Алукард (Хеллсинг)

Алукард
アーカード
Произведение	«Hellsing»
Появление	Манга Hellsing: 1-й том
Сэйю	Дзёдзи Наката
Информация
Раса (вид)	Вампир
Пол	Мужской
Возраст	Примерно 590 лет
Рост	220 см
Дата рождения	ноябрь 1431
Род занятий	Охотник на вампиров
Звание	лорд, князь, граф, Носферату
Формирование	Организация «Хеллсинг»
Родственники	Влад II Дракул (отец)
Есть в манге	Hellsing, Hellsing: The Dawn
Есть в аниме	Hellsing, Hellsing Ultimate

Алукард — персонаж аниме и манги под общим названием «Hellsing». Он был создан мангакой Кота Хирано. В 2002 году, в Гран-при журнала «Animage», занял 16-е место среди мужских аниме-персонажей. В аниме-сериалах (как в телевизионном, так и в OVA) Алукарда озвучивает Дзёдзи Наката. В английском дубляже обоих сериалов он озвучен Криспином Фрименом. В русской версии ТВ-сериала озвучен Денисом Беспалым, в OVA сериале Александром Коврижных.

Алукард является протагонистом манги «Hellsing», а также самым могущественным бойцом в рядах организации Hellsing (и, возможно, во всём мире). Он — один из древнейших вампиров. Как правило, он одевается в викторианском стиле, включая темно-красный костюм, высокие сапоги и пышный, замысловато повязанный галстук-бабочку. Поверх он носит длинный красный плащ, а на голове — шляпу с широкими гибкими полями. Глаза его укрыты за жёлтыми стёклами очков в проволочной оправе. Впрочем, у него имеются и другие наряды. Алукард обладает невероятным арсеналом различных сверхспособностей, является превосходным стрелком, а его поразительная физическая сила позволяет ему без усилий стрелять из двух пистолетов весом по 16 килограмм каждый.

Он сражается яростно и часто с особой жестокостью, редко убивая свою жертву до того момента, пока она не окажется полностью обезоруженной и униженной. Он весьма самолюбив и зачастую даёт своим врагам более одного шанса просто для того, чтобы продемонстрировать потенциал своей мощи.

Несмотря на кровожадность, Алукард отнюдь не бесчувственный. Он уважает Интегру, связан узами дружбы с Уолтером, а также ему не безразлична его ученица Серас. В 9-м томе манги начал плакать после победы над Александром Андерсеном. «Только человек может убить чудовище», — слова самого Алукарда, Александр Андерсен был для него таким «человеком». Но превратив себя в «чудовище Бога», Андерсен лишается в глазах Алукарда статуса «человека», вследствие чего и умирает. Видя смерть своего «шанса на поражение», Алукард плачет. Тот, кого он считал равным соперником, сдался.

Создание

Кота Хирано признавался, что его часто обвиняли в плагиате из-за того, что существует множество историй на тему «Дракула жив», а также не раз указывали, что Алукард списан с Вэша-Урагана, главного героя манги Trigun, публиковавшейся в одном журнале с «Хеллсингом».

Имя «Алукард» является анаграммой (обратным написанием) имени «Дракула». В аниме неоднократно назывался «лорд Алукард», однако в манге, после снятия всех печатей Интегра обращается к нему: «Мы вас заждались, граф».

История

Влад III Цепеш (отец — Влад II Дракул), послуживший основой для персонажа Хирано Коты, родился зимой 1431 года. Позже он стал известен, как Влад Цепеш (Влад Колосажатель), а также как Казык-бей (Закалывающий Принц) среди турок. Он правил, с перерывами, являясь господарем Валахии, до его «смерти» в 1476 году, в возрасте 45 лет. Алукард вспоминает «тот день» 523 года назад в главе 71 выпуска «Castlevania». Подробности «смерти» и трансформации Влада показаны в главе 70 «Castlevania».

Гораздо позднее, в 1898 году, раскрываются события новеллы Брэма Стокера. Абрахам Ван Хеллсинг, Артур Хольмвуд, Куинси Моррис и Джек Сюард сумели одержать верх над Графом и убить всех его слуг. В одном из ряда снов, описанных в 4-м томе (2-й эпизод серий OVA), Абрахам отмечает, что Мина была освобождена из-под власти Графа, точно так же, как это произошло в романе. С этого момента предыстория Алукарда начинает значительно расходится с историей, рассказанной в книге Брэма Стокера. Граф был сражён в сердце, но не уничтожен. По собственной воле с того времени Граф стал слугой Абрахама и его потомков, неся верную службу каждому новому поколению Хеллсинг.

Следующей чередой значительных событий в жизни Алукарда является период Второй мировой войны, 1944 год. Алукард в образе маленькой девочки, вместе с 14-летним Уолтером Дорнесом, был отправлен в Варшаву для того, чтобы остановить программу Миллениума по производству вампиров. Результат этого задания пока ещё не был описан в манге. Десятки лет спустя, в 1969 году, Алукард был заключён отцом Интегры, сэром Артуром Хеллсинг, в подземелье особняка Хеллсинг. По словам сэра Хью Айландса в главе 75 выпуска «Heart of Iron», Артур полагал, что Алукард был «слишком сильным лекарством, чтобы использовать его как нечто большее, чем редкое снадобье». Вскоре после смерти Артура в 1989 году, Алукард был разбужен и освобождён, впитав кровь Интегры из её задетого пулей плеча. После 20 лет заключения, Алукард спас Интегру (тогда лишь 12-ти лет от роду) от её дяди-предателя, Ричарда, и стал её слугой.

Характер

Алукард почти неуязвим, поэтому и очень высокомерен. Он часто унижает своих противников. В пылу сражения, Алукард специально ограничивает свои силы печатью Кромвеля, давая врагу ощущение превосходства, только лишь для того, чтобы затем, играючи, взять верх. Его долгая жизнь кажется ему затянувшимся сном, который скрашивают маленькие забавы — его битвы.

Судя по всему, не является сторонником бездумных и беспричинных убийств. Во второй главе манги («Murder Club») он включает бессмысленные расправы двух вампиров в список того, что делает их жалкими. В телевизионной версии («Club M») Алукард озвучивает своё неудовольствие:

Вы забрали все эти жизни и даже не из жажды. Понравилось? Вот что нужно такой мрази как вы, чтобы оттянуться?

Алукард страстно желает смерти. Он рассказывает Королеве, что она «всё такая же живая девчонка, как пятьдесят лет назад, юная леди» и что она стала «действительно красивой».

Затем сообщает Уолтеру, что его старое, дряхлое тело было «в триллион раз прекрасней» чем новое, тело вампира, в главе 74.

Он приходит в ярость, когда Андерсон пронзает своё сердце Гвоздём Святой Елены в 8-м томе, превращаясь в монстра, так как среди монстров сам Алукард явно сильнейший. Отец Интегры (в OVA) рассказывает ей о короле нежити , что «его никто не любит и он сам никого не любит. Бесцельно блуждает он, ужасный призрак, уничтожая все на своем пути. ... эти ужасающие непобедимые чудовища достойны жалости - они как несчастные слабые дети, плачущие и ползающие на коленях».

Алукард надеялся, что паладин и был тем достоиным человеком, который мог оборвать наконец затянувшийся сон вампира и именно этим объясняется его монолог-просьба к Андерсону не становиться монстром.

Артур Хеллсинг лучше всего объясняет этот факт в главе 72:

«Все они ищут возможность начать войну и бесконечные отчаянные, кровавые битвы, похожие на громкий плач. Не думаю, что они вообще хотят всего этого. Наоборот, так они кричат и молят о смерти».

Способности

Алукард демонстрирует, в различных воплощениях, поразительный и подавляющий арсенал сверхспособностей (некоторые критики отмечают, что он даже слишком могуч). Частично они перекликаются с теми, которыми Брэм Стокер наделил своего персонажа. Эти способности не ограничиваются описанными ниже:

• Бессмертие, ограниченное лишь количеством поглощённых душ. Его практически невозможно ранить, но даже если и случится, то его тело моментально регенерирует. Алукарда не могут убить даже обезглавливание и ранение в сердце.
• Огромная физическая сила.
• Сверхчеловеческая точность стрельбы из пистолетов
• Сверхчеловеческое восприятие.
• Сверхчеловеческая скорость.
• Способность проходить сквозь твёрдые объекты.
• Перевоплощение (Алукард может превращать себя или свою часть в летучих мышей, насекомых, демоническую собаку ("собаку Баскервиллей" в OVA), змей, аморфные массы тьмы и различные гуманоидные формы)
• Телепатия.
• Телепортация на короткие расстояния
• Гипноз или манипулирование сознанием.
• Поглощение памяти через выпиваемую кровь.
• Призыв душ тех, чью кровь он пил, в различных физических формах, которые либо становятся продолжением его тела, либо роятся вокруг.
• Хотя вода для вампиров является непреодолимым препятствием, Алукард способен пересекать её, повелевая направлением ветров и течений в окрестности судна, на котором находится, даже если оно лежит в свободном дрейфе.
• Иммунитет к солнечному свету.

Критика и отзывы

• В списке «25 величайших персонажей аниме» (англ. Top 25 Greatest Anime Characters) по версии IGN Алукард занял 21-е место.
• Anime News Network хвалил Алукарда за то, что он освежает образ антигероя-вампира и назвал его «quite the cool figure» (рус. весьма крутой фигурой). В интервью Anime Network News Криспин Фриман, актёр, озвучивавший Алукарда в американской версии аниме, заявил, что он любил озвучивать своего персонажа, так как ему нравится озвучивать «персонажей, которые находятся на грани безумия по той или иной причине», и что он любит озвучивать очень сексуальных персонажей, а «Алукард наиболее сексуальный хищник из всех аниме-персонажей, которых я играл».
• На T.H.E.M Anime Reviews Алукард описывается как «Насквозь анти-герой, но ты просто не сможешь удержаться, чтобы не поддержать его, даже когда очевидно, что он не совсем хороший парень во всем…».
• В обзоре журнала «Мир фантастики» говорилось о том, что визуальный образ героя даёт чёткое представление как о нём самом, так и об идее, которую он несёт. Он является вампиром и одновременно охотником на вампиров, в нём сочетаются аристократизм и свобода воли, а внешний вид прекрасно сочетается с характером. Ухмылка на лице отражает презрительное отношение к тем, кто слабее его.

См. также

• Влад III Цепеш
• Дракула

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Алукард (Хеллсинг)

– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]