Алп-Илитвер
Алп-Илитвер — правитель (князь) Царства гуннов (савир) в Дагестане VII века нашей эры. Носил древнетюркский титул «эльтебер» — титул автономного, но вассального по отношению к хазарам правителя. В 682 году принял христианство от Кавказской Албании.
Биография
Впервые Алп-Илитвер упоминается в 626 году в «Истории Агван» Моисея Каганкатваци. Следует отметить, что «Алп-Илитвер» является передачей титула эльтебер. Собственным именем Алп-Илитвера было имя Булу (до смерти отца он упоминается как «Булу Шад», то есть принц Булу)[1]. С 631 года Алп-Илитвер становится эльтебером (федератом) хазарских каганов.
Возвышение
Мовсес Каганкатваци пишет о причинах возвышения Алп-Илитвера следующее[2]:
Выделяясь силой и доблестью, он прославился в состязаниях, как победитель на греческих олимпиадах, отличившись силой среди всех остальных, он снискал себе великолепное имя доблестное, совершив многие подвиги храбрости в Туркестане при хакане хазиров, он снискал любовь хакана, и тот выдал за него свою дочь. А также был он удостоен сана илитуерства и прославлен в пределах всех трех стран, потому что наставления епископа о светлом вероучении он принял как венец славы
В Истории страны Алуанк Алп-Илитвер именуется самыми разными терминами — «царь гуннов», «великий князь гуннов», «высокопрестольный князь гуннов» и др. В Армянской географии правитель гуннов назван царем. По мнению Л. Б. Гмыри, эти факты свидетельствуют о том, что гуннами единолично правил представитель аристократического рода. Исследовательница допускает, что Алп-Илитвер пришел к власти благодаря своим личным качествам[3].
Внешняя и внутренняя политика
Алп-Илитвер сосредоточил в своих руках рычаги управления внутренней и внешней жизни страны гуннов. Будучи единоличным правителем, Алп-Илитвер, как и его предшественники, заключал союзы и начинал войны, был верховным судьей. Однако Алп-Илитвер был вынужден отдавать дань остаткам старой родоплеменной демократии, обращаясь по особо важным вопросам к племенной аристократии и вождям племен[3].
Царство гуннов (савир) при Алп-Илитвере, по мнению А. В. Гадло, представляло из себя образование, искавшее выхода из хазарской опеки и сближения с Албанией[4]. Недовольный убийством заговорщиками союзного албанского князя Джеваншира в 669 году, Алп-Илитвер совершает вторжение в Албанию, принудив нового албанского князя Вараз-Трдата к принятию вассальной зависимости. В 682 году Алп-Илитвер вместе с Царством гуннов принимает христианство от Кавказской Албании. Важную роль в этом событии сыграл албанский епископ Исраэль[5].
Мовсес Каганкатваци[6]:
Он старался постепенно прекратить исступленный плач над мертвыми и бешеную резню и, поняв, что отечественные верования скверны и отвратительны, он дал перед всеми обет [разрушить] капища Аспандиата запретить жертвоприношения другим языческим богам и повелел поклоняться только живому Богу, Творцу небес и земли, а также Сыну Единорожденному и Духу равносильному. Выбросив вон из головы своей всю скверну зла, он, как младенец новорожденный, жаждал цельного молока. Во многих местах он воздвигал церкви и умножал почести священников Божьих.
Напишите отзыв о статье "Алп-Илитвер"
Примечания
- ↑ [kumukia.ru/?id=440 Кумыкский мир | Великий князь Алп-Илитвер]
- ↑ Мовсэс Каланкатуаци — «История страны Алуанк», Изд. Института древних рукописей им. Маштоца «Матенадаран», Ереван, 1984.
- ↑ 1 2 Гмыря Л. Б. Страна гуннов у Каспийских ворот. Махачкала, 1995. — С.169
- ↑ Гадло А. В. 1979. Этническая история Северного Кавказа IV—X вв.
- ↑ М. И. Артамонов. История хазар. // Л.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 1962. — С.186
- ↑ Мовсэс Каланкатуаци, «История страны Алуанк», Изд. Института древних рукописей им. Маштоца «Матенадаран», Ереван, 1984.
Ссылки
Отрывок, характеризующий Алп-Илитвер
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
