Али и Нино

Али и Нино
Əli və Nino
Обложка первого издания 1937 года
Жанр:	роман
Автор:	Курбан Саид
Язык оригинала:	немецкий
Дата написания:	1937
Дата первой публикации:	1937
Издательство:	E. P. Tal & Co / Verlag
[azeribook.com/ali-i-nino/ Электронная версия]

«Али и Нино» (нем. Ali und Nino) — популярный роман, предположительно под авторством Курбана Саида, рассказывающий о любви двух бакинцев: азербайджанца-мусульманина Али хана Ширваншира и грузинки-христианки Нино Кипиани. Действие в романе разворачивается на Кавказе и в Иране на фоне событий Первой мировой войны. Книга представляет собой поиск путей к примирению противоречивых начал — ислама и христианства, Востока и Запада, мужчины и женщины. Большая часть событий романа происходит в Старом городе Баку (Ичери-Шехер) и близ него в начале XX века.

В книге рассказывается о любви Али и Нино, с «экскурсиями» в горные селения Дагестана, в Шушу, Тифлис и Персию. Подробно описывается Баку начала XX века и жизнь бакинцев в те годы на фоне таких событий, как мировая война, революция, гражданская война и мартовские события 1918 года, прибытие англичан в Баку, их уход, становление Азербайджанской Демократической Республики, взятие большевистскими частями Баку, советизация Азербайджана и подавление очагов национального сопротивления.

Впервые роман был издан на немецком языке в 1937 году в Вене (Австрия). Роман, автор которого до сих пор остаётся неизвестным, издавался более 100 раз на 33 языках мира. Через год под авторством Курбана Саида вышел роман «Девушка из Золотого Рога» — второй и последний роман Курбана Саида.

«Али и Нино», будучи бестселлером в 1937 году, читается и сегодня и  в последние годы считается классикой литературы Азербайджана.

История романа

Считается, что в 1935 году кто-то неизвестный оставил в находившемся в Вене издательстве E. P. Tal & Co / Verlag, рукопись на немецком языке и исчез. Автором был указан некий Курбан Саид. Считается также, что соглашение о публикации романа было подписано в 1937 году между издателем Талем и австрийской баронессой Эльфридой Эхренфельс фон Бодмерсхоф. В 1937 году в Вене роман был издан. Позднее в 1938 году роман был издан в Варшаве на польском и в Амстердаме на голландском, в этом же году — на шведском, в 1939 в Праге — на чешском. В 1944 году роман был издан на итальянском языке, однако автором был указан не Курбан Саид, а Эссад Бей.

После Второй мировой войны книга была забыта, пока в 1969 году берлинская художница Женя Граман не обнаружила старое издание у уличного букиниста и не «пробила» переиздание в США, переведя её на английский язык. В 1970 году роман издаётся на английском в Нью-Йорке, в Лондоне и в Бейруте (на арабском). В 1971 году роман издаётся в Стамбуле на турецком. В этом же году Маджид Мусазаде подготовил перевод сценария романа на азербайджанский и отправил его на Радио Свобода.

В 70-х годах роман издавался также в Амстердаме (1974), Канаде (1972), Париже (1973), Берне (1973), Мюнхене (1973), Токио (1974), Осло (1972), Барселоне (1973) и Стокгольме (1973).

В 80-х годах роман издаётся в Амстердаме (1981), Франкфурте (1981), Тегеране (1983), Берне (1989). В 1990 году роман впервые публикуется на азербайджанском языке в художественно-литературном журнале «Азербайджан». В 1993 году роман второй раз публикуется в Баку на азербайджанском. В 1994 году в Баку в журнале «Литературный Азербайджан» роман в переводе Мирзы Гусейнзаде впервые издаётся на русском языке. В 90-х годах роман также издаётся в Амстердаме (1991), Лахоре (1993), Нью-Йорке (1990 и 1996), Лондоне (1990), Мюнхене (1992 и 1994), Тегеране (1992) и Дакке (1995).

В XXI веке география публикаций романа расширяется. С 2000 по 2010 год книга издаётся в 37 городах мира, включая Москву, Пекин, Джакарту, Лиссабон, Тель-Авив и др.

Проблема авторства

Автор романа по сей день неизвестен. Сама рукопись романа таинственно исчезла незадолго до его издания, и споры о праве на авторство романа ведутся до сих пор. Некоторые исследователи считают, что под псевдонимом Курбан Саид скрывается азербайджанский писатель, публицист и историк Юсиф Чеменземинли, чья биография похожа на биографию главного героя романа Али-хана (учёба в Бакинской реальной школе, жизнь в Шуше и т. д.).

Другие считают, что автор произведения — немецкий писатель и журналист, сын бакинского нефтяного магната Аврама Нуссимбаума Лев Нуссимбаум, что может доказываться наличием в романе неточностей, которые не мог допустить автор-азербайджанец, но мог бы допустить человек, лишь внешне приобщившийся к Азербайджану. Считается, что Нуссимбаум писал под псевдонимом «Эссад Бей», и в одном из изданий романа (1944 года, на итальянском языке) автором был указан М. Эссад Бей.

По третьей версии, «Али и Нино» написала баронесса Эльфрида Эренфельс фон Бодмерсхоф, жена барона Омара-Рольфа фон Эренфельса. В немецком книжном каталоге «Deutscher Gesamtkatalog» 1935—1939 гг. под именем «Курбан Саид» пишется «псевдоним Эренфельс, ф. Бодмерсхоф, Эльфриды, баронессы». Проживающая в Вене племянница баронессы Лила Эренфельс заявляет, что именно она является правообладателем на «Али и Нино» как правопреемница баронессы.

Существует иная версия, которая утверждает, что псевдоним «Курбан Саид», равно как и авторство романа, принадлежит некоему Мухаммеду Асад-беку, эмигрировавшему на Запад после большевистской революции.

Юсиф Чеменземинли

Некоторые исследователи считают, что автором романа, который писал под псевдонимом «Курбан Саид», был Юсиф Чеменземинли. Этого мнения придерживаются в Азербайджане^[кто?]. В Баку роман даже издавался с указанием Чеменземинли в качестве автора. Консультант по американской литературе иностранной комиссии Союза писателей СССР Фрида Анатольевна Лурье также считала Чеменземинли автором романа.

Юсифа Чеменземинли связывает с Курбаном Саидом то, что сам Чеменземинли был сеидом. Что же касается имени «Гурбан», то Чеменземинли написал короткий рассказ под названием «Гурбан». Кроме того, он называл себя «Гурбан» в переписке с советской властью Азербайджана в 1925 году, когда он просил разрешения вернуться на родину из Европы, куда он был назначен как дипломат, представляющий правительство Азербайджанской Демократической Республики, бывшей в оппозиции у большевиков. Главный герой романа также был послом АДР. Кроме того, дети Чеменземинли учились в той же гимназии, что и Нино.

Во время своей литературной карьеры Юсиф Чеменземинли использовал по меньшей мере 15 различных псевдонимов, начиная с 1904 года, когда он был ещё учеником средней школы. Среди псевдонимов были такие, как «Бадбахт» (Неудачник первая), «Хагг Тарафдары» (Защитник правды), «Мусави» (Равенство), «Сарсам» (Сумасшедший), «Страдающий» и «Зритель». Среди псевдонимов встречается и имя Али (имя главного героя романа). Кроме того, имя «Али» появлялось в каждом произведении писателя. Сын писателя Орхан Везиров рассказывал, что в творчестве Юсиф Везира прослеживалась тенденция, когда имена героев переходили из одного произведения в другое. Орхан Везиров утверждает, что его отец любил имя Али, поэтому даже написал семье как-то открытку за подписью «ваш Али».

Лев Нуссимбаум

Одним из возможных авторов романа считается принявший ислам немецкий писатель и журналист, сын бакинского нефтяного магната Лев Нуссимбаум, который, как и главный герой романа Али-хан, провёл детство в Баку и учился в Бакинской гимназии.

В 2005 году лондонским издательством Random House/Vintage Books была опубликована книга американского журналиста Тома Райса «Ориенталист», в которой тот приводит результаты своего расследования, в том числе, заполученную им нуссимбаумовскую рукопись автобиографического романа, подписанную «Курбан Саид». Том Райс приходит к выводу, что Курбан Саид это псевдоним Льва Нуссимбаума.

Под фотографией шестилетнего Нуссимбаума, где он стоит в кавказском облачении, напечатанной в New York Harold Tribune, стоит подпись: «Эссад-бей — он ненавидит проблемы, но готов на всё». Считается, что Нуссимбаум использовал имя Эссад бей в качестве своего псевдонима (есть мнение, что Нуссимбаум перевёл своё имя Лев на арабский — Эссад, а отчество Абрамович на Ибрагим оглу). В издании «Али и Нино» 1944 года на итальянском языке под названием «Али Хан» автором был указан именно М. (Мохаммед) Эссад Бей; в этом издании Нино именовалась Эрикой — по имени реальной жены Нусенбаума.

Чингиз Гусейнов считает, что именно неазербайджанский автор может считаться автором романа, поскольку, как он утверждает, в романе есть неточности, которые не мог допустить автор-азербайджанец, но мог бы допустить человек, лишь внешне приобщившийся к Азербайджану.

У Льва Нуссимбаума также была родная сестра по имени Тамара. В романе же дочь Али и Нино также звали Тамарой.

Эльфрида Эренфельс фон Бодмерсхоф

Племянница и приёмная дочь баронессы Эльфриды Эренфельс фон Бодмерсхоф Лила Эренфельс утверждает, что именно баронесса Эльфрида Эренфельс является как автором романа, так и носителем псевдонима «Курбан Саид», поскольку именно за ней закреплен псевдоним «Курбан Саид» в немецком издательском каталоге за 1935-39 гг.

Эльфрида Фон Бодмерсхоф родилась в 1894 году в семье Бодмерсхофов, титулованных самим кайзером Францом Йозефом I, королём Венгрии и императором Австрийской империи. Училась на экономиста в Стенфордском университете Калифорнии. Знала малаялам. В конце 1950-х она поехала в Индию с целью изучения храмов в южной части страны. В Индии она вышла замуж за принявшего в 1926 году ислам Омара Рольфа фон Эренфельса по индийским ритуалам. У Омара Рольфа фон Эренфельса к этому времени уже была дочь от первого брака — Лила Эренфельс.

Лила Эренфельс утверждает, что у неё имеются документы, подтверждающие права баронессы на авторство, в том числе в немецком книжном каталоге «Deutsches Buecherverzeichnis» 1943 года обладателем псевдонима «Курбан Саид» и автором романа Али и Нино показана баронесса Эльфрида Эренфельс фон Бодмерсхоф. В то время имя каждого писателя, который публиковал любую свою книгу в Германии, а позже и в Австрии, автоматически входил в реестр каталога, который, как и всё остальное, находилось под контролем нацистов.

Лила Эренфельс утверждает также, что первоначальный контракт на издание «Али и Нино» был подписан в 1937 году между Эльфридой Эренфельс и издателем Талем. Лила Эренфельс заявляет, что именно она как правопреемница баронессы обладает правами на первую публикацию романа. На протяжении многих лет, утверждает она, различные люди предъявляли претензии на авторское право. К примеру, в 1970-х это была Люси Таль, вдова Петера Таля — владельца издательства, впервые опубликовавшего роман в 1937 году в Вене.

На 33 языках мира

Роман Али и Нино издавался на 33 языках мира. На сегодня известно более 100 публикаций романа, большинство которых переведены с немецкого оригинала и первого английского перевода.

• На азербайджанском (азерб. Əli və Nino).

Впервые роман «Али и Нино» с немецкого на азербайджанский язык перевел в 1972 году, в Мюнхене, сотрудник «Радио Свобода» Меджид Мусазаде. И радио в течение года знакомило слушателей в Баку с этим романом. Скрипты этих передач в настоящее время находятся в Государственном Архиве Азербайджанской Республики. Вторично перевод осуществил сотрудник того же радио Мирза Хазар. Именно его перевод был напечатан в Баку в 1990 году в журнале «Хазар». В этом же году роман в переводе Мирзы Хазара был издан в художественно-литературном журнале «Азербайджан».

В 1993 году роман на кириллице публикует издательство «Язычы». В 2004 году — издательство «Сада», но автором указан не Курбан Саид, а Юсиф Чеменземинли. Позднее роман издавался на азербайджанском в 2006, 2007, 2008, 2010 и 2012 гг.

• На албанском (алб. Aliu dhe Ninoja).

Роман лишь раз был опубликован на албанском языке в 2009 году в Тиране издательством OMSCA-1. Перевёл роман Гури Шьюти.

• На английском (англ. Ali and Nino).

Роман издавался на английском 15 раз. Впервые он публикуется в 1970 году в Лондоне издательство Hutchinson. Перевела роман в 1967 году с немецкого родившая в России, позднее эмигрировавшая в Европу берлинская художница Женя Граман (1920-е — 2002). Она получила разрешения на перевод у Люси Таля, вдовы Петера Таля — владельца издательства, впервые опубликовавшего роман в 1937 году в Вене. На сегодня многие издания романа переведены именно с перевода Жени Граман. В этом же году роман публикует в Нью-Йорке издательством Random House.

В 1971 году издательство Arrow Books публикует роман в Лондоне, а годом позже Pocket Books издаёт книгу в США и Канаде. В 1990 году Vintage/Ebury публикует роман в Нью-Йорке, а Робин Кларк — в Лондоне. В 1996 году Overlook Press публикует роман в Нью-Йорке и права на авторство относятся Люси Талю, а уже в 2000 году там же выходит эта нига под издательством Thorndike Press, где автором прав на книгу указана Лила Эхренфелс. В этом же году в Лондоне роман публикует Chatto & Windus (где правообладателем также указана Лила Эхренфелс) и Vintage, а в Нью-Йорке — Anchor.

• На арабском (араб. علي ونينو‎).

На арабском роман издавался трижды: в 1970, 2002, 2003 и 2010. Впервые в 1970 году роман был опубликован в Бейруте издательством Dar Al-Quds. Перевёл роман Абдель Вахаб аль-Ахмади. В 2003 году — роман также в Бейруте издал Matabat al-Fakih. Перевод был осуществлён с английского перевода немецкого оригинала.

• На бенгальском (бенг. अली और नीनो).

Всего на бенгальском языке роман издавался пять раз. Впервые роман издал в 1995 году в Дакке Салех Уддин из Bud Publications. Перевёл роман с перевода Женни Грамон доктор Бюльбюль Сарвар. Второй раз роман был издан в 2000 году, а в 2003 — роман издал в Калькутте Абдур Рахман Маллик. А в 2004 в Дакке — Абдур Роуф Бокул. Последний раз на бенгальском роман был издан в 2008 году.

• На венгерском (венг. Ali es Nino).

В 2002 году Magyar Konyvklub издал роман в Будапеште. Перевела книгу Мария Борбаш.

• На голландском (нидерл. Ali en Nino).

Роман семь раз издавался на голландском. Впервые в 1938 году в Амстердаме роман издал Ван Холькема и Варендорф. В 1974 и 1981 гг. там же роман издал De Harmonie. Перевела книгу с английского Эльза Хуг. В 1991 году Ван Холькема и Варендорф повторно издали роман.

В 2002, 2004 и 2009 гг. в Амстердаме роман издал De Bezige Bij. Перевёл роман с немецкого Мейжеринк.

• На греческом (греч. Αλί και Νίνο).

На греческом роман был опубликован в 2002 году в Афинах издательством Psichogios Publications. Перевели роман с английского Мария и Элени Паксиноу.

• На грузинском (груз. ალი და ნინო).

Роман дважды публиковался на грузинском. В 2002 году в Тбилиси издательством Диоген был опубликован перевод Маи Мирианашвили и в 2004 году — перевод Горгия Джабашвили.

• На датском (дат. Ali og Nino).

В ноябре 2008 года роман был опубликован в Копенгагене издательством Forlaget Vandkhunsten. Перевели роман Юдита Прайс и Ёрген Херман Монрад.

• На иврите (ивр. ‏עלי ונינו‏‎).

В 2001 году роман был опубликован в Лоде и Тель-Авиве издательством Zmorah-Bitan. Перевод с английского осуществил Майкл Дак.

• На индонезийском (индон. Ali dan Nino).

В июле 2004 года роман был опубликован в Джакарте издательством Serambi. Перевели роман Мариана А. и Хикмат Дамаван.

• На испанском (исп. Ali y Nino).

Роман четырежды издавался на испанском. В 1973 году роман был издан в Барселоне Plaza y Janes. Перевод с английского осуществил Адольфо Мартин. В 2000 году роман издательством Debate/Media был опубликован в Мадриде, а в 2001 и 2012 в Барселоне был издан перевод Исабелы Пайно Хименес-Угарте.

Структура романа

Роман «Али и Нино» разделён на тридцать глав. Повествование ведётся от первого лица, от имени главного героя Али-хана Ширваншира и заканчивается словами друга Али-хана, ротмистра Ильяс-бека:

Али хан Ширваншир погиб в 5 часов 15 минут на гянджинском мосту. Его тело упало в пересохшую реку, пронзенное восемью пулями. В его кармане найдена тетрадь. Если на то будет воля Аллаха, я доставлю эту тетрадь его жене. На рассвете, незадолго до наступления русских, мы похоронили его во дворе мечети. Наша республика погибла, как погиб Али хан Ширваншир.

Оригинальный текст (нем.)  

Ali Khan Schirwanschir fiel um viertel nach fünf, an der Brücke von Gandscha, auf seinem Posten hinter dem Maschinengewehr. Seine Leiche stürzte in das trockene Flußbett. Nachts stieg ich hinab, um sie zu bergen. Sie war von acht Kugeln durchbohrt. In seiner Tasche fand ich dieses Heft. Wenn Gott erlaubt, überbringe ich es seiner Frau. Wir bestatteten ihn in der frühen Morgenstunde im Moscheehof kurz bevor die Russen zur letzten Attacke übergingen. Das Leben unserer Republik ist zu Ende wie das Leben Ali Khan Schirwanschirs.

Главные герои

• Али хан Ширваншир — потомок знатного рода Ширванширов, выпускник бакинской гимназии, позднее политический деятель АДР.
• Нино Кипиани — грузинская княжна, возлюбленная, а позднее жена Али хана. Принадлежит к греко-православной церкви.
• Мелик Нахарарян — армянский аристократ из города Шуша, друг Али хана, впоследствии предавший Али хана.
• Ильяс бек — сын Зейнал аги (Гаджи Зейналабдина Тагиева), друг, одноклассник, а позднее и соратник Али хана.
• Мухаммед Гейдар — друг и одноклассник Али хана, офицер российской армии, участник Первой мировой войны.
• Сеид Мустафа — друг и одноклассник Али хана, сын имама. Женил Али хана на Нино.
• Арслан ага — сын богатого нефтепромышленника, друг Али хана, с которым они учились в одной гимназии.

Краткое содержание

Главный герой романа — Али хан Ширваншир является потомком старинного аристократического рода Ширванширов. Предок Али хана Ибрагим хан лично вручил правителю Баку Гасанкули хану кинжал, которым тот прикончил русского генерала Цицианишвили. Хотя его отец все ещё полностью принадлежит к азиатской культуре, Али подвергается в школе влиянию Запада.

Учась в бакинской гимназии, Али хан знакомится с дочерью грузинского князя Нино Кипиани и влюбляется в неё. Али встречал её у расположенной напротив женской гимназии святой царицы Тамары, где училась Нино. Али помогает ей с уроками, особенно по математике. Затем они начинают встречаться в Губернаторском саду, где и впервые целуются. Через любовь к грузинской княжне Нино, которая была воспитана в христианской традиции Али всё больше приближается к европейскому миру.

После окончания школы, Али решает жениться на Нино. Сначала она не решается, пока Али обещает, что он не заставит её носить чадру, или быть частью гарема. Отец Али, несмотря на его мусульманское традиционное представление о женщинах, поддерживает брак, однако отец Нино пытается отложить брак.

Летом Али и Нино встречаются в Шуше, где знакомятся с армянским аристократом Меликом Нахараряном. Вскоре Али хан начинает дружить с Нахараряном, ведя с ним интересные споры. Но Нахарарян также влюбляется в Нино и хочет сам на ней жениться и увезти в Швецию.

Вскоре начинается первая мировая война. Мусульмане освобождены от воинской повинности, но очень многие из них пошли добровольцами. А Али — нет, чем очень недовольны его отец и дядья. Не понимает его и Нино. Но Али категорически не хочет сражаться за интересы Российской империи, будучи уверенным в её скором развале. Он даже не взирает на то, что Нино в Тифлисе гордо показывает ему могилу Грибоедова, чьей жене она приходилась внучатой племянницей по материнской линии.

В Баку Нахарарян, которого Али считал другом, похищает Нино и увозит к себе на виллу в Мардакян. Обладающая ветреным характером Нино ему не сопротивляется. В гневе Али верхом на карабахском коне догоняет их, на вилле у Нахараряна у них разворачивается драка, в результате которой Али хан убивает Нахараряна, становясь кровником этой семьи. После этого он вынужден скрываться в дагестанском ауле. Спустя много месяцев, Нино приходит туда к нему. Али хан её прощает и они заключают мусульманский брак, после чего несколько месяцев живут в бедности.

Как только наступает революция и мартовские бои, Али хан принимает жёсткие идеологические решения. Когда Османская армия приближается к освобождению его родного Баку, Али хан следит за развитием событий. В связи с опасностью, что большевики захватят Баку, Али и Нино бегут в Персию. В Тегеране Али напоминают о его мусульманских корнях, в то время как Нино несчастлива в новой среде.

После создания Азербайджанской Демократической Республики, Али и Нино возвращаются и становятся культурными послами своей новой страны. Али предлагают пост посла во Франции. Эта идея Нино устраивает, но Али отказывается, боясь, что будет несчастлив в Париже. Нино иногда шокируют действия Али хана, когда он однажды истязает себя во время Ашуры. Вскоре у них рождается дочь, которую они называют Тамарой.

Заканчивается роман приходом русских, которые занимают Баку. Али хан заставляет Нино взять дочь и уехать в Тифлис. Но сам Али хан остаётся в Гяндже, не желая бросить родину в трудную минуту. Во время боёв на Гянджинском мосту он погибает, записав всё, что с ним происходило, в тетрадь. Судьба Нино остаётся неизвестной.

Противостояние Востока и Запада в романе

В романе Али и Нино оказываются вовлечены в события, протекающие на фоне первой мировой войны, большевистской революции, взлёта и падения первой независимой Азербайджанской Республики. Идя в ногу со временем, они вынуждены жить между Востоком и Западом.

Будь это географическое положение Баку, отношения Али и Нино, или выбор сторон в войне, всегда в романе присутствует два лагеря — Восток и Запад, охватывающие все аспекты жизни. Согласно Нурангиз Ходжаровой, Курбан Саид не вынуждает читателя на какое-либо суждение, а позволяет судить самому, чтобы решить, будет ли такое разделение разумным, он тонко приглашает читателя выйти за рамки, прямо в душу Али, который не принадлежит полностью ни к Востоку, ни к Западу, а принадлежит иному месту, называемому домом. Для Али хана Ширваншира эти местом является Баку. Баку в романе является местом, где между Востоком и Западом проходит невидимая граница, где Али влюбляется в Нину, где его предки сражались и умирали, и где хочет умереть он сам.

Сравнивая старую и новую части города, Али хан говорит:«Передо мной лежали, по сути дела, не один, а два города, сросшиеся, как две половины ореховой скорлупы. Скорлупой был внешний город, лежащий по другую сторону древней крепостной стены. Улицы в том городе были широкие, дома — высокие… Граница между Европой и Азией тоже проходила по внешнему городу… А по эту сторону крепостных стен улицы были узкими и кривыми, как восточный кинжал. Если там, за крепостной стеной, в небо вонзались вышки нефтяных промыслов Нобеля, то здесь — в пушистые облака возносились минареты мечетей». (Али и Нино, глава II).

«Наш город — это сплошные тайны, которые прячутся в его укромных уголках. Я люблю эти тайны, люблю эти укромные уголки, люблю гудящую тьму ночи, дневной шепот во дворе мечети. Люблю потому, что именно здесь Аллах позволил мне явиться на свет человеком, шиитом, последователем имама Джафара. И коли уж Он столь милостив ко мне, так пусть же позволит мне и умереть на этой улице, в этом доме, где я родился», — говорит Али.

Нурангиз Ходжарова пишет, что это слова человека, который не только азиат или европеец, мусульманин или христианин, но человек, который несёт в своём сердце мир и преданность, которые не могут быть сведены на нет какими-либо внешними силами.

Тема противостояние Востока с Западом часто встречается в романе. В книге в лице двух влюблённых Али и Нино показывается разница между Востоком и Западом, Азией и Европой, исламом и христианством, двумя и разными и похожими друг на друга культурами Кавказа. Курбан Саид напоминает своим читателям об этом снова и снова. Нино ужасно чувствует себя в Тегеране, в то время как Али чувствует себя не в своей тарелке на одной из вечеринок для британцев в своём новом доме в Баку и отказывается ехать в Париж. Он говорит Нино: «В Париже я буду несчастен, как ты в Иране. В чужом окружении я буду тонуть, как в водовороте. Вспомни шамиранский дворец, гарем. Ты не смогла вынести Азию, я не смогу выжить в Европе. Давай же останемся здесь, в Баку, ведь здесь так незаметно переплелись Европа и Азия. Не смогу я уехать в Париж. Там нет ни мечети, ни крепости, ни Сеида Мустафы. Мне необходимо дышать воздухом Азии, чтобы выносить эту орду иностранцев, нахлынувших в Баку. Ты возненавидела меня во время мухаррема, я буду ненавидеть тебя в Париже. Не сразу же, но после какого-нибудь карнавала или бала, куда ты потащишь меня, я начну ненавидеть этот чужой мир и тебя. Поэтому я должен оставаться здесь. Я здесь родился и здесь хочу умереть».. Тем не менее Али, также как и Нино, чужой в Иране, и роль Нины в качестве хозяйки на западной вечеринке кажется фальшивой. Тем не менее, они оба счастливы в Баку, Тифлисе, Шуше. Поскольку они, как отмечает Элин Сулейманов, у себя дома на Кавказе.

Книга, как считает Элин Сулейманов, полна символизма. Например, в эпизоде, где Али преследует похитившего Нино Нахараряна на знаменитом карабахском скакуне, — символ Востока, в то время как Нахарарян едет на своём европейском автомобиле, — символ Запада.

Баку в Али и Нино

Основные действия в романе происходят в Баку. Места города, упоминаемые в романе, существовали и в реальности. В нижеследующей таблице приводятся упоминаемые в романе места города.

Место	В годы Али и Нино	Сегодня	Расположение	Упоминание в романе
Губернаторский сад, сегодня парк Вахида			Пересечение улиц Истиглалият и Ниязи	В романе Али тайно встречается с Нино в этом саду (главы III, XIII)
Здание Общественного собрания (летний клуб) (в романе — Городской клуб), сегодня — Бакинская Филармония			ул. Николаевская сегодня — Улица Истиглалият, 20	В романе Али и Нино вместе с Нахараряном после посещения оперного театра проводят вечер в клубе, где они беседуют об исторических особенностях региона и о роли России на Кавказе (глава X)
Городская дума (в романе — Городская управа), сегодня — Бакинская мэрия			ул. Николаевская сегодня — Улица Истиглалият, 4	В романе городская управа упоминается в контексте Думской площади, где в ходе мартовских событий собрались мусульмане, противостоя большевикам и дашнакам (глава XXI, XXII)
Школа Св. Нины для девочек (в романе — Женская гимназия святой царицы Тамары), сегодня — школы № 132 и № 134			ул. Николаевская сегодня — Улица Истиглалият, 33 и 35	В гимназии училась Нино. Али часто идет к школе, чтобы встретиться там с Нино. Он часто помогал ей с уроками, особенно по математике (глава I).
Бакинское реальное училище (в романе — Бакинская русская императорская гуманитарная гимназия), сегодня — Азербайджанский государственный экономический университет			ул. Николаевская сегодня — Улица Истиглалият, 6	В романе Али учился в этой гимназии (глава I).
Дворец Ширваншахов			Улица Кичик Гала, 46/11	«Возвращаясь из гимназии, я часто прохожу мимо полуразрушенного дворца. Его судилище с массивными мавританскими колоннами сейчас пусто и безлюдно…» (глава II).
Здание Исмаилия (в романе — Исламское благотворительное общество), сегодня — здание президиума Академии наук Азербайджана			ул. Николаевская сегодня — Улица Истиглалият, 10	«В память о сыне старик построил на Николаевской роскошный особняк, на фасаде которого большими буквами было выбито „Исмаил“. Этот особняк он передал исламскому благотворительному обществу… Имя этого старика было Ага Муса Наги…» «В зале Исламского благотворительного общества шло собрание…» (глава II).
Крепостные ворота (в романе — Ворота Цицианишвили)				Ворота стояли прямо напротив дома Али, через эти ворота некогда вошёл в город русский князь Цицианишвили (глава II). На фоне ворот происходят мартовские события 1918 года. (глава XXI).
Дом Гаджи Гаджибалы Ашумова (в романе — дом Ашума) сегодня — здание Конституционного суда Азербайджана			Площадь «Гянджлик», 1	В начале века дом Ашумова было двухэтажным. В романе во время мартовской бойни Али разместился на крыше этого дома, чтобы противостоять большевикам и армянам. (глава XXII).
Девичья башня			Александровская набережная сегодня — Проспект Нефтяников	«А вот возвышается круглая, массивная Девичья башня. У её подножья суетятся проводники…» (глава I) «Здесь, у восточной стены Старого города возвышалась Девичья башня, которую очень давно велел воздвигнуть правитель Баку Мухаммед Юсиф хан в честь своей дочери, на которой он хотел жениться. Но свадьбе не суждено было состояться. Девушка бросилась с башни в тот момент, когда отец поднимался по лестнице в покои дочери. Камень, о который разбилась девушка, называется „камнем девственницы“ и невесты перед свадьбой иногда приносят к нему цветы…». (глава II).
Дом Тагиева (в романе — особняк Зейнал аги) сегодня — здание Музея истории Азербайджана			ул. Горчаковская сегодня — Улица Тагиева, 4	В романе в доме Тагиева состоялся выпускной вечер Али и его одноклассника Ильяс бека (сына Тагиева) «…для нашего выпускного вечера Зейнал ага предоставил большой зал в своем особняке, потолок которого был целиком был выложен матовым горным хрусталем. Ровно в восемь вечера я поднимался по широким мраморным ступеням особняка…». (глава IV).
Кондитерская бр. Филипосянц (в романе — ресторан Филипосянца)			ул. Барятинская сегодня — Улица Ализаде, 5	В романе Али сидя вместе со своим другом Нахараряном в этом ресторане рассказывает как отец Нино отказался выдать за него свою дочь. «…Мягкие кресла ресторана, стены, обитые красным шелком, — все навевало уют и покой.…». (глава XIII).
Театр бр. Маиловых (в романе — Бакинский городской оперный театр) сегодня — Азербайджанский государственный академический театр оперы и балета им. М. Ф. Ахундова			ул. Губернская сегодня — Улица Низами, 95	Али и Нино любят ходить в театр. Они посещают театр во время оперы Евгений Онегин, где встречают Нахараряна (глава X). Однажды, когда Али не мог пойти с Нино в театр на гастроли Шаляпина, он попросил своего друга Нахараряна пойти с ней, тот согласился, а после оперы похитил Нино (глава XVI).

Отзывы и критика

Пользовательские рейтинги

Amazon
WeRead
Goodreads
LibraryThing

Рецензируя роман в «Коммерсанте», обозреватель Анна Наринская определяет его текст как ориенталистскую стилизацию. Она пишет:

Характеры героев — мужественного, но пылкого Али и взбалмошной, но верной Нино — неизменны. Судьбы предрешены. Разговоры назидательно наивны. Казалось бы — Лейла и Меджнун времен Первой мировой и гражданской войн.

«Выдающаяся книга. Такое чувство, будто нашел клад» — The New York Times

«Блестящий шедевр… Не могу припомнить ни одной подобной любовной истории в художественной литературе» — Washington Star

«Трогательная и красивая история… живой взгляд на столкновение культур и бессмертия любви» — Time

В культуре

В 2011 году в Батуми была установлена подвижная скульптура «Али и Нино». Скульптором является Тамара Квеситадзе, которую на создание произведения вдохновил роман. Высота скульптур — по семь метров. В самом начале скульптура носила название «Мужчина и женщина». Но после того, как было принято решение установить её в Батуми, фигуры получили имена героев книги Курбана Саида — Али и Нино. Стальные Али и Нино медленно двигаются навстречу друг другу, меняя положение каждые 10 минут, до тех пор, пока не встретятся и не сольются в одно целое. После этого начинается обратный процесс, а затем все по новой.

В марте 2007 года на базе альтернативного Творческого Центра Молодежи в городе Баку молодой режиссёр Эльвин Мирзоев на сцене Дома Актеров поставил спектакль «Али и Нино». Спектакль имел оглушительный успех и получил ряд приглашений на международные театральные фестивали. Но по неизвестным причинам, спустя несколько месяцев спектакль был закрыт. Только спустя 4 года «Али и Нино» был восстановлен режиссёром с новой труппой Бакинского Муниципального Театра. В 2012 году «Али и Нино» получил приглашение на Всероссийский Театральный Фестиваль «Золотая Маска». В международном блоке «Маска плюс» спектакль был представлен на сцене «Театра на страстном». Оглушительный успех спектакль имел и на Международном Театральном фестивале «Мельпомена Таврии» городе Херсоне (Украина). Актриса Нигяр Гасанзаде за роль Нино Кипиани была удостоена награды и диплома за «Лучшую женскую роль». Первые мировые исполнители Али и Нино — режиссёр и актёр Эльвин Мирзоев и Нигяр Гасанзаде.

Похожая тема в литературе

• Асли и Керем — анонимный дастан о любви азербайджанца Керема и армянки Асли.
• Бахадур и Сона — роман Наримана Нариманова о любви студента-мусульманина азербайджанца Бахадура и армянки Соны.
• Красное покрывало — рассказ А. Бестужева о любви азербайджанки к русскому офицеру.
• Романтическая история — рассказ Стефана Зорьяна о любви азербайджанца Али и армянки Катарине.

Ссылки

• [web.archive.org/web/20101126035048/www.kultura-portal.ru/tree_new/cultpaper/article.jsp?number=839&crubric_id=1003008&rubric_id=1000188&pub_id=1049767 Дмитрий Савосин. Кем был написан кавказский «Тихий Дон»?]
• [www.azer.com/aiweb/categories/magazine/82_folder/82_articles/82_ali_nino.html «Ali and Nino» by Kurban Said. Inside the Soul of a Caucasian]
• [www.vesti.ru/doc.html?id=751307 В Москве показали азербайджанских Ромео и Джульетту]
• [news.day.az/culture/72598.html В Баку поставлен спектакль «Али и Нино» Читать полностью: news.day.az/culture/72598.html]
• [www.radioazadlyg.org/content/article/2247951.html Вокруг «Али и Нино»]
• [www.1news.az/culture/20110524073131244.html В Баку состоялась премьера спектакля «Али и Нино»]
• [www.timeout.ru/books/event/134004/ «Али и Нино» — роман-мистификация.]
• [www.kommersant.ru/Doc-y/1052343 Роман одного неизвестного. Анна Наринская об «Али и Нино»]
• [nnm.ru/blogs/Dervish_Y/ali_i_nino_kurban_said/ «Али и Нино» Курбан Саид]
• [voices.washingtonpost.com/shortstack/2008/09/five_books_whose_authorship_ha.html Five Books Whose Authorship Has Been Disputed]

Отрывок, характеризующий Али и Нино

Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!