Аллой, Владимир Ефимович
| Владимир Ефимович Аллой | |
| Род деятельности: |
издатель, историк |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Владимир Ефимович Аллой — российский издатель, публицист, автор, деятель русской эмиграции.
Биография
Еврей. Учился на физическом и филологическом факультетах, но образования не закончил. Увлёкся философией, служил в армии, работал сторожем в Зоологическом музее. В 1975 году уехал в эмиграцию во Францию, где занялся издательской и архивной деятельностью, найдя в этом своё призвание. Выпускал многотомные исторические альманахи «Минувшее» и «Память». Работал в издательстве ИМКА-Пресс, шесть лет возглавлял его, издавал Венедикта Ерофеева, Юрия Домбровского. Затем ушёл из издательства из-за несогласия с политикой Солженицына. С 1982 года Аллой — директор издательства при газете «Русская мысль», где он издал почти два десятка книг. В 1984 году издательство было внезапно закрыто, а на ленинградскую часть редакции стал давить КГБ. С конца 1980-х годов начал приезжать в СССР, где создал издательство «Феникс» и журнал «Постскриптум».
Написал воспоминания, которые назвал «Записки аутсайдера». На фоне падения в новой России интереса к историческим трудам, которые стало можно издавать, но ценились они теперь немногими, у Аллоя развилась депрессия, он пил. На некоторое время вернулся в Париж, затем поселился в Петербурге и занялся новым проектом — альманахом «Диаспора», который стал его последним детищем. Совершил самоубийство 7 января 2001 года, в день православного Рождества.
Напишите отзыв о статье "Аллой, Владимир Ефимович"
Ссылки
- [www.kommersant.ru/doc/134461 Некролог в Коммерсанте]
- [www.sem40.ru/ourpeople/destiny/9221/index.shtml Биография]
Отрывок, характеризующий Аллой, Владимир Ефимович
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
