Алтафини, Жозе

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жозе Алтафини

Алтафини (слева) с президентом Бразилии Лулой
Общая информация
Полное имя Жозе Жуан Алтафини
Прозвище Маццола
Родился 24 июля 1938(1938-07-24) (85 лет)
Пирасикаба, Сан-Паулу, Бразилия
Гражданство Бразилия
Италия
Рост 176 см
Позиция нападающий
Информация о клубе
Клуб завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
1950—1954 Сан-Паулу
Клубная карьера*
1954—1956 XV ноября (Пирасикаба) 30 (2)
1956—1958 Палмейрас 114 (85)
1958—1965 Милан 205 (120)
1965—1972 Наполи 180 (71)
1972—1976 Ювентус 74 (25)
1976—1978 Кьяссо 60 (16)
1979—1980 Мендризио 28 (11)
Национальная сборная**
1957—1958 Бразилия 11 (8)
1961—1962 Италия 6 (5)
Международные медали
Чемпионаты мира
Золото Швеция 1958

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Жозе Жуан Алтафини (порт. José João Altafini; 24 июля 1938, Пирасикаба, Сан-Паулу) — бразильский и итальянский футболист, выступавший на позиции нападающего. Чемпион мира 1958 года в составе сборной Бразилии. Позднее выступал за сборную Италии.

Занимает 3-е место по числу голов в итальянской серии А[1].

В Бразилии играл под псевдонимом Маццола (итал. Mazzola), взятым в честь итальянского нападающего 1940-х годов Валентино Маццолы, разбившегося вместе со своей командой «Торино» в авиакатастрофе[1].





Биография

Жозе Алтафини родился в промышленном городе Пирасикаба в семье Джоаккино Алтафини (итал. Gioacchino Altafini), работника цементного завода, и Марии Маркезони (итал. Maria Marchesoni)[2][3][4][5]. Он был пятым и последним ребёнком в семье, происходившей родом из Италии[6]. У него были братья Луиджи и Аттилио, а также сёстры Мария и Анна Инес[5].

С ранних лет Алтафини увлёкся футболом, занимавшим почти всё его свободное время. В 11 лет Жозе поступил в училище с техническим уклоном, в котором он должен был получить профессию механика. В те же годы будущий футболист едва не погиб: Алтафини очень любил купаться, и во время одного из заплывов он пошёл ко дну; лишь помощь кого-то из взрослых, профессионально занимавшегося плаванием, помогла ему спастись — его вытащили за волосы в последний момент. После этого Жозе почти отказался от плавания и стал проводить всё свободное время на футбольных площадках возле цементного завода. Там его заметили скауты местного клуба «XV ноября», куда он попал в 15-летнем возрасте[6].

Карьера

Выступления в клубе «XV ноября» Алтафини совмещал с учёбой на механика. Он рассчитывал, что позже пойдёт работать на завод, где уже его работал отец[6].

В возрасте 17-ти лет, спустя лишь три дня после своего дня рождения[2], он перешёл в «Палмейрас»[7]. Первоначально Жозе отклонил предложения этой команды, но поразмыслив, согласился[6]. Там футболист год провёл в молодёжной команде, где аргентинский тренер Альфредо Гонсалес перевёл его на место центрального нападающего[2], позицию, на которой футболист провёл всю оставшуюся карьеру. Через год Жозе стал игроком основного, а затем стартового состава клуба[1]. 9 июня 1957 года он забил 5 мячей в чемпионате штата Сан-Паулу в ворота «Нороэстре», а через 7 дней дебютировал в составе сборной Бразилии[3]. Футболист даже переподписал контракт, согласно которому мог играть в Бразилии только за «Палмейрас»[6]. В этом клубе Алтафини получил своё знаменитое прозвище, в котором, впоследствии, он выступал в Италии — Маццола; бразильские журналисты узрели в молодом футболисте схожесть во внешности и манере игры с итальянским нападающим 1940-х годов Валентино Маццолой[7]. Жозе в столь юном возрасте хорошо зарабатывал, он даже смог купить себе в кредит дом[6]. В 1958 году он участвовал в матче Палмейрас — «Сантос» (7:6), где забил 2 гола; во время встречи 5 человек скончались от сердечных переживаний за свои клубы[3].

Весной 1958 года «Палмейрас» провёл турне по Европе. Игра бразильского форварда пришлась по вкусу многим командам «Старого Света». Наиболее конкретный интерес выразили итальянские клубы — «Милан» и «Рома». Договор с римской командой был уже готов[2], но руководство «Палмейраса» предпочло «россонери», чьё предложение — 130 млн лир (около 500 тыс. долларов или 25 млн крузейро)[1][3] было более выгодным[7]. Этот трансфер стал в то время рекордным в истории футбола Бразилии[2]. Президент клуба, Риццоли, рассчитывал, что бразилец заменит в составе центрфорварда Гуннара Нордаля, ушедшего из команды[5]. В клубе футболист дебютировал 6 сентября 1958 года в матче Кубка Италии с «Болоньей», в котором его команда проиграла 2:4[5]. Сразу по приезде в Италию, руководство «Милана» попросило Алтафини отказаться от прозвища «Маццола», чтобы не обижать двух сыновей Валентино. В первом же сезоне футболист стал чемпионом Италии и лучшим бомбардиром команды с 28-ю мячами[7], уступив в общем бомбардирском счёте лишь Антонио Анджелилло. На следующий год футболист забил 20 голов в чемпионате, четыре из которых в одной встрече — с миланским «Интером»[5]. В два последующих года форвард забивал по 22 мяча в первенстве. И в сезоне 1961/1962 он во второй раз стал победителем серии А. В этом же розыгрыше турнира нападающий забил 4 гола в матче с туринским «Ювентусом»[1]. Этот же период характеризовался конфликтами с главным тренером команды, Луиджи Бониццони, закончившийся лишь после ухода тренера из клуба[5]. В сезоне 1962/1963 бразилец забил в чемпионате лишь 11 голов, но это ухудшение результативности он компенсировал в Кубке чемпионов, где 14 раз поражал ворота соперника, что долгое время было рекордным показателем[8]. Из этих 14 голов, пять Алтафини забил в одной встрече — против люксембургского клуба «Унион». Дважды в том же розыгрыше форвард забивал по три мяча: в ворота того же «Униона» и «Галатасарая». А два гола Жозе забил в финале турнира с «Бенфикой», принеся победу своей команде со счётом 2:1[9]; по легенде, Нерео Рокко, главный тренер «Милана», в перерыве специально разозлил Алтафини, сказав, что он играет как кролик, после чего тот вышел на поле и дважды забил[5]. В следующем сезоне Алтафини забил 19 голов, из которых лишь 14 в чемпионате. Однако летом 1964 года он обратился к руководству «россонери», требуя повышения заработной платы. После отказа, Жозе сначала отказывался выходить на поле, а затем уехал на родину в Бразилию, сказав: «Без контракта я не играю»[5]. Футболист даже тренировался с «Палмейрасом», но затосковав по Италии, на рождество послал открытку Виане. Первоначально Виана наложил мораторий на возвращение игрока, но затем сменил гнев на милость[5]. В результате, в январе 1965 года Алтафини вернулся в Италию, когда его клуб находился на первом месте и претендовал на победу в турнире. Однако с ним в составе «Милан», имевший 7-очковое преимущество над ближайшим преследователем, выступил плохо и занял второе место. Болельщики клуба обвинили во всём Алтафини, а руководство пошло на поводу у тиффози, и форвард был выставлен на трансфер[1]. Всего за «Милан» Жозе провёл 246 матчей и забил 161 гол[5].

В 1965 году Алтафини был куплен клубом «Наполи». Вместе с ним в эту команду перешёл другой известный футболист — Омар Сивори. За трансфер двух этих футболистов была заплачена сумма в 150 млн аргентинских песо[10]. Неаполитанская команда таким образом стремилась улучшить своё положение: она только вышла из серии В. Уже в первый год после возвращения в высший итальянский дивизион клуб выиграл бронзовые медали первенства. Сам Алтафини стал лучшим бомбардиром команды, забив 14 голов. И в том же сезоне он помог команде выиграть Кубок Альп[11]. И год спустя Алтафини стал лучшим бомбардиром команды с 16 мячами, а по общему числу голов поделил 3-4 место с Куртом Хамриным; клуб же занял 4 место. А в сезоне 1967/1968 Алтафини, в третий раз подряд забивший наиболее число голов в клубе, помог «Наполи» занять наивысшее в истории 2 место в чемпионате[1]. Но затем и результативность Алтафини, и игра «Наполи» ухудшилась. Два сезона подряд клуб находился в середине турнирной таблицы. Затем в 1971 году неаполитанцы заняли 3 место, но в основном благодаря своей обороне. А год спустя клуб вновь оказался в середине турнирной таблицы, заняв 8 место. В эти последние сезоны Жозе имел жёсткую конкуренцию за место в составе: в команду пришли новые нападающие — Харальд Нильсен, Курт Хамрин, Анджело Сормани.

В конце 1972 года Алтафини перешёл в туринский «Ювентус». Покупка 34-го игрока была оценена неоднозначно. Более того, президент «Старой Синьоры» Итало Аллоди, осуществил трансфер, не поставив в известность президента клуба, Джампьеро Бониперти, который очень разозлился, узнав о уже совершённой сделке[1]. Его дебютной игрой за клуб стал матч Кубка Италии против «Новары», в котором его команда победила 1:0[12]. Начало выступлений за «Юве» было для Алтафини неудачным: на фоне партнёров он казался очень медлительным, часто не успевал за атаками. Лишь в 9 туре с «Фиорентиной» он забил; при чём сделал это дважды, принеся своей команде победу со счётом 2:1[1]. Всего за сезон он забил 12 голов, из которых девять в чемпионате (лучший результат среди всех игроков клуба в сезоне). «Ювентус» выиграл в этом сезоне серию А, а также дошёл до финалов Кубка Италии и Кубка чемпионов, где, однако, проиграл. В финал главного европейского клубного турнира «Старую Синьору» вывел именно Алтафини, дважды забив в полуфинале с «Дерби Каунти»[13]. В следующем сезоне Алтафини провёл 32 матча и забил 10 голов; «Ювентус» занял в серии А второе место, а также проиграл в финале Межконтинентального кубка. А в сезоне 1974/1975 «Юве» вновь добился победы в серии А. Алтафини, забивший 8 голов (всего за сезон 13) внёс важную роль в победу клуба: он заменил в атаке заболевшего туберкулезом и надолго вышедшего из строя Роберто Беттегу[1]. Следующий сезон стал для Жозе последним в составе «Старой Синьоры». Он провёл за год лишь 17 игр и забил два гола, в основном выходя на поле со скамьи запасных[2]. Всего за Ювентус форвард провёл 119 матчей и забил 37 голов.

Завершил карьеру футболист в швейцарских клубах «Кьяссо» и «Мендризио».

Международная карьера

В 1957 году, в возрасте 18 лет, главный тренер сборной Бразилии, Силвио Пирилло, вызвал его в состав национальной команды[1]. Его дебют состоялся 16 июня того же года в матче с Португалией, в котором бразильцы победили 3:0, а Алтафини забил второй гол своей команды[14][15]. В том же году он провёл ещё два матча на Кубок Рока с Аргентиной. В первой игре он сделал голевую передачу на Пеле[16], а во второй забил гол, ставший победным и принёсший его команде этот трофей[14].

Затем он забивал в товарищеских встречах с «Коринтиансом», дважды с Фиорентиной и один с «Интером»[15]. Но несмотря на эти успехи, молодой форвард многими считался слишком неопытным для участия в чемпионате мира в Швеции. Однако из-за своей игры и травм конкурентов за место в составе Алтафини попал в список футболистов, отправившихся на мундиаль. Любопытно, что в этом списке он был официально записан как Маццола[1]. В первом матче соревнования, с Австрией, Жозе вышел в стартовом составе и забил два гола, а также сделал голевую передачу на Нилтона Сантоса[17]. В следующей игре он также сыграл весь матч, однако встреча с Англией завершилась вничью 0:0[14]. После игры Нилтон Сантос подошёл к главному тренеру команде, Висенте Феоле, и сказал, что Гарринча и Пеле, не участвовавшие в стартовых играх, сыграли бы лучше, чем выступавшие на их позициях Жоэл и Алтафини. Мнение Нилтона поддержал Жоао Авеланж, президент Конфедерации футбола Бразилии, врач команды Гослинг, а также несколько других футболистов сборной, включая лидеров команды, Диди и Беллини[18]. Однако эта версия позже была опровергнута действующими лицами эпизода[19][20]. По второй версии, Гарринча сам подошёл к Феоле и сказал: «Или вы ставите меня на игру с русскими, или я завтра же улетаю домой или подписываю контракт с итальянским клубом»[21], что напугало тренера. В результате место Алтафини в основном составе занял Пеле. Сам же Пеле утверждал, что Жозе не вышел на поле из-за травмы, полученной в матче с англичанами[22]. Алтафини сыграл ещё один матч на турнире: 19 июня в четвертьфинале с Уэльсом, где вышел в стартовом составе вместо травмированного Вава[23]; игра завершилась победой бразильцев 1:0[14][15]. Этот матч стал последним для него за сборную страны. Без него бразильцы выиграли оставшиеся матчи и впервые стали чемпионами мира.

В 1961 году Алтафини получил итальянское гражданство и возможность выступать за сборную Италии[1]. 15 октября он дебютировал в составе сборной в матче с Израилем и сразу же забил гол ударом через себя; этот матч стал для команды, проигрывавшей по ходу встречи 0:2, победным[1]. В мае 1962 года Жозе дважды подряд делал по дублю в товарищеских матчах с Францией и Бельгией[15]. На чемпионат мира 1962 Алтафини поехал в качестве основного форварда команды. Но в первых двух матчах итальянцы, и Алтафини в частности, не забили ни одного мяча. В третьей игре Жозе не участвовал, а «Скуадра Адзурра» заняла третье место в группе и вылетела из турнира. После чемпионата мира, руководство футбола Италии приняло решение отказаться от футболистов, не рождённых в этой стране. Из-за чего более за «Скуадру Адзурру» Жозе не выступал[6]. Таким образом матч против Чили 2 июня на мундиале стал для Алтафини последним в футболке сборной Италии[15]. После сам футболист признавался: «Одно из самых моих больших разочарований, это то, что я решил сменить футболку на чемпионате мира в Чили. Я играл в Италии и увидел своих бывших коллег, игравших дома, и сумевших взять второй Кубок мира»[3].

Послефутбольная жизнь

Завершив карьеру игрока, Алтафини долгое время не работал. Затем он был вынужден устроиться работать простым страховым агентом. Позже он работал экспертом и комментатором на телевидении[2], а также вместе с Валерией Бенатти вёл свою программу на радио[6]. А также недолго проработал тренером-консультантом в клубе «Салернитана», которая с ним резко улучшила свои результаты и даже вышла в серию А, где задержалась, правда, совсем не долго[1]. В 2009 году Алтафини стал итальянским «голосом» компьютерной игры Pro Evolution Soccer 2009[3].

Личная жизнь

Будучи игроком «Палмейраса», Алтафини женился на Елеане д’Аддио (порт. Eleana D'Addio). Его супруга была дочерью директора библиотеки[2]. Они познакомились когда ему было 18 лет и три года встречались, поженившись в 1959 году. Позже, уже будучи игроком «Милана», у четы Алтафини родилось две дочери[6]. Старшая, Патрисия (порт. Patricia), вышла замуж за журналиста Педро Освалдо Настри (порт. Pedro Oswaldo Nastri). Младшая, Кристина (порт. Cristina), за Марко Сальваторе Пульвиренти (итал. Salvatore Marco Pulvirenti). Обе они проживают в Бразилии.

Жозе отличался очень весёлым поведением и часто шутил. Несколько раз он забирался в шкафчик главного тренера «Милана», Нерео Рокко, и когда тот открывал его, с воем выскакивал, пугая наставника команды[5].

Статистика выступлений

Клубная

Италия

Сезон Клуб Лига Чемпионат Кубок Контин. Прочие Всего
Игры Голы Игры Голы Турнир Игры Голы Игры Голы Игры Голы
1958/1959 Милан Серия A 32 28 4 4 2 2 38 34
1959/1960 Милан Серия A 33 20 0 0 КЕЧ 4 2 2 4 39 26
1960/1961 Милан Серия A 34 22 2 4 2 0 38 26
1961/1962 Милан Серия A 33 22 0 0 КЯ 2 0 0 0 35 22
1962/1963 Милан Серия A 31 11 2 1 КЕЧ 9 14 4 5 46 31
1963/1964 Милан Серия A 30 14 1 0 КЕЧ 4 4 3 1 38 19
1964/1965 Милан Серия A 12 3 0 0 КЯ 0 0 12 3
1965/1966 Наполи Серия A 34 14 2 1 КМ 1 1 4 6 41 22
1966/1967 Наполи Серия A 27 16 1 1 КЯ 5 1 33 18
1967/1968 Наполи Серия A 29 13 2 1 КЯ 3 3 34 17
1968/1969 Наполи Серия A 21 5 4 2 КЯ 3 1 0 0 28 8
1969/1970 Наполи Серия A 15 8 3 0 КЯ 3 0 5 3 36 11
1970/1971 Наполи Серия A 25 7 11 4 36 11
1971/1972 Наполи Серия A 29 8 5 2 КУ 2 0 36 10
1972/1973 Ювентус Серия A 23 9 6 0 КЕЧ 6 3 35 12
1973/1974 Ювентус Серия A 21 7 8 2 КЕЧ 2 1 1 0 32 10
1974/1975 Ювентус Серия A 20 8 6 0 КУ 9 5 35 13
1975/1976 Ювентус Серия A 10 1 4 1 КЕЧ 3 0 17 2
Всего Серия A 459 216 61 23 56 35 23 21 599 295

Международная

Бразилия

Италия

Достижения

Командные

Личные

Напишите отзыв о статье "Алтафини, Жозе"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 [www.sovsport.ru/gazeta/article-item/70014 Жозе Альтафини — «внебрачный сын» Валентино Маццолы]
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 [calcioseriea.blogspot.com/2007/05/memorabilia-altafini.html Memorabilia — Altafini]
  3. 1 2 3 4 5 6 [www.quattrotratti.com/2010/04/brasileiros-no-calcio-jose-altafini.html Brasileiros no Calcio: José Altafini]
  4. По другим сведениям Марии Маркезини (итал. Maria Marchesini)
  5. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 [www.magliarossonera.it/protagonisti/Gioc-Altafini.html Профиль на magliarossonera.it]
  6. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [footballfan.com.ua/biografii/zhoze_altafini_on_zhe_dzhuzeppe_matsola.html Жозе Альтафини, он же — Джузеппе Мацола ]
  7. 1 2 3 4 [www.bocahuniors.ru/world/jozealtafini.html Жозе Альтафини]
  8. [www.sports.ru/football/1020202745.html Криштиану Роналду установил рекорд по голам за сезон в Лиге чемпионов — Футбол — Sports.ru]
  9. [www.rsssf.com/ec/ec196263.html#cc Champions' Cup 1962-63]
  10. [footballplayers.ru/players/story_337.html Гениальный скандалист]
  11. [www.rsssf.com/tablesa/alpi66.html Cup of the Alps 1966]
  12. [www.myjuve.it/giocatori-juventus/jose_joao-altafini-107.aspx Профиль на myjuve.it]
  13. [www.myjuve.it/giocatori-juventus-stagione-1972-73/jose_joao-altafini-partite-disputate-competizioni_internazionali-107-Internaz-78.aspx José João Altafini. Partite Disputate: Competizioni Internazionali — 1972/73]
  14. 1 2 3 4 [www.rsssfbrasil.com/sel/brazil195758.htm Seleção Brasileira (Brazilian National Team) 1957—1958]
  15. 1 2 3 4 5 [www.rsssf.com/miscellaneous/altafini-intlg.html José João Altafini — International Appearanches]
  16. А. Фонтан. Пеле — король футбола. — Физкультура и спорт, 1972.
  17. Bernardo Pombo. [oglobo.globo.com/esportes/mat/2008/05/15/contra_austria_em_1958_golaco_de_nilton_santos-427410124.asp Contra a Áustria, em 1958, o golaço de Nílton Santos] (порт.). O Globo Online (15 мая 2008). Проверено 8 марта 2011. [www.webcitation.org/653SzKko7 Архивировано из первоисточника 29 января 2012].
  18. Ruy Castro. Estrela solitária: um brasileiro chamado Garrincha. — Companhia das letras, 1995. — ISBN 85-7164-493-4.
  19. Bellos, Alex [www.guardian.co.uk/football/2002/apr/27/sport.features On a glorious bender]. The Guardian (27 апреля 2002). Проверено 19 января 2010. [www.webcitation.org/5w9nK4wR5 Архивировано из первоисточника 1 февраля 2011].
  20. Горанский, И. В. Жизнь и смерть Маноэла дос Сантоса Гарринчи. — М.: Физкультура и спорт, 1988. — С. 26. — 158 с. — ISBN 5-278-00008-2.
  21. Игорь Гольдес. [www.sport-express.ru/newspaper/1998-03-26/11_1/ Бразильцам помогали... Голые женщины]. Проверено 23 марта 2010. [www.webcitation.org/5w9nyzjPV Архивировано из первоисточника 1 февраля 2011].
  22. Пеле, Роберт Л. Фиш. Эдсон Пеле. Моя жизнь и прекрасная игры. — М.: Планета, 1989. — ISBN 5-85250-092-5.
  23. [esporte.uol.com.br/futebol/copa58/selecaobrasileira/mazzola.jhtm Mazzola]

Ссылки

  • [www.figc.it/nazionali/DettaglioConvocato?codiceConvocato=64&squadra=1 Профиль на figc.it]
  • [www.rsssf.com/players/altafini-in-ec.html Матчи Алтафини в Еврокубках]
  • [www.rsssf.com/players/braz-players-in-it.html#altafini Профиль на Brazilian Players and Coaches in Italy]
  • [www.myjuve.it/giocatori-juventus/jose_joao-altafini-107.aspx Профиль на myjuve.it]
  • [www.rsssf.com/miscellaneous/altafini-intlg.html José João Altafini — International Appearanches]


</div> </div>

Отрывок, характеризующий Алтафини, Жозе

– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.