Алленштейн

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Административный округ Алленштейн/Алленштайн (нем. Regierungsbezirk Allenstein) — административно-территориальная единица (административный округ) в Восточной Пруссии, существовавшая с 1905 по 1945 год. Административный центр — Алленштейн (ныне — польский город Ольштын). Сегодня территория округа является основной частью польского Варминьско-Мазурского воеводства.





История

Административный округ Алленштайн был образован в 1905 году как третий округ в составе провинции Восточная Пруссия, выделенный из провинций Гумбиннен и Кёнигсберг. Территория нового округа включала большей частью Мазурию, южную часть Эрмланда и восточно-прусский Оберланд. Общая площадь округа составляла 11711 км².

После Первой мировой войны, согласно условиям Версальского договора, Германия вынуждена была отдать Польше часть района Найденбург (так называемую область Зольдау). Кроме того, 11 июля 1920 года в результате референдума Польше отошли несколько поселений района Остероде. После этих территориальных потерь площадь округа составила 11520 км².

После Второй мировой войны территория округа полностью перешла под польское управление. Немецкое население Алленштейна было изгнано.

Административное деление

Выделенные из округа Кёнигсберг
  • Городской район Алленштейн (нем. Stadtkreis Allenstein)
  • Сельский район Алленштейн (нем. Landkreis Allenstein)
  • Сельский район Найденбург (нем. Landkreis Neidenburg)
  • Сельский район Ортельсбург (нем. Landkreis Ortelsburg)
  • Сельский район Остероде (нем. Landkreis Osterode)
  • Сельский район Рёссель (нем. Landkreis Rößel)
Выделенные из округа Гумбиннен
  • Сельский район Йоханнисбург (нем. Landkreis Johannisburg)
  • Сельский район Лётцен (нем. Landkreis Lötzen)
  • Сельский район Люк (нем. Landkreis Lyck)
  • Сельский район Зенсбург (нем. Landkreis Sensburg)

Главы правительства округа

  • 1905—1907: Вильгельм фон Хегель
  • 1907—1908: Фридрих Карл Грамш
  • 1908—1917: Ханс фон Хеллманн
  • 1918—1924: Маттиас фон Оппен
  • 1924—1932: Макс фон Руперти
  • 1933—1945: Карл Шмидт

См. также

Напишите отзыв о статье "Алленштейн"

Литература

  • Klaus von der Groeben: Das Land Ostpreußen. Selbsterhaltung, Selbstgestaltung, Selbstverwaltung 1750 bis 1945. Quellen zur Verwaltungsgeschichte Nr. 7, Lorenz-von-Stein-Institut für Verwaltungswissenschaften an der Christian-Albrechts-Universität zu Kiel 1993.
  • R. Döhler: Corpsstudenten in der Verwaltung Ostpreußens. Einst und Jetzt, Bd. 54 (2009), S. 240—246

Ссылки

  • [territorial.de/ostp/rball.htm Regierungspräsidenten Allenstein]


Отрывок, характеризующий Алленштейн

Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.