Алльгёвер, Карл

Карл Алльгёвер
Общая информация
Родился	5 января 1957(1957-01-05) (67 лет) Гайслинген-ан-дер-Штайге, ФРГ
Гражданство	Германия
Рост	186 см
Позиция	полузащитник
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
1965—1972	Альтенштадт
1972—1977	Гайслинген
Клубная карьера*
1977—1980	Штутгартер Кикерс	116 (59)
1980—1991	Штутгарт	338 (129)
1977—1991	Всего за карьеру	454 (188)
Национальная сборная**
1980—1982	ФРГ (B)	2 (1)
1980—1986	ФРГ	10 (2)
Международные медали
Чемпионаты мира
Серебро	Мексика 1986
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Карл Алльгёвер (нем. Karl Allgöwer; род. 5 января 1957, Гайслинген-ан-дер-Штайге) — немецкий футболист, играл на позиции полузащитника. Легенда «Штутгарта».

Карьера

Молодёжную карьеру Карл провёл в «Альтенштадте» и «Гайслингене». В 1977 году начал профессиональную карьеру, в «Штутгартер Кикерс», с которым сыграл 3 года, проведя 116 матчей и забив 59 мячей. В команде он играл на позиции нападающего. В 1980 году перешёл в «Штутгарт» за 750.000 немецких марок. В это же время он был приглашен во вторую сборную ФРГ, с которой провёл 2 матча и забил 1 гол. Талант в игроке увидел и тренер национальной сборной ФРГ, Юпп Дерваль. Дебют за национальную сборную состоялся в ноября 1980 года, в Ганновере, в матче против сборной Франции. В том матче Алльгёвер играл на позиции правого полузащитника. После его часто вызывали в сборную. Он участвовал в отборочном этапе на ЧМ 1982, но перед самим мундиалем решил завершить международную карьеру.

Перерыв в международной карьере длился 3 года. За это время он успел со «Штутгартом» выиграть Бундеслигу в 1984 году и крепко занять место в основе клуба. Франц Беккенбауэр, преемник Юппа Дерваля, пытался всеми силами привлечь Карла в сборную, но ему пришлось ждать до октября 1985 года. Это был матч отборочного этапа на ЧМ 1986 против сборной Португалии, который по иронии судьбы был сыгран на стадионе «Штутгарта», Неккарштадионе. Окончательно карьеру в сборной завершил после ЧМ 1986, в котором ФРГ дошла до финала, но там проиграла сборной Аргентине.

В сезоне 1988/89 «Штутгарт», в составе которого были такие игроки, как Юрген Клинсман и Гвидо Бухвальд смог дойти до финала Кубка УЕФА, но там проиграл итальянскому «Наполи», в составе которого играл Диего Марадона

Достижения

Штутгарт

• Чемпион Бундеслиги: 1983/1984
• Финалист Кубка Германии: 1985/86
• Финалист Кубка УЕФА 1989

Сборная

• Вице-чемпион мира по футболу 1986 года

Статистика выступлений

Клубная карьера

Клуб	Сезон	Лига		Кубок ФРГ		Еврокубки		Итого
		Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы
Штутгартер Кикерс	1977/78	38	11	2	1	-	-	40	12
	1978/79	38	23	1	0	-	-	39	23
	1979/80	40	25	4	8	-	-	44	33
	Итого	116	59	7	9	0	0	123	68
Штутгарт	1980/81	32	10	5	2	6	5	43	17
	1981/82	31	3	2	1	2	0	35	4
	1982/83	33	21	5	3	0	0	38	24
	1983/84	29	12	4	3	2	0	35	15
	1984/85	32	19	4	1	2	2	38	22
	1985/86	33	21	6	8	0	0	39	29
	1986/87	21	10	1	1	2	1	24	12
	1987/88	31	9	1	0	0	0	32	9
	1988/89	32	12	5	3	11	4	48	19
	1989/90	32	4	4	0	6	3	42	7
	1990/91	32	8	4	0	0	0	36	8
	Итого	338	129	41	22	31	15	410	166
Всего за карьеру		454	188	48	31	31	15	533	234

Отрывок, характеризующий Алльгёвер, Карл

– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.