Алфери, Никифор
| Никифор Алфери | |
| Nikephor Alphery | |
 Предполагаемый портрет Никифора Алфери | |
| Имя при рождении: |
Никифор Григорьевич Олферьев |
|---|---|
| Род деятельности: |
англиканский священник |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Отец: |
Григорий Олферьев |
| Супруга: |
Джоанна Бетт (англ. Joanna Bett) |
Никифор Алфери (англ. Nikephor Alphery, имя при рождении Никифор Григорьевич Олферьев[1]; 1586—1666) — английский священник XVII века, выходец из России.
В 1601—1603 годах Борис Годунов, предприняв первую в истории России попытку начать подготовку национальных кадров, направил примерно два десятка русских студентов для обучения в западноевропейских университетах[2][3][4]. В их число входил и Никифор Олферьев, сын Григорьев, который в 1602 году, вместе с тремя другими юношами, такими же, как и он, боярскими детьми из дьяческих семей, был отправлен в Англию изучать языки, чтобы впоследствии служить переводчиками при Посольском приказе. Царь Борис лично просил в письме королеву Елизавету I, чтобы русским студентам было позволено получить образование, но при этом сохранить свою веру. Юношам предстояло обучаться английскому языку и латыни, с этой целью их предполагалось определить в различные учебные заведения Англии.
Во время Смуты о студентах забыли и вспомнили только через 10 лет: в 1613—1621 годах русским посольством было предпринято несколько попыток вернуть их обратно в Россию. Однако эти попытки не увенчались успехом — троих соратников Никифора найти вообще не удалось, а сам Никифор, несмотря на уговоры, возвращаться в Россию отказался, сославшись на то, что уклонился от веры отцов в англиканство. Тайный совет Англии (англ. Privy Council of England) решил не неволить Никифора и разрешить ему остаться в Англии. К 1621 году последний уже вполне натурализовался: он успел отучиться в Кембриджском университете[5], стал англиканским священником (в 1618 году получил приход в Хантингдоншире), женился и обзавёлся детьми.
В следующую четверть века в жизни английского пастора Никифора Альфери (Nikephor Alphery — так или примерно так его имя стало писаться по-английски[1]), судя по скудности документальных свидетельств, не случилось ничего примечательного. Но в 1643 году, после начала Английской революции, он не только лишился прихода и сана, но и был выгнан воинствующими пуританами из принадлежащего ему дома в деревне Вулли (англ. Woolley) вместе с женой и детьми. Оставшись без средств к существованию, он долгое время жил, вероятно, за счёт того, что преемник Алфери по приходу платил ему пятую часть церковного дохода[6].
В должности Алфери снова был восстановлен лишь в 1660 году, после реставрации английской монархии. Однако исполнять обязанности священника в преклонном возрасте ему было уже тяжело. Вскоре он ушёл в отставку и поселился в доме своего старшего сына в Хаммерсмите (графство Мидлсекс). Умер Никифор Алфери в 1666 году.
Биография Алфери были описана Джоном Уолкером (англ. John Walker) в книге «Страдания духовенства» (англ. «Sufferings of the Clergy», 1714) как один из примеров крепости духа священника перед лицом мирских страданий, а затем вошла в Британскую Биографическую Энциклопедию (1747) и другие биографические справочники[6], однако не всей сообщённой там информации, во многом основанной на слухах, можно доверять. Например, Уолкер сообщает, что Алфери принадлежал к царской фамилии и был вывезен из России для спасения от политических преследований, а после окончания Смуты его дважды приглашали на родину, чтобы «возвести его на трон его предков», что, разумеется, является вымыслом.
Семья
Жена — Джоанна Бетт (англ. Joanna Bett, 1593—1654) и 11 детей[7].
Напишите отзыв о статье "Алфери, Никифор"
Примечания
- ↑ 1 2 В разных источниках используются также написания Микифор Алферьев или Алфёров, а в английском варианте — Mikefer, Mikifer или Mikipher.
- ↑ Греков Б.Д. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века. — М.: Издательство Академии наук СССР, 1952. — Т. 1. — С. 577.
- ↑ Киселёва М. С. Интеллектуальный выбор России второй половины XVII — начала XVIII века: от древнерусской книжности к европейской учёности. — М.: Прогресс, 2011.
- ↑ Чумакова Т. В. Человек странствующий: от «хождения» к путешествию // Человек между Царством и Империей: Сб материалов междунар конф. / Под ред. М. С. Киселевой. — М., 2003.
- ↑ Сохранились записи о том, что в 1609 году он был переведён из колледжа Св. Иоанна (англ. St John's College) в Клэр-колледж, в 1612 году получил там степень бакалавра искусств, а затем продолжил обучение на степень магистра.
- ↑ 1 2 [books.google.ru/books?id=e-ZTAAAAYAAJ&hl=ru&pg=PA733#v=onepage&q&f=false Alphery, Mikipher] // Encyclopaedia Britannica; or A dictionary of arts, sciences, and miscellaneous literature. — 1823. — Vol. 1. — P. 733.
- ↑ [www.ancestry.com/genealogy/records/mikipher-alphery_134985692 Family Tree of Mikipher Alphery]
Литература
- Арсеньев А. В. История посылки первых русских студентов за границу при Борисе Годунове. СПб., 1887.
- Biographia Britannica on the Lives of the Most Eminent Persons who have flourished in Great Britain and Ireland. — London, 1747. — Vol. 1. — P. 129.
- Кузнецов Б. [krotov.info/history/17/1610/1603kuzn.html За наукой в чужедальние края. Первые русские студенты за границей] // Родина. — 2000. — № 10.
- Szulinski C. [krotov.info/yakov/varia/engl/szulinsk.html The First Russian Students in England].
Отрывок, характеризующий Алфери, Никифор
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
