Алойное дерево

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ало́йное дерево, орлиное дерево, каламбак, или райское дерево — ароматическая древесина, твёрдая, смолистая, жирная на ощупь, легко воспламеняющаяся и при горении распространяющее приятный запах бензола, получаемая обычно из деревьев рода Аквилария (Aquilaria), например Aquilaria malaccensis, принадлежащих к семейству Волчниковые (Thymelaeaceae). Особой ценностью отличаются поражённые грибком участки ствола, поскольку они сильнее пропитаны смолистыми веществами.

В Восточной Азии считалось очень дорогим лекарственным материалом и весьма ценилось на Востоке (Индия, Китай, Юго-Восточная Азия, Ближний Восток) как курительное вещество, иногда до сих пор используемое в религиозных ритуалах. Употреблялось также в парфюмерии и в качестве сырья для создания бус, украшений, инкрустаций мебели. Первые упоминания о нём обнаружены в Библии, (Числа 24:6).

До начала XX века очень редко привозилось в Европу. Выделяет дурно пахнущий молочный сок, до такой степени острый и жгучий, что, попавший в глаз, он вызывает быстрое воспаление его и даже может привести к слепоте, вследствие чего туземцами это дерево иначе называлось слепым деревом. Больше всего подвергаются опасности причинить себе вред ядовитым соком люди, производящие рубку этого дерева. Принятый внутрь, сок этот быстро вызывает понос и рвоту.

Напишите отзыв о статье "Алойное дерево"



Литература

В Викитеке есть тексты по теме
Aquilaria malaccensis


Отрывок, характеризующий Алойное дерево

– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.