Алперт, Герб

Герб Алперт Herb Alpert
Герб Алперт в 1967 году
Основная информация
Полное имя	Герберт Алперт
Жанры	Джаз, лаунж
Коллективы	The Tijuana Brass
Лейблы	A&M
Награды	«Грэмми»
[www.herbalpert.com/ Официальный сайт]

Герб Алперт (англ. Herb Alpert, полное имя англ. Herbert Alpert); род. 31 марта 1935) — американский трубач, композитор и бизнесмен.

Отец Алперта, портной Луис Альперт (1897—?), эмигрировал в США из города Радомышль Киевской губернии в 1910 году; мать, Тилли Гольдберг (1905—1994), происходила из Румынии. Герб Алперт за свою продолжительную карьеру записал четырнадцать платиновых и пятнадцать золотых альбомов, неоднократно возглавлял чарты журнала «Биллборд», выиграл восемь премий «Грэмми».

Музыкальная карьера Алперта началась во второй половине 1950-х, когда он писал шлягеры для эстрадных исполнителей (в том числе такие значительные, как «Wonderful World» Сэма Кука). Вскоре он увлёкся медными духовыми инструментами и создал оркестр The Tijuana Brass, все музыканты которого играли на таковых. Вместе они записали несколько очень успешных дисков инструментальной музыки направления лаунж — например, «Whipped Cream & Other Delights» и «Going Places» (оба — 1965).

В 1968 написанная Бёртом Бакарахом композиция «This Guy’s in Love with You», в которой Алперт не только играл на трубе, но и пел, вышла на первое место в Billboard Hot 100. Вдохновлённый этим успехом, Алперт распускает Tijuana Brass и начинает сольную карьеру, кульминацией которой стал бестселлер «Rise» (1979), много лет спустя просемплированный рэпером Notorious B.I.G. в выпущенном посмертно суперхите «Hypnotize» (1997).

Свободное от музыки время Герб Алперт посвящает своему хобби — абстрактной живописи и скульптуре. Он также является основателем и совладельцем студии звукозаписи A&M Records, который открыл немало суперзвёзд американской поп-музыки — от дуэта The Carpenters до Джанет Джексон.

Отрывок, характеризующий Алперт, Герб

– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.