Алмазная сутра

Алмазная сутра, или Ваджраччхедика Праджняпарамита сутра (санскр. वज्रच्छेदिका प्रज्ञापारमितासूत्र, Vajracchedikā-prajñāpāramitā-sūtra, «Сутра о совершенной мудрости, рассекающей [тьму невежества], как удар молнии», кит. упр. 金剛[般若波羅蜜多]經, палл.: Цзиньган [баньжэ боломидо] цзин) — сутра цикла «Праджняпарамиты», основополагающий текст буддизма махаяны, созданный приблизительно в III в. н. э., но не позднее середины IV в. Существует шесть китайских переводов; перевод Кумарадживы является второй в мире печатной книгой и датируется 868 годом.

История

Алмазная сутра (Ваджра-ччхедика праджня-парамита сутра) является основополагающим буддийским текстом раннего периода буддизма махаяны. Название «Алмазная сутра» (англ. The Diamond Sutra) было привито западными исследователями исходя из одного из значений слова «ваджра», что плохо передаёт смысл её оригинального названия.

Сутра очень быстро обрела авторитет среди приверженцев махаяны. Уже во II—III веках она была известна, цитировалась и толковалась в работах, которые традиционно приписываются Нагарджуне, основателю махаянистской ветви буддизма. В IV веке содержание сутры было переведено в плоскость буддийской догматики: Асанга, один из первых зачинателей йогачары, выразил его в 70 строфах (кариках), а его ученик, известный буддийский философ Васубандху, написал комментарий как к труду Асанги, так и к самой сутре.

Сутра была и до сих пор остаётся необычайно популярной в странах распространения махаяны. Об этом свидетельствуют многочисленные её переводы на разные языки, самый ранний из которых (на китайский язык) был выполнен Кумарадживой около 400-го года. Популярность объясняется тем, что, в соответствии с наставлениями буддистских учителей, текст не столько «изучался» последователями буддизма, сколько переживался ими в состоянии глубокого в него погружения, — считался удобным средством к достижению учениками «сознания Будды».

Распространению сутры способствовало и одно из положений буддийского учения, согласно которому размножение священных текстов почиталось как притяжение благословений, посильный вклад в своё спасение мирянином. В качестве одного из таких наиболее полезных для спасения текстов оказалась «Алмазная сутра», как не очень большая, но выражающая самую суть учения. Со временем сутра стала не только читаемой, но и весьма почитаемой, — у народов, исповедующих буддизм, сутра хранилась на самом почётном, «священном», месте. В простонародье возникли и укрепились верования, что сутра «дарит благо и свет в любые времена», что место, где она находится, является местом пребывания Будды или его достопочтенного ученика.

Известны старинные переводы сутры на китайский, тибетский, хотанский, согдийский, монгольский, уйгурский, маньчжурский и японский языки. С середины XIX века сутра неоднократно переводилась и на европейские языки, причём, первое издание в Европе её тибетского и немецкого переводов было осуществлено в 1837-м году Российской Императорской академией наук.

В СССР русский перевод был впервые опубликован в сборнике: «Психологически аспекты буддизма». Новосибирск, 1986 (хотя самиздатские машинописные «издания» ходили в СССР ещё в 1983).

Действие сутры происходит вблизи города Шравасти, столицы царства Кошала (юг современного Непала, где находилась родина Будды). Будда часто посещал эти места (согласно традиционному описанию — не менее 25 раз). На опушке леса, когда-то принадлежавшего царевичу Джете, купец Анатхапиндада построил для Будды и его учеников обитель. Именно в этом месте произошла беседа Будды с известным буддийским монахом-подвижником Субхути, которая и составила содержание Алмазной сутры.

Содержание (в трактовке Е. А. Торчинова)

В сутре описываются поведение, речь и образ мыслей Будды, которые стремятся постигнуть ставшие на путь бодхисаттв. Сутра представляет собой по преимуществу высказывания Будды Шакьямуни. Для обоснования основных положений в сутре используется характерное построение предложений («парадоксальная логика»): «то, о чём Будда проповедовал как о совершенстве мудрости, о том же Он поведал как о не-совершенстве, поэтому оно названо совершенством мудрости» (в сутре Будда часто говорит о себе в третьем лице). Эта своеобразная не формальная и не диалектическая логика подчеркивает условность названия и нежелательность смешения двух уровней понятия: уровня значения (обозначаемого, денотата) и уровня выражения (смысла, коннотата). Её основная цель — показать, что все описываемое не является реальностью, так как язык связан со знаками, а не с реальностью. Именно потому, то, о чём Будда проповедовал как о «совершенстве мудрости», и есть «совершенство мудрости», что «совершенство мудрости» не обозначает то, о чём проповедовал Будда, ибо всякое его обозначение уже не есть «совершенство мудрости».

Основные идеи сутры

1. Личность и её элементарные психофизические состояния (дхармы) не имеют собственной сущности.
2. Живые существа пребывают в нирване, и лишь невежество порождает иллюзию их пребывания в сансаре.
3. Будда — не человеческое существо, а истинная реальность как она есть (дхармакая, татхата).
4. Истинная реальность не имеет образа (самджня) и не может быть описана или представлена.
5. Только с помощью йогической интуиции можно постигнуть истинную реальность.

Сутра посвящена вопросам, относящимся к области психологии и гносеологии с определенным выходом в онтологию.

Наиболее известно четверостишие, в самом конце сутры повествующее о мимолетности (Анитья):

Как на сновидение, иллюзию,
Как на отражение и пузыри на воде,
Как на росу и молнию,
Так следует смотреть на все деятельные дхармы.

**********

«Прообразы» данного четверостишия — несмотря на «революционность» сутры по отношению к палийскому канону — содержались уже в палийских писаниях, таких как Дхаммапада или Сутта-нипата:

«Как на пустоту взирай ты на этот мир.

Разрушив обычное понимание себя, ты поборешь и смерть.

Владыка смерти не узрит того, кто так смотрит на мир.» — говорит Будда Сиддхартха Гаутама Шакьямуни в Сутта-нипате (строфа 1118).

**********

«Кто смотрит на мир, как смотрят на пузырь (на воде), как смотрят на мираж,

того не видит царь смерти.» (Дхаммапада, строфа 170)

Вторая в мире печатная книга

Сутра является вторым (см. Пульгукса) подлинно датированным образцом ксилографии. Свиток длиной 4,8 м приобрёл археолог Марк Стейн во время экспедиции 1906—1908 гг. у монаха в пещерах Могао, близ Дуньхуана, где находилась огромная библиотека рукописей. В колофоне книги написано: «С благоговением сделано для всеобщего бесплатного распространения Ван Цзе по поручению его родителей в 15-м числе 4-й луны года Сяньтун (то есть 11 мая 868 г.)».

Литература

• Андросов В. П. Буддизм Нагарджуны: Религиозно-философские трактаты. — М.: Восточная литература РАН, 2000. — 800 с. ISBN 5-02-018115-3.
• Торчинов Е. А. Опыт текстологического анализа китайских переводов «Ваджраччхедика-Праджняпарамита-сутры» // Философские вопросы буддизма / отв. ред. В. В. Мантатов. — Новосибирск: Наука, 1984. — С. 52—59. — 128 с.
• Шомахмадов С. Х. [orientalstudies.ru/rus/images/pdf/b_rosenberg_conference_5_2012_09_shomakhmadov.pdf Изучение «Алмазной сутры» из коллекции ИВР РАН: прошлое, настоящее, будущее] // Пятые востоковедные чтения памяти О.О.Розенберга. Труды участников научной конференции. — СПб.: Издательство А. Голода, 2012. — С. 135—141.
• Ваджраччхедика праджняпарамита-сутра \Алмазная Сутра\. В сб.: «Психологические аспекты буддизма». Новосибирск. 1986. с.34 — 45.

Ссылки

• [www.wdl.org/ru/item/3051/#q=%D0%B4%D0%B7%D1%8D%D0%BD&qla=ru Полный манускрипт Алмазной праджня-парамиты сутры] на сайте Всемирной цифровой библиотеки
• [ariom.ru/litera/sutry/almaz.html Текст Алмазной сутры.]
• [www.theosophy.ru/sutra/prajnpar.htm Текст Алмазной сутры. Перевод с санскрита В. Андросова]

Отрывок, характеризующий Алмазная сутра

Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.