврата к власти Али Махир-паши. Одним из лозунгов демонстрантов был зловещий призыв: «Вперед, Роммель!» .

Но этот взрыв популярности отрицательно сказался на карьере Махира. 4 февраля 1942 года англичане сменили правительство Египта, а в апреле того же года бывший премьер-министр был отправлен под домашний арест. После освобождения в 1944 году возвращение Али Махира в большую политику оказалось проблематичным, однако он сохранял определённое политическое влияние. 7 марта 1946 года Махир вошёл в сформированную премьером Исмаилом Сидки делегацию для переговоров с Великобританией после антибританских выступлений в феврале-марте, а 14 ноября 1951 года шёл вместе с Мустафой Наххасом во главе грандиозной траурной демонстрации, проведённой в память египетских федаев, погибших в зоне Суэцкого канала.

Возвращение в политику. Первое правительство 1952 года

Несмотря на то, что политическая карьера Али Махира казалась завершённой, развитие событий в Египте и ослабление британского влияния неожиданно вернули его к власти. Массовые волнения в Каире привели вечером 27 января 1952 года к отставке вафдистского кабинета Мустафы Наххаса-паши и сформированию правительства во главе с Али Махиром, который был назначен военным губернатором Египта, и занял также посты министра иностранных дел и военного министра. Махир подготовил проект англо-египетского договора, предусматривавшего подписание Соглашения об обороне Среднего Востока и начал переговоры с Великобританией. 6 февраля правительство Махира приняло особый закон, расширивший права полиции и сил безопасности в вопросах подавления беспорядков и возобновило переговоры с Лондоном. Однако Махир отказался дать санкцию на роспуск вафдистского парламента, чем расстроил свои отношения с королём, а неудачные манёвры премьера между Великобританией и США поставили под угрозу достижение соглашения. Утром 1 марта англо-египетские переговоры были отложены, а затем и прерваны, а парламент был отправлен на месячные каникулы королевским указом. 2 марта 1952 года Али Махир собрал чрезвычайное заседание правительства, на котором было принято решение уйти в отставку.

Кандидат в диктаторы, кандидат в премьеры

После третьей отставки с поста премьер-министра Али Махир оставался одним из самых влиятельных политиков Египта. Хотя король Фарук и не привлекал его к формированию последующих, часто сменявших друг друга правительств, общественное мнение прочило ему большое будущее. Когда в середине года египетская и американская печать стали высказывать сомнение в «оживлении демократии в такой стране, как Египет, где большинство населения живёт хуже скота» (Стюарт Олсоп, «Чикаго сан энд Таймс») и утверждать., что стране нужна «сильная личность», Ихсан Абдель Каддус опубликовал статью «Египту нужен диктатор… Это Али Махир?». Каддус указывал на влияние Махира и утверждал, что тот мог бы «стать диктатором для, а не против народа, не против свободы, которую он продвинул бы вперёд, а не отбросил назад». Однако в июле 1952 года ситуация резко изменилась — подпольная армейская организация «Свободные офицеры» уже имела на Али Махира свои планы. Захват Каира военными подразделениями в ночь на 23 июля 1952 года привёл к власти группу офицеров во главе с генералом Мухаммедом Нагибом и подполковником Гамалем Абдель Насером. Утром, когда премьер-министр Египта Нагиб аль-Хиляли по телефону связался из Александрии с Нагибом, тот передал ему требование армии вернуть Али Махира на пост главы правительства. После этого Нагиб и Анвар Садат отправились в резиденцию Махира в Гизу, чтобы заручиться его согласием занять предлагаемый пост.

Первый премьер-министр революции

Али Махир согласился в четвёртый раз занять кресло премьер-министра Египта, но поставил условие, чтобы поручение о сформировании кабинета исходило от короля Фарука, как от главы законной власти. После недолгих телефонных переговоров между Каиром и Александрией уже днём 23 июля Махир позвонил Нагибу и сообщил, что Фарук I официально поручил ему формирование кабинета. Формально он получил всю полноту власти, сосредоточив в своих руках посты премьер-министра, министра иностранных дел, военного министра и министра внутренних дел, в то время как под вечер того же дня лидер «Свободных офицеров» генерал-майор Мухаммед Нагиб получил пост главнокомандующего армией.

Али Махир, используя свой юридический и государственный опыт, сумел предотвратить созыв парламента, как этого требовала конституция, и в руках главы правительства на неопределённое время оказалась так же вся законодательная власть. Однако власть в Египте уже стремительно переходила к Совету революционного командования — неофициальной структуре, созданной «Свободными офицерами». Противоречия между двумя центрами власти нарастали не менее стремительно, и Али Махир, сосредоточив в своих руках диктаторские полномочия, продержался на посту ровно полтора месяца. После того, как он выступил против аграрной реформы и проведения парламентских выборов в феврале 1953 года, Совет революционного командования принял решение сменить премьер-министра. 7 сентября 1952 года генерал Мухаммед Нагиб сформировал новое правительство, что означало уже формальную передачу государственной власти в руки «Свободных офицеров» .

Уход из политики

После отставки Али Махир уже не проявлял заметной политической активности, а 13 января 1953 года новые власти поставили его во главе Комиссии по разработке новой конституции в составе 50 представителей политических партий, государственных органов и армии. Однако уже 17 января Нагиб, как главнокомандующий вооружёнными силами, издал манифест о роспуске всех политических партий и трёхлетнем «переходном периоде», после чего вопрос о конституции повис в воздухе. Несмотря на это комиссия Махира продолжала свою работу, темпы которой подвергались резкой критике египетской печатью. Ахмед Абульфатх опубликовал в газете «Аль-Мысри» статью «Конституция, о предатель!» с обвинениями против Махира и требованием установить срок завершения работы комиссии. В это время, 10 февраля 1953 года была опубликована временная конституция Египта, которая должна была действовать в переходный период. В период февральско-мартовского кризиса 1954 года Али Махир 25 марта опубликовал в газете «Аль-Ахбар» статью, в которой заявлял, что «Египет не может занимать нейтралистскую позицию, и должен присоединиться к Западу». Однако победителем из кризиса вышел Гамаль Абдель Насер, который вскоре отказался от односторонней ориентации на Запад и частично переориентировался на СССР.

Али Махир скончался 25 августа 1960 года в Женеве, Швейцария .

Литература

• Елистратова Т.А. Махир, Али // Гл.ред. Анат.А.Громыко Африка. Энциклопедический справочник.. — М.: Академия наук СССР. Институт Африки. Издательство "Советская энциклопедия"., 1987. — Т. 2. — С. 170.
• Елистратова Т.А. Махир, Али // Гл.ред. А.М.Васильев Африка. Энциклопедия.. — М.: Российская Академия наук. Институт Африки. Издательство "Энциклопедия". Издательский дом ИНФРА-М, 2010. — Т. 2. — С. 349.
• Серайнян Б. Г. Египет в борьбе за независимость 1945—1952 /М.1970.
• Новейшая история арабских стран Африки / М.1989
• Фридман Л. А. Капиталистическое развитие Египта. 1882—1939. /М.1960
• Фридман Л. А. Египет в 1882—1952 годах/М.1973
• Кошелев Б. С. Египет до Эль-Аламейна. Из истории внутриполитической борьбы 1939—1942 гг. /Минск, 1977
• аш-Шафии Ш. А. Развитие национально-освободительного движения в Египте (1882—1956)/М.1961
• Черновская В. В. Формирование египетской интеллигенции в XIX — первой половине XX века /М.1979
• Хамруш А. Революция 23 июля 1952 года в Египте/ М. 1984

Ссылки

• [www.britannica.com/EBchecked/topic/358213/Ali-Mahir-Pasha Britannica. Ali Mahir-Pasha]
• [rulers.org/indexm1.html#maherpal Rulers.org Ali Maher]

Отрывок, характеризующий Али Махир

– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.