Алопеус, Давид Максимович
| Давид Максимович Алопеус | |
 | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Награды и премии: |
|
Граф (с 1820) Давид Максимович Алопеус (14 декабря 1769—13 июня 1831)[1] — русский дипломат из финского рода Алопеусов, младший брат Максима Алопеуса, отец Фёдора Алопеуса.
Содержание
Биография
Родился в Выборге, воспитывался в Геттингенском университете и Штутгартской военной школе, по окончании которой вступил под покровительством брата в 1789 году на дипломатическое поприще. Был русским посланником при дворе шведского короля Густава IV, по приказу которого был в 1808 году, когда русские войска вступили в Финляндию, арестован и посажен в тюрьму по обвинению в мнимых попытках подкупа шведской армии. Отсидев три месяца в заключении, был отпущен в Либаву.
Во время мирных переговоров со Швецией в Фридрихсгаме, Алопеус был вместе с графом Румянцевым, представителем России и 9 сентября 1808 года подписал акт присоединения к Российской Империи всей Финляндии.
В 1811 году Алопеус получил пост посланника при вюртембергском дворе, затем — генерального комиссара при союзной армии (1813), а также на короткое время — военного губернатора Лотарингии. В 1814 году был пожалован баронским титулом.
Будучи еще в Вюртемберге познакомился с немецким изобретателем Францем Леппихом, которого тайно переправил в Россию для постройки управляемого боевого аэростата.
По заключении мира был назначен посланником в Берлин. Оставался на это посту в течение 16 лет, до своей смерти 13 июня 1831 года, продолжая политику своего старшего брата и стараясь о наиболее тесном сближении Пруссии с Россией.
Высочайшим указом, от 5 (17) октября 1820 года, бывший посланник при прусском дворе, действительный тайный советник Давид Максимович Алопеус возведён, с нисходящим его потомством, в графское царства Польского достоинство.
По словам современника, граф Алопеус ходил всегда нахмурившимся и отличался огромными бровями и весьма неприветливой наружностью. Не зная русского языка, он однако же, хотел чем-нибудь доказать свою русскую национальность и потому обзавелся русским бородатым кучером, русскими лошадьми и русскою сбруею, что в конце 1820-х и начале 30-х годов было заграницею очень эффектно. В семейном быту он заботился о певицах, а жена его о певцах[2].
Семья
Женат на баронессе Жанетте (Анне) Ивановне Венкстерн (1784—1869) — кавалерственной даме, славившейся своей красотой. Она следовала за мужем во всех его дипломатических назначениях. По его кончине в 1833 году вышла замуж за давно в неё влюбленного князя П. П. Лопухина[3]. После свадьбы уехала с ним в его поместье в Киевской губернии, где жила почти безвыездно до своей кончины. В первом браке имела двух сыновей и дочь:
- Александр Давидович (ум. 1841) — секретарь миссии в Турине.
- Фёдор Давидович (около 1810—1862) — генерал-лейтенант.
- Александра Давидовна (1808—1848) — родилась в Петербурге и была крестницей императора Александра I. В 1826 году расторгла своё обручение с Александром Мордвиновым (1798—1858), сыном адмирала, чем вызвала сильное осуждение в свете. После в Берлине была помолвлена с князем Василием Репниным (1806—1880), сыном Н. Г. Репнина-Волконского, но по требованию невесты свадьбу опять отменили. В 1832 году в Риме познакомилась с графом Альбертом де ла Ферроне, сыном бывшего французского посла в России. В 1834 году вышла за него замуж, вопреки советам матери, считавшей этот брак крайне неудачным во всех отношениях. Умерла 9 февраля 1848 года в Париже, после 14 счастливых лет проведенных в браке. Сестра графа де ла Ферроне, писательница Паулина Крейвен, в 1868 году издала роман «История сестры», где описала любовную историю своего брата с Александрой Алопеус.
Напишите отзыв о статье "Алопеус, Давид Максимович"
Примечания
- ↑ [www.rusdiplomats.narod.ru/ambassadors/alopeus-dm.html Биография Д. М. Алопеус]
- ↑ Записки Э. С. Андреевского. В 3-х т. — Одесса : тип. Акционерного Южно-Русского об-ва Печатного Дела, 1913—1914. Т. 1. — 1913. — С. 157.
- ↑ [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=78975 Лопухина светлейшая княгиня Жанетта (Анна) Ивановна]
Ссылки
- [az-libr.ru/index.shtml?Persons&M54/699206b0/0001/1a4bec16 Алопеус Давид Максимович]
- [gazetavyborg.ru/?q=gazeta&art_id=11711&num_id=&rubrik_id=5 Выборгские Лисицыны на службе России. Граф Давид Алопеус и рождение Великого Княжества]
Отрывок, характеризующий Алопеус, Давид Максимович
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
