Алфеева, Валерия Анатольевна
Поделись знанием:
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
| Валерия Алфеева | |
| Имя при рождении: |
Валерия Анатольевна Алфеева |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: | |
| Язык произведений: | |
Вале́рия Анато́льевна Алфе́ева (род. 19 июня 1938, село Пителино, Рязанская область, РСФСР, СССР) — советский и российский писатель, публицист, поэт, член Союза писателей СССР (1981).
Автор книги рассказов «Цветные сны», повестей «Джвари», «Призванные, избранные, верные», сборников «Странники», «Паломничество на Синай», «Невечерний свет», «Священный Синай», сборника стихотворений «Осанна».
Биография
Родилась 19 июня 1938 года в селе Пителино, Рязанской области.
В 1961 году закончила факультет журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.[1]
С 1981 года член Союза писателей СССР.
Сын — Митрополит Волоколамский Иларион, Архиерей Русской Православной Церкви, постоянный член Священного Синода, председатель ОВЦС Московского патриархата, доктор богословия, доктор философии, патролог, церковный историк, композитор.
Библиография
- Книги на русском языке
- Цветные сны Из атлантических дневников, и рассказы / Предисл. Ю. Нагибина; — М.: Мол. гвардия, 1978—255 c.
- Странники : [Сб. повестей и худож.-докум. произведений] / — М.: ТЕРРА — Кн. клуб, 1999. — 542. — (Русь православная : История православ. церкви, жития святых, романы и повести о более чем тысячелетней истории православия на Руси). ISBN 5-300-02750-2.
- Паломничество на Синай. У Мамврийского дуба. Великая лавра Саввы Освященного. Священный Патмос. — М.: Крутицкое Патриаршее подворье 1998. — 320 с. ISBN 5-7873-0008-7.
- Джвари. Повести. -- М,: Крутицкое Патриаршее подворье, 2010 -- 293 с.
- Невечерний свет. -- М.: Эксмо. Лепта. Новоспасский монастырь, 2013 -- 427 с. ISBN 978-5-699-64033-1
- Священный Синай. -- М.: Эксмо. Лепта. Новоспасский монастырь, 2013 -- 493 с. ISBN 978-5-699-63980-9
- Осанна. Избранные стихотворения. М.: Новоспасский монастырь, 2015.
- Книги на иностранных языках
- Pilgrimage to Dzhvari. Oxford: Bill Tower, 1992 (in English).
- Pilgrimage to Dzhvari. New York: Three Rivers Press, 1993 (in English).
- Pilgrimage to Dzhvari. Seoul, 1997 (in Korean).
- Pubiinvaellus Dzhvariin. Valamon luostari Uskolliset, 2002 (in Finnish).
- Журнальные публикации
- Гонки века и зов мыса Горн // "Новый мир", №2. 1975 г.
- Дом и сад. Рассказ // "Новый мир. №3. 1976 г.
- Джвари. Повесть // "Новый мир". №7. 1989 г.
- Призванные, избранные и верные. Повесть // "Москва" №4. 1991 г.
- Паломничество на Синай // "Москва" № 9-10. 1994 г.
- Великая лавра Саввы Освященного // "Москва" №7 1995 г
- У Мамврийского дуба // "Континент" № 83. 1995 г.
- Пасха таинственная // "Континент" № 86. 1995 г.
- Русский скит в Санта-Розе // "Журнал Московской Патриархии" №6. 1997 г.
- Странники. Очерки о православии в Америке // "Знамя" 1999 г.
- Подарок к совершеннолетию. Повесть // "Новая Россия" №1. 1999 г.
- Всё бездонней пространства души. Избранные стихотворения //"Новая Россия" №4. 1999 г.
- Есть замысел Божий о каждом из нас. Избранные стихотворения //"Новая Россия" №3. 2000 г.
- Составление, редактирование
- Настольная книга священнослужителя. Т. 5-7. М.: Изд-во Московской Патриархии, 1986-1994.
Публикации в журналах
- «Москва» (1991, № 4; 1994, № 10-11; 1995, № 7).
- «Континент» ( 1995, № 83; (1996. № 86).
- «Новый мир» ( 1975, №2; 1976, №3; 1989, № 7).
- «Знамя» (1999, № 1).
- «Новая Россия» (1999, № 1; 2000, № 3)
- «Россия» (1999, № 4).
Напишите отзыв о статье "Алфеева, Валерия Анатольевна"
Примечания
- ↑ [magazines.russ.ru/authors/a/alfeeva/ Валерия Анатольевна Алфеева] // Чупринин С. И. Новая Россия. Мир литературы. Энциклопедический словарь-справочник. В 2 томах. Т. 1. А-Л. — М.: Вагриус, 2002. — 832 с.ISBN 5-9560-0156-9;
Ссылки
- [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?5_8879 Биографические данные на сайте «Русское православие»]
- [magazines.russ.ru/authors/a/alfeeva/ Информация на сайте magazines.russ.ru]
Отрывок, характеризующий Алфеева, Валерия Анатольевна
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
