Алфераки, Ахиллес Николаевич

Ахиллес Николаевич Алфераки
Основная информация
Полное имя	Ахиллес Николаевич Алфераки
Дата рождения	3 июля 1846(1846-07-03)
Место рождения	Харьков, Российская империя
Дата смерти	27 декабря 1919(1919-12-27) (73 года)
Место смерти	Санкт-Петербург, Россия
Страна	Российская империя Российская империя
Профессии	композитор

Ахиллес Николаевич Алфераки (греч. Αχιλλέας Αλφεράκης) (3 июля 1846, Харьков — 27 декабря 1919, Петроград) — российский композитор и государственный деятель греческого происхождения.

Биография

Ахиллес Николаевич Алфераки родился в 1846 году в Харькове в семье таганрогского помещика и откупщика Николая Дмитриевича Алфераки (1815—1860). Ахиллес детство своё провёл в Таганроге, в великолепном дворце, построенном отцом на улице Католической (ныне здание Краеведческого музея) в 1848 году по проекту знаменитого архитектора А. И. Штакеншнейдера.

Дед — Дмитрий Иванович Алфераки, участник русско-турецкой войны (1768—1774) получивший в награду землю под Таганрогом.

Бабушка — Мария Федоровна, урожденная Депальдо. Сестра Герасима Федоровича Депальдо (1788—1823), мецената, выделевшего деньги на строительство Каменной лестницы в Таганроге.

Брат — Сергей Николаевич Алфераки (1850—1918), русский орнитолог и энтомолог, крупнейший специалист по бабочкам — лепидоптеролог.

Блестящее домашнее образование позволило Ахиллесу Николаевичу с лёгкостью поступить в Московский университет на историко-филологический факультет, а также параллельно изучать теорию музыки у профессора Фроша.

Музыка была любимым занятием Алфераки, но посвятить ей все своё время он не мог. Семейные дела потребовали его переезда в Таганрог, где он и поселился в конце 1870-х годов. От отца Ахиллесу Николаевичу достались большие долги, дела семьи находились в довольно запущенном состоянии. Пришлось даже продать часть недвижимого имущества, принадлежавшего Алфераки: огромный особняк по улице Католической, мельницу за городом и др.

Но Ахиллес Николаевич, несмотря на всю утончённость воспитания, был достойным потомком своих предприимчивых предков, и ему удалось значительно поправить состояние, основав одну из первых паровых мельниц в Таганроге. Процветанию этого предприятия способствовало его выгодное местоположение в районе, прилегавшем к гавани.

Городской голова Таганрога

В 1880 году Ахиллес Николаевич Алфераки был избран городским головой Таганрога. Выбор этот многим показался не очень удачным. Представитель одного из богатейших и знатных таганрогских семейств большую часть времени, как и его отец, проводил в Москве и Петербурге, переложив заботы о своём имении на плечи дяде — И. Д. Алфераки. Казалось, что он очень далёк от местной жизни и её проблем.

Но Ахиллес Николаевич очень энергично занялся городскими делами, и скептики, считавшие, что от этого музицирующего петербургского барина будет мало толку, вскоре умолкли. Под председательством А. Н. Алфераки городская дума утвердила в 1881 году бюджет, в два раза превысивший прежние. При этом в местную казну поступило 270 тыс. 946 рублей, а израсходовано было 270 тыс. 938 рублей.

Значительная часть этих средств была потрачена на озеленение и замощение улиц Таганрога, а также на развитие начального образования. В 1880-е годы улицы центральной части города были замощены булыжником, а вдоль мостовых в два ряда высажены деревья. В это же время были разбиты первые таганрогские бульвары.

Активно участвовал городской голова в создании благотворительных организаций «Общества призрения неимущих» и «Общества пособия бедным ученикам и ученицам начальных училищ», для которых Алфераки одним из первых пожертвовал довольно значительные суммы.

На заседаниях городской Думы Ахиллес Николаевич вносил немало новых предложений, проектов, которые поначалу казались таганрогским деятелям слишком расточительными и фантастическими. Но со временем некоторые из них были осуществлены. Так случилось с предложениями А. Н. Алфераки к 200-летию Таганрога установить памятник Петру I, а также о капитальной реконструкции порта. Его обстоятельная докладная записка по последнему вопросу, направленная в Министерство внутренних дел, помогла городу получить деньги, необходимые для начала работ по реконструкции порта, которые развернулись в 1888 году.

Музыкальная деятельность

Но даже хлопотная должность городского головы не могла заставить А. Н. Алфераки забыть его главное увлечение — музыку. Он активно участвовал в работе таганрогского музыкально-драматического общества, основанного в 1883 году. Не случайно именно на 1880-е годы приходится расцвет в деятельности этого общества, открывшего в Таганроге первые музыкальные классы, симфонический оркестр, которым с 1886 года по 1889 год руководил известный дирижёр и композитор В. И. Сук.

Увлечённые музыканты-любители, подобные городскому голове, создали Таганрогу славу одного из самых музыкальных городов юга России. В 1880-е годы, когда Алфераки жил в Таганроге, в его доме по улице Греческой собирался «цвет» местного общества. Здесь музицировали и пели, ставили «живые картины» и сценки, танцевали и играли в карты, писали эпиграммы и разгадывали ребусы и шарады.

Хозяин дома славился умением легко и быстро нарисовать дружеский шарж или написать шуточное четверостишие в альбом юной таганроженки. Большая коллекция карикатур, выполненных Алфераки, хранится в фондах музея-заповедника. Благодаря им мы имеем редкую возможность увидеть людей, живших более ста лет назад, глазами современника, проникнуться духом дружеских вечеринок и балов. Пёстрый мир таганрогского «бомонда» предстаёт в своей провинциальной безыскусности.

В 1888 году Ахиллес Николаевич подал прошение снять с него полномочия городского головы в связи с переездом в Петербург. С 1891 правитель канцелярии министра внутренних дел. Директор Российского телеграфного агентства. В столице Алфераки большую часть своего времени посвящал музыке. Он написал более 100 романсов и две оперы: «Купальская дочь» и «Лесной царь».

Интересное

Дети :

• Алфераки, Магна Ахиллесовна (18.11.1885, Таганрог - после 1935), художница, ученица М. Д. Бернштейна. Жила с семьёй в Петербурге; была арестована 14 марта 1935 г. и сослана в Уфу. Посмертно реабилитирована.
• Алфераки, Мария Ахиллесовна (04.08.1870, Таганрог - после 1935 г). Жила с семьёй в Петербурге. Первый раз арестована 1 ноября 1932 г., сослана на три года; вторично арестована в марте 1935 г. и вместе с сестрой сослана в Уфу. Посмертно реабилитирована.
• Алфераки, Николай Ахиллесович ( 03.05.1883, Кишинев - после 1932 ), художник. Жил в Петербурге. Арестован 1 ноября 1932 г. Реабилитирован посмертно.

Внучка Михаила Николаевича Алфераки, брата А. Н. Алфераки, - Анна Юрьевна Марли,эмигрантка, французская певица и автор песен. Стала известна после написания «Песни партизан», ставшей неофициальным гимном Французского Сопротивления во время Второй мировой войны.

См. также

• Алфераки, Ахиллес Николаевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.taganrog.ru Официальный сайт г. Таганрог]
• [www.taganrogcity.com Официальный сайт г. Таганрог (англ.)]

Отрывок, характеризующий Алфераки, Ахиллес Николаевич

Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.