Алфавит

Алфави́т (греч. ἀλφάβητος), также а́збука, — форма письменности, основанная на стандартном наборе знаков. В алфавите отдельные знаки — буквы — обозначают фонемы языка, хотя однозначное соответствие звук ↔ буква наблюдается редко и имеет обыкновение утрачиваться в процессе развития устного языка. Алфавит отличается от пиктографического (идеографического) письма, где знаки обозначают понятия (шумерская клинопись), и морфемного и логографического письма, где знаки обозначают отдельные морфемы (китайское письмо) или слова. Выделяются следующие разновидности алфавитов:

• Консонантно-вокалические алфавиты — буквы обозначают как гласные, так и согласные;
• Консонантные алфавиты — буквы обозначают только согласные, гласные могут обозначаться с помощью специальной системы диакритических знаков (огласовки);
• Слоговые алфавиты — буквы обозначают целые слоги, причём слоги с одинаковой согласной, но разные гласные могут обозначаться близкими знаками (т. н. абугиды, типа индийского письма), а могут быть совершенно разными (напр., кана); в узком смысле может не считаться алфавитом.

Использование знаков для отдельных фонем ведёт к значительному упрощению письма в результате сокращения количества используемых знаков. Также, порядок букв в алфавите является основой алфавитной сортировки.

Относительная сложность фонетических систем различных языков обуславливает наличие алфавитов неодинакового размера. Согласно Книге рекордов Гиннесса, больше всего букв — 72 — содержится в алфавите кхмерского языка, наименьшее — 12 (a, e, g, i, k, o, p, r, s, t, u, v) — в алфавите языка ротокас острова Бугенвиль (Папуа Новая Гвинея). Самой древней буквой алфавита является буква «о», которая осталась неизменной в том же виде, в каком она была принята в финикийском алфавите (около 1300 года до н. э.). (Эта буква там обозначала согласный звук, но современная «о» произошла от неё).

История

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Уже в начале Древнего царства (XXVII век до н. э.) египтяне использовали 24 сугубо звуковых иероглифа. Однако принцип алфавита был изобретён семитскими народами. В сер. 3-го тыс. до н. э. писцы в городе Эбла (совр. Тель-Мардих, Северная Сирия) создали такую классификацию заимствованных из Месопотамии слоговых знаков клинописи, использовавшейся ими для записи местного эблаитского языка и месопотамского шумерского языка, в которой знаки упорядочивались по характеру гласных при одних и тех же согласных: ma, mi, mu (в семитских языках имелось только 3 гласных a, i, u). По-видимому, благодаря использованию опыта клинописи и египетского письма, семиты не позднее 1-й пол. 2-го тыс. до н. э. создали такой первоначальный тип консонантно-слогового письма, где имелись знаки для передачи согласных (напр., w) в сочетании с любым гласным (слогов типа wa, wi, wu, записываемых не разными знаками, как в клинописи, а одним).

После того как в набор всех письменных знаков были включены и знаки для гласных, окончательно сложился алфавит как упорядоченное множество письменных обозначений фонем.

Наиболее древним был алфавит города-государства Угарит, известный с сер. 2-го тыс. до н. э. Порядок знаков в нём в основном соответствует порядку знаков в других западносемитских алфавитах, известных начиная с последних веков 2-го тыс. до н. э.: в финикийском, древнееврейском и некоторых других. Финикийцы, жившие на восточном побережье Средиземного моря, в древности были известными мореходами. Они вели активную торговлю с государствами Средиземноморья.

От финикийского алфавита происходят греческий и арамейский алфавиты, давшие начало большинству современных письменностей, а также множество «тупиковых линий» в развитии письма: малоазийские алфавиты, иберское письмо, нумидийское письмо и др. Порядок букв финикийского алфавита прослеживается в алфавитах-потомках; само слово «алфавит» образовано из названия первых двух букв альфа ἄλφα/алеф и бета βῆτα/бет.)

Южносемитский алфавит, внешне напоминавший финикийский, произошёл, по-видимому, не от него, а от гипотетического общего с финикийским предка; потомком южносемитского письма является современное эфиопское письмо.

Греческий алфавит и его потомки

Примерно на рубеже 2—1-го тыс. до н. э. (возможно, и несколько ранее) финикийский алфавит из 22 букв был заимствован греками, которые существенно преобразовали его, превратив древнегреческий алфавит в законченную систему. Соответствие между буквами алфавита и фонемами стало взаимнооднозначным: все знаки алфавита использовались для записи фонем, которым они соответствовали, и каждой фонеме соответствовала некоторая буква алфавита. Этими же особенностями обладают близкородственные древнегреческому этрусский алфавит и имеющие с ним общие черты малоазийские алфавиты в Малой Азии античного времени. Хронология создания и развития всех алфавитов рубежа 2—1-го тыс. до н. э. остаётся дискуссионной.

В I тысячелетии до н. э. Южная Италия была колонизирована греками. В результате этого с греческим письмом познакомились разные народы Италии. Греческий алфавит служит моделью для создания латинского и др. италийских (испытавших также опосредованное этрусское воздействие) алфавитов. В эпоху Римской империи происходило широкое распространение латинского языка и письма. Его влияние усилилось в Средние века в связи с переходом в христианство всех народов Европы. Латинский язык стал богослужебным языком во всех государствах Западной Европы, а латинское письмо — единственно допустимым письмом для богослужебных книг.

В раннем Средневековье под прямым или опосредованным греческим влиянием происходит создание армянского (Месроп Маштоц), грузинского, готского (предположительно Ульфила), старославянских глаголицы и кириллицы (Кирилл и Мефодий, их ученики) и других алфавитов, где порядок, названия и форма знаков точно или с определёнными изменениями соответствуют греческому. Дальнейшее распространение алфавита для записи новых языков осуществлялось на основе уже созданных алфавитов, прежде всего латиницы, кириллицы и др. В I тыс. до н. э. засвидетельствованы южноаравийские алфавиты, представляющие собой раннее ответвление западносемитской системы. Первый документально известный изобретатель систем письма Месроп Маштоц, который в 406 году в городах Эдесса и Самосата завершил работу над созданием армянского алфавита.

Арамейский алфавит и его потомки

Арамейский алфавит, произошедший от финикийского в I тыс. до н. э., положил начало многим письменностям Востока. Разнообразие религий и государств на Востоке, равно как и разнообразие письменных материалов, привело к тому, что потомки арамейского алфавита быстро модифицировались, изменяясь за короткое время до неузнаваемости.

По одной из версий, основными потомками арамейского алфавита являются:

• брахми и произошедшие от него весьма многочисленные (более 100) алфавиты Индии и Юго-Восточной Азии
• кхароштхи (тупиковая ветвь в развитии индийского письма)
• еврейский алфавит
• сирийское письмо и его многочисленные потомки, включая монгольское письмо
• набатейское письмо и его потомок — арабское письмо

Среди индийских учёных обычно принято считать, что письмо брахми индийского происхождения. Некоторые учёные при этом ссылаются на памятники протоиндийской письменности (III—II тыс. до н. э.), обнаруженные при раскопках городов Хараппы и Мохенджо-Даро (по одной из гипотез, письменность долины Инда является, как и брахми, алфавитно-слоговым письмом).

Названия букв

Во всех известных системах алфавита каждая буква имеет своё название. Названия букв в основном сохраняются в родственных системах и при заимствовании из одной системы в другую (из западносемитской в греческую). Названия букв во многих семитских традициях, кроме угаритской (очевидно, для удобства запоминания и обучения), были образованы от обозначающих предметы слов, которые начинаются с соответствующих фонем («алеф» ‘бык’, «бет» ‘дом’ и т. п.).

Числовое значение

Знаки древнейших известных алфавитов, в частности угаритского, не использовались для обозначения чисел. Позднее в западносемитских алфавитах 1-го тыс. до н. э. и в греческом алфавите первая по порядку буква [напр., греч. α (альфа)] может быть знаком для первого целого числа натурального ряда после нуля (то есть «α» означала число 1), вторая — для второго («β» означала число 2) и т. д. Этот принцип был сохранён во многих системах, основанных на греческой модели, в частности, в старославянской и древнерусской. При изменении формы буквы её порядковое место в алфавите и числовое значение чаще всего сохраняются, поэтому для изучения истории алфавитов способы обозначения чисел имеют большое значение.

Список алфавитов

• Финикийская письменность
• Греческий алфавит
  • Коптский алфавит
• Грузинский алфавит
• Армянский алфавит
• Еврейский алфавит
• Арамейский алфавит
• Глаголица
• Кириллица
  • Азербайджанский алфавит
  • Башкирский алфавит
  • Белорусский алфавит
  • Болгарский алфавит
  • Казахский алфавит
  • Киргизский алфавит
  • Македонский алфавит
  • Молдавский алфавит
  • Монгольский алфавит
  • Осетинский алфавит
  • Русский алфавит
  • Сербский алфавит
  • Таджикский алфавит
  • Татарский алфавит
  • Украинский алфавит
  • Черногорский алфавит
  • Чеченский алфавит
  • Чувашский алфавит
• Древнепермский алфавит
• Латинский алфавит
  • Латышский алфавит
  • Польский алфавит
  • Румынский алфавит
  • Словацкий алфавит
  • Словенский алфавит
  • Таджикская письменность
  • Татарский алфавит
  • Турецкий алфавит
  • Черногорский алфавит
  • Чеченский алфавит
  • Чешский алфавит
  • Алфавит эсперанто
• Арабский алфавит
• Бенгальский алфавит
• Рунический алфавит
• Угаритский алфавит
• Этрусский алфавит
• «Суммарный алфавит» для языков СССР
• Фонетический алфавит

Авторы, время создания алфавитов

• Армянский алфавит — Месроп Маштоц, 405 г.
• Грузинский алфавит — наиболее широкое распространение в мировой исторической науке получила точка зрения, основанная на армянских первоисточниках V—VII веков, согласно которым создателем первого грузинского письма — мргвловани — является Месроп Маштоц (создавший также в 405 году н. э. армянский алфавит). Грузинские историки в подавляющем большинстве придерживаются точки зрения, что грузинский алфавит возник до Месропа Маштоца.
• Кириллица — Кирилл и Мефодий, 863 г.
• Древнепермский алфавит — Стефан Пермский, 1372 г.
• Хангыль (корейское письмо) — Чосон Седжон Великий, 1444 г.
• Вьетнамский алфавит — Александр де Род, ок. 1624 г.

См. также

• Айбубен
• Письмо (письменность)

Литература

• Гамкрелидзе Т. В. Происхождение и типология алфавитной системы письма // Вопросы языкознания. 1988. № 5-6.
• Дирингер Д. Алфавит. М., 1963.
• [ec-dejavu.ru/b/Bricks.html Йейтс Фрэнсис. Ренессансные «Наглядные алфавиты»] // Йейтс Фр. Искусство памяти. СПб, 1997
• Лундин А. Г. О происхождении алфавита // Вестник древней истории. 1982. № 2.
• The World’s Writing Systems / Eds. Daniels P.T., Bright W. N.Y., 1996.

Ссылки

• [www.rodurago.de/en/index.php?site=alphabet Список различных алфавитов в транслитерации] (по-английски)
• [archive.is/20130115211225/cern.ch/juravlev/alphabeth.gif Протосинайский алфавит]
• Алфавит // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [skydrive.live.com/?cid=e39b50d7d9ea3235&id=E39B50D7D9EA3235%21105#!/view.aspx?cid=E39B50D7D9EA3235&resid=E39B50D7D9EA3235%21126&app=WordPdf An Early Hellenic Alphabet for Common, Ikonogrammaton & Paleogrammikon, System Writing and Reading of the Ancient Speech]

Отрывок, характеризующий Алфавит

С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.