Алтын (денежная единица)

Алты́н, алты́нник — традиционный номинал русской денежной системы, впервые упоминаемый в 1375 году. Первоначально это счётная денежная единица, связывавшая денежные системы нескольких княжеств с разными весовыми нормами денег. После централизации денежной системы в результате реформы Елены Глинской равен 6 московским денгам (московкам) или 3 денгам новгородским (новгородкам). С 1654 по 1718 год чеканился в реальной монете. Позже «алтын» — народно-обиходное название монеты достоинством «три копейки», а пятиалтынный — «пятнадцать копеек».

Этимология

В русскоязычных источниках слово «алтын» впервые встречается в договоре 1375 года, подписанном московским князем Дмитрием Донским с тверским князем Михаилом Александровичем. Его этимологию, как правило, выводят от татарского слова «алты́н», означающего золото, или от татарского «алты» — шесть. Первая версия была предложена востоковедом Александром Казембеком в Материалах для сравнительного и объяснительного словаря (опубликованы в 1854 году) и поддержана многими исследователями, в частности, филологом Максом Фасмером (см. Этимологический словарь русского языка), историком и археологом Германом Фёдоровым-Давыдовым. Автором второй версии считается историк Василий Татищев, она была озвучена в I части Лексикона российского исторического, географического, политического и гражданского (вышла в 1793 году), во второй половине XIX века её сторонником являлся Владимир Даль (см. Толковый словарь Даля), а в середине XX века — нумизмат Иван Спасский и археолог Валентин Янин.

В 1993 году, основываясь уже на хорошо изученном материале по истории денежного обращения Волжской Булгарии и Золотой Орды, нумизмат Всеволод Потин выводит происхождение русского алтына от татарской счётной денежной единицы «алтын», показывая, что в средневековом Булгаре так назывался счётный золотой динар и серебряная монета, равная шести ярмакам (джучидским дирхемам) или двум мискалям, каждый из которых равнялся шести даникам. Татарский нумизмат Азгар Мухамадиев отмечает, что слово «алтын» в древнетатарском языке могло использоваться как в значении «золото», так и счётной денежной единицы, кратной шести. Ещё одно его значение, которое находило поддержку в булгарской денежной системе и сохранилось в некоторых диалектах до наших дней, — «шестьдесят».

Существует версия, согласно которой, слово «алтын» произошло от тюркского словосочетания «алты тийин», что дословно означает «шесть белок» (тин — название белки, а позже денежной единицы у многих тюркских народов). Эта версия была изложена во II томе Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890 года издания) и в академическом Словаре русского языка под редакцией Якова Грота (1891 года издания). Позже в работе «Алтын, его происхождение, история, эволюция», опубликованной в 1911 году, её поддержал нумизмат Владимир Трутовский, а в 1967-м — тюрколог Игорь Добродомов.

Алтын как счётная денежная единица

В реальной монете алтын долгое время не чеканился и использовался в качестве счётной денежной единицы. По мнению исследователя древнерусской денежной системы Валентина Янина, в середине XIV века он был равен шести рязанским веверецам, трём московским резанам или двум джучидским дирхемам. Около 1380 года, когда началась собственная монетная чеканка в Москве и Рязани, один алтын был равен двум рязанским денгам (рязанка), которые появились как подражание дирхемам, или трём денгам московским (московка), которые первоначально были эквивалентны резанам. После 1410 года, когда начинается чеканка в Твери и Новгороде, к алтыну приравниваются четыре тверские денги и три денги новгородские (новгородка). Таким образом, через алтын происходило согласование разномастных местных денежных систем древнерусских княжеств, использовавших разные монетные стопы, между собой, а также с более древней гривенно-кунной денежной системой (векша-веверица и резана — важные её элементы) и денежной системой Золотой Орды. После реформы Василия Тёмного (середина XV века), когда вес московской денги был понижен вдвое, а рязанской, тверской и новгородской остался неизменным и при этом осталось прежним условное содержание серебра в счетном алтыне (2,37 грамма), денежная система древнерусских княжеств стала выглядеть так: 1 алтын = 2 рязанки = 3 новгородки = 4 тверских денги = 6 московок. Поскольку впоследствии именно московская денежная система стала господствующей, именно соотношение 1 алтын = 6 денег сохранялось на протяжении нескольких веков вплоть до наших дней.

По Янину, весовые нормы ранних монет трёх древнерусских княжеств и Новгородской республики можно свести в следующую таблицу (в последней колонке на основании гипотезы Янина реконструированы возможные пределы колебания содержания серебра в счётном алтыне):

Период	Масса и названия монет в граммах
	Рязань	Москва	Тверь	Новгород	Счётный алтын
1350—1360-е годы	Джучидский дирхем: 1,50—1,55	Резана: 1,02	—	—	— (3,00—3,10)
1370—1380-е годы	Джучидский дирхем, рязанка: 1,35—1,42	Московка: 1,02	—	—	2,73 (2,43—2,84)
1380—1410-е годы	Рязанка: 1,35—1,42	Московка: 0,81—0,94	—	—	2,73 (2,43—2,84)
1410—1420 годы	Рязанка: 1,10—1,19	Московка: 0,70—0,79	Тверская денга: 0,57	Новгородка: 0,79	2,37 (2,10—2,38)

Другой известный исследователь древнерусской денежной системы Иван Спасский, соглашаясь с версией об использовании алтына в качестве счётного понятия, связывающего денежные системы нескольких княжеств с разными весовыми нормами денег, склонялся тем не менее к удвоению предложенной Янином пропорции: один алтын, по мнению Спасского, сразу был равен не двум, трём и четырём, а четырём, шести и восьми соответственно рязанской, московской и тверской денгам. То есть для Москвы алтын, по мнению Спасского, всегда был шестиденежным.

После реформы Елены Глинской 1534 года алтын стал равен 6 московским или 3 новгородским деньгам (копейным или копейкам). Хоть алтын и не укладывался в систему счётного рубля, который состоял из 200 московских денег (таким образом, 33 алтына и 2 деньги составляли один рубль), зато три рубля содержали 100 алтынов, что позволяло пользоваться им при денежных расчётах.

Производным от «алтын» является «пятиалтынный» — народное название монеты в 15 копеек, чеканка которой была впервые предпринята в 1764 году.

В апреле 2014 года на обсуждении планов Евразийского экономического союза (ЕАЭС) было обозначено введение единой валюты ЕАЭС «не позднее 2025 года» с рабочим названием «алтын» как гипотетической денежной единицы союза.

Алтын как монета

См. также: Три копейки

Как реальную монету алтын впервые начали чеканить при Алексее Михайловиче в 1654 году из меди.

В 1704 году при Петре I началась чеканка алтынников из серебра, которая продолжалась вплоть до 1718 года.

В ходе денежной реформы 1839—1843 годов начали чеканить монеты с номиналом в 3 копейки, которые с тех пор стали традиционным номиналом Российской империи, а затем СССР.

Литература

• Биткин В.В. Сводный каталог монет России. Часть II (1740—1917). — Киев: ЮНОНА-МОНЕТА, 2003. — 520 с. — ISBN 966-9551-3-9.
• Денисов А.Е. Бумажные денежные знаки России 1769—1917 годов. Часть 3. Государственные бумажные денежные знаки 1898—1917 годов. — М: Нумизматическая Литература, 2004. — 208 с. — ISBN 5-902689-02-3.
• В.Е. Семенов. Монеты России 1700—1917 гг.. — ред. 12. — СПб: КОНРОС, 2013. — 239 с. — 10 000 экз. — ISBN 978-5-94088-021-9.
• Уздеников В. Монеты России (1700—1917): Издание третье. — М.: Collector’s Books; IP Media Inc., 2004.
• Добродомов И. Г. [www.philology.ru/linguistics2/dobrodomov-67.htm Некоторые вопросы изучения тюркизмов в русском языке] // Вопросы лексики и грамматики русского языка. — М., 1967. — С. 364—374.
• Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. — СПб.: Семеновская типолитография (И. А. Ефрона), 1890—1907. — «Викитека»

Ссылки

• Алтын // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Алтынник // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Алтын (денежная единица)

– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.