Аллея

Алле́я (фр. allée, от глагола aller — «идти») — дорога, пешеходная или проезжая (обычно в парке, саду, иногда вне их), обсаженная по обеим сторонам деревьями, иногда в сочетании с кустарниками.

Типы аллей — прямые в регулярных и криволинейные в пейзажных парках и садах — определяются архитектурным замыслом, диктующим их построение: двурядные и многорядные, одноярусные и многоярусные, с разделительной полосой, арочные (так называемые перголы), с живой изгородью и другие.

Деревья и кустарники могут быть свободно растущими или формованными. Для аллей применяют деревья с компактной кроной, долговечные и устойчивые против неблагоприятных условий произрастания: из хвойных — лиственницу, ель, пихту, кипарис и другие, из лиственных — липу, дуб, вяз, берёзу, бук, граб, платан, гледичию, клён и другие.

Среднее расстояние между деревьями в ряду составляет 5 м, между рядами — 10 м; в зависимости от размеров и формы кроны оно может быть увеличено или уменьшено.

Функции аллей были сформулированы ещё в Древнем Риме:

• Защита от солнечных лучей — римские дороги были обсажены деревьями для того, чтобы защитить марширующие легионы от солнечных лучей. Для этих же целей Наполеон приказал сажать аллеи, чтобы перебрасывать войска по всей Европе.
• Помощь в ориентации в тумане, в дождь и в снегопад.
• Защита от сугробов — благодаря кронам деревьев внутри аллеи лежит более мягкий снег, легко поддающийся утаптыванию.
• Создание дополнительных мест обитания птиц и животных и поддержание, таким образом, биоразнообразия.
• Дополнительный барьер от случайного распространения по ветру сельско-хозяйственных вредителей.
• Фильтрация и очистка подземных вод.
• Фильтрация и очистка воздуха от пыли, дыма и вредных частиц (из-за массового использования свинцовой металлургии экологическая обстановка была неблагополучной), и именно с тех пор берёт своё начало концепция озеленения промышленных территорий «завод-сад».
• Лесоматериалы — римское войско всегда имело высококачественный материал для строительства осадных машин и палисадов в любой точке империи.
• Символ устрашения, дискретности и упорядоченности ландшафта — особенно впечатляли высокие ряды мощных стволов жителей Малой Азии, Сирии и других южных регионов, где традиционно росли низкорослые сорта деревьев.
• Звукоизоляционные свойства — в случае карательной операции до изобретения рессор и резины повозки были очень шумными и могли предупредить противника заранее (аллея снижает радиус звуковой волны в половину).
• Периодически аллеи пролегали через очень узкие места ландшафта, где можно было, подрубив несколько деревьев, задержать контрнаступление противника (особенно конницу).
• На ночлег войска становились на пересечении двух аллей — что позволяло, с одной стороны, сэкономить на двух сторонах временного укрепления, а с другой облегчало работу военных патрулей, являясь временным пропускным пунктом для всех, кто двигался из зоны боевых действий.
• В случае, если аллея имела дополнительную боковую пешеходную зону, её деревья являлись естественным отбойником — в случае дорожно-транспортных происшествий защищала пешеходов от травм от телег и ездовых животных. Этот же принцип, например, использовался при строительстве Владимирского тракта.
• В случае более массированного нападения аллейная дорога становилась границей обороняемой территории и на ней устраивалась засека.

Принципы устройства аллей римляне применяли и при укреплении береговых территорий на месте современной Венеции, а в Нидерландах — при строительстве Канала Корбулона.

Литература

• Лесная энциклопедия / Гл. редактор Г. И. Воробьёв. — М.: Советская энциклопедия, 1985. — Т. 1. — 563 с. — 100 000 экз.

Отрывок, характеризующий Аллея

– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.