Алмазово (усадьба)

Усадьба
Алмазово
Церковь Сергия Радонежского в усадьбе «Алмазово»
Страна	Россия
Статус	Объект культурного наследия РФ № 5010551000

Усадьба «Алмазово» — бывшая дворянская усадьба середины XVIII века. Усадьба расположена на территории одноимённой деревни в Щёлковском районе Московской области, в 4 км к юго-востоку от Медвежьих Озёр.

История усадьбы

Местность, на которой позднее была возведена усадьба, была известна как Ошитково и определялась пустошью в писцовых книгах рубежа XVI—XVII веков. Первыми владельцами этой земли стали Елизаровы, которую им пожаловал царь Михаил Фёдорович. В 1707 году местность перешла в собственность зятя Елизаровых, дворянина Семёна Ерофеевича Алмазова, при котором здесь была возведена первая деревянная церковь в честь Сергия Радонежского, по которой и само селение стало зваться Сергиевским. В 1730-х годах деревянная церковь была заменена на каменную уже при сыне Семёна Ерофеевича — Иване. В 1753 году имение приобретает крупный землевладелец и промышленник Никита Акинфиевич Демидов.

Усадьба в наши дни

В наши дни от всего комплекса усадьбы сохранилось лишь несколько зданий: главный дом и два флигеля, а также восстановленный храм. Ныне здесь расположилась Алмазовская специальная (коррекционная) школа-интернат, ведущая своё начало с советского периода. От системы прудов и сети каналов, а также парковых насаждений мало что осталось, местность заболоченная и не представляет возможности для безопасных прогулок.

См. также

• Усадьбы Подмосковья

Литература

• Глушкова В.Г. Усадьбы Подмосковья. — М.: Вече, 2011. — (Исторический путеводитель). — 2 000 экз. (обл.)

Ссылки

• [www.shchyolkovo.ru/schelkovsky_district/information/well_places/manor/almazovo/ Усадьба «Алмазово» на сайте администрации Щёлковского района]
• [nataturka.ru/muzey-usadba/almazovo.html Усадьба Алмазово — история, фотографии, схема]

Отрывок, характеризующий Алмазово (усадьба)

«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.