Гибсон, Алтея

Алтея Гибсон
Гражданство	США США
Дата рождения	25 августа 1927(1927-08-25)
Дата смерти	28 сентября 2003(2003-09-28) (76 лет)
Место рождения	Силвер, Южная Каролина, США
Место смерти	Ист-Ориндж, Нью-Джерси, США
Рабочая рука	правая
Одиночный разряд
Наивысшая позиция	1
Турниры серии Большого шлема
Австралия	финал (1957)
Франция	победа (1956)
Уимблдон	победа (1957, 1958)
США	победа (1957, 1958)
Парный разряд
Турниры серии Большого шлема
Австралия	победа (1957)
Франция	победа (1956)
Уимблдон	победа (1956—1958)
США	финал (1957, 1958)
Завершила выступления

Спортивные награды
Панамериканские игры
Золото	Чикаго 1959	Одиночный разряд

Алте́я Ги́бсон (англ. Althea Gibson; 25 августа 1927, Силвер, Южная Каролина — 28 сентября 2003, Ист-Ориндж, Нью-Джерси) — американская теннисистка-любительница и гольфистка, лидер мирового женского тенниса во второй половине 1950-х годов.

• 11-кратная победительница турниров Большого шлема в одиночном, женском парном и смешанном парном разрядах в 1956—1958 годах, первая чернокожая победительница турниров Большого шлема.
• «Спортсменка года» по версии AP (1957).
• Член Международного зала теннисной славы с 1971 года.

Биография

Алтея Гибсон родилась в семье фермеров, выращивавших хлопчатник и с трудом сводивших концы с концами. Она была старшим ребёнком из пяти. В годы Великой Депрессии семья перебралась в Нью-Йорк, где Дэниел Гибсон, отец Алтеи, нашёл работу в гараже. Несколько лет детства Алтея провела также в Филадельфии, где она жила у тётки. Она рано бросила школу и уже к 14 годам сменила несколько мест работы.

С 1946 года Гибсон посещала школу в Уилмингтоне (Северная Каролина). После окончания школы друзья помогли Алтее поступить в Сельскохозяйственный и механический университет Флориды в Таллахасси, открытый для чернокожих студентов, который она закончила в 1953 году по специальности «физическое воспитание». После этого она некоторое время работала тренером в Университет Линкольна в Джефферсон-Сити, также готовивший чернокожих студентов. Одновременно она тренировалась у Сидни Ллевеллина, приведшего её к победам на крупнейших турнирах во второй половине десятилетия.

В 1958 году Гибсон на пике славы издала автобиографическую книгу «Я всегда хотела кем-то стать» (англ. I Always Wanted to Be Somebody). На следующий год вышла пластинка песен в её исполнении. Она также снялась в художественном фильме «Кавалеристы». В 1965 году она вышла замуж. В 1983 году, через несколько лет после развода с Дарбеном, она вышла замуж за своего бывшего тренера Сидни Ллевеллина, но и с ним в дальнейшем развелась. С середины 1970-х годов она занимает административные должности на уровне штата Нью-Джерси (комиссар по делам спорта, советник губернатора по вопросам физкультуры и спорта), а также на федеральном уровне.

В середине 1990-х годов Алтея Гибсон перенесла инсульт. Проблемы со здоровьем подорвали её финансовое положение, и только сбор средств, организованный её прежней партнёршей по корту Анджелой Бакстон, помог ей отказаться от мыслей о самоубийстве. Она умерла в Ист-Ориндже (Нью-Джерси) в сентябре 2003 года.

Теннисная карьера

Алтея Гибсон начала играть в теннис подростком. В 14 лет сотрудники управления социальной помощи Нью-Йорка не только помогли ей найти работу в качестве охранницы, но и дали ей направление в спортивную секцию местного отделения полиции. Там она привлекла внимание тренера из клуба «Космополитен» — лучшего негритянского теннисного клуба в Нью-Йорке. Он организовал сбор средств, позволивших Гибсон в 1941 году приобрести членский абонемент в клуб. Уже в том же году она стала победительницей открытого первенства штата Нью-Йорк. В 1942 году она выиграла свой первый турнир под эгидой Американской теннисной ассоциации, объединявшей чернокожих теннисистов. В 1946 году Гибсон перебралась в Уилмингтон, где её новым тренером стал Хьюберт Итон. Уже на следующий год она впервые стала чемпионкой Американской теннисной ассоциации (впоследствии она выиграла этот титул ещё девять раз).

Уже будучи неоднократной чемпионкой США среди чернокожих теннисисток, Гибсон всё ещё не допускалась к международному чемпионату США. Только в 1950 году общественное давление (в том числе статья в теннисном журнале, написанная белой теннисисткой Элис Марбл) привело к тому, что её допустили к соревнованиям. Она прошла первый круг, а во втором в упорной борьбе, растянувшейся на два дня и три сета, последний из которых закончился со счётом 9:7, проиграла одной из лучших теннисисток США и мира, Луизе Браф. В 1951 году она приняла участие в Уимблдонском турнире, став первой негритянкой, приглашённой в нём участвовать.

В 1956 году Гибсон приняла участие в мировом турне сборной США, организованном Госдепартаментом США. В этом же году она выиграла свой первый турнир Большого шлема — чемпионат Франции, причём добилась победы как в одиночном разряде, так и в паре с британской еврейкой Анджелой Бакстон. Их вторая победа, через месяц на Уимблдоне, была отмечена статьёй в «Таймс», озаглавленной «Меньшинства побеждают».

В 1957 году Гибсон выиграла Уимблдонский турнир в одиночном и парном разряде, а в конце года — чемпионат США в одиночном и смешанном парном разряде. Она также выиграла в паре с Ширли Фрай чемпионат Австралии. По итогам сезона она была объявлена агентством «Associated Press» «спортсменкой года». В 1958 году она добавила к списку титулов ещё две победы в одиночном разряде и одну в женских парах.

Поскольку, несмотря на победы в крупнейших любительских турнирах, Гибсон постоянно нуждалась в деньгах, в 1959 году она приняла решение перейти в профессионалы. В 1960 году она стала чемпионкой США среди профессионалов. Она также выступала с показательными матчами, предварявшими баскетбольные матчи в рамках турне знаменитой баскетбольной команды «Harlem Globetrotters».

После долгого перерыва, начавшегося в 1964 году, когда она присоединилась к профессиональной лиге Ladies Professional Golf Association (LPGA), Гибсон вернулась на корт в качестве профессиональной теннисистки в начале 1970-х годов, но особых успехов уже не добивалась, окончательно перейдя на тренерскую и административную работу в 1975 году. В 1971 году её имя было включено в списки Национального (впоследствии Международного) зала теннисной славы. Она также является членом Залов спортивной славы Флориды и Южной Каролины и Зала славы чернокожих спортсменов.

Участие в финалах турниров Большого шлема за карьеру

Одиночный разряд (7)

Победы (5)

Год	Турнир	Соперница в финале	Счёт в финале
1956	Чемпионат Франции	Анджела Мортимер	6-0, 12-10
1957	Уимблдонский турнир	Дарлин Хард	6-3, 6-2
1957	Чемпионат США	Луиза Браф	6-3, 6-2
1958	Уимблдонский турнир (2)	Анджела Мортимер	8-6, 6-2
1958	Чемпионат США (2)	Дарлин Хард	3-6, 6-1, 6-2

Поражения (2)

Год	Турнир	Соперница в финале	Счёт в финале
1956	Чемпионат США	Ширли Фрай-Ирвин	3-6, 4-6
1957	Чемпионат Австралии	Ширли Фрай-Ирвин	3-6, 4-6

Женский парный разряд (7)

Победы (5)

Год	Турнир	Партнёр	Соперницы в финале	Счёт в финале
1956	Чемпионат Франции	Анджела Бакстон	Дарлин Хард Дороти Хед-Нод	6-8, 8-6, 6-1
1956	Уимблдонский турнир	Анджела Бакстон	Фэй Мюллер Дафна Сини	6-1, 8-6
1957	Чемпионат Австралии	Ширли Фрай-Ирвин	Мери Бевис-Хотон Фэй Мюллер	6-2, 6-1
1957	Уимблдонский турнир (2)	Дарлин Хард	Мери Бевис-Хотон Тельма Койн-Лонг	6-1, 6-2
1958	Уимблдонский турнир (3)	Мария Буэно	Маргарет Варнер-Блосс Маргарет Осборн-Дюпон	6-3, 7-5

Поражения (2)

Год	Турнир	Партнёр	Соперницы в финале	Счёт в финале
1957	Чемпионат США	Дарлин Хард	Луиза Браф Маргарет Осборн-Дюпон	2-6, 5-7
1958	Чемпионат США (2)	Мария Буэно	Джин Арт Дарлин Хард	6-2, 3-6, 4-6

Смешанный парный разряд (4)

Победа (1)

Год	Турнир	Партнёр	Соперницы в финале	Счёт в финале
1957	Чемпионат США	Курт Нильсен	Дарлин Хард Боб Хоу	6-3, 9-7

Поражения (3)

Год	Турнир	Партнёр	Соперницы в финале	Счёт в финале
1956	Уимблдонский турнир	Гарднар Маллой	Ширли Фрай-Ирвин Вик Сейксас	6-2, 2-6, 5-7
1957	Уимблдонский турнир (2)	Нил Фрейзер	Дарлин Хард Мелвин Роуз	4-6, 5-7
1958	Уимблдонский турнир (3)	Курт Нильсен	Лоррейн Кохлан-Грин Боб Хоу	3-6, 11-13

Литература

• Tom Biracree. [books.google.ca/books?id=XT7HHzL-jO0C&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Althea Gibson]. — Chelsea House, 1990. — 178 с. — ISBN 0-87067-563-X.
• Anne Janette Johnson. Althea Gibson // Great Women in Sports. — Detroit: Visible Ink, 1996. — С. 186—190. — 552 с. — ISBN 0-7876-0873-4.

Ссылки

• [www.altheagibson.com/ Сайт, посвящённый Алтее Гибсон] (англ.)
• [www.fedcup.com/en/players/player/profile.aspx?playerid=20005197 Алтея Гибсон] на сайте Кубка Федерации по теннису (англ.)
• [www.itftennis.com/procircuit/players/player/profile.aspx?playerid=20005197 Алтея Гибсон] на сайте Международной федерации тенниса (англ.)
• [www.tennisfame.com/hall-of-famers/inductees/althea-gibson/ Алтея Гибсон] на сайте Международного зала теннисной славы (англ.)

Отрывок, характеризующий Гибсон, Алтея

Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)