Алчи-Гомпа

Алчи-Гомпа
Вид на монастырь
Тибетское название
Тибетское письмо	ཨ་ལྕི་དགོན་པ
Вайли	a lci dgon pa
Местонахождение
Местонахождение	Джамму и Кашмир, Ладакх, округ Лех, Алчи
Алчи-Гомпа
Координаты:	34°13′00″ с. ш. 77°10′00″ в. д.34.216667° с. ш. 77.166667° в. д. / 34.216667; 77.166667
Информация о монастыре
Основатель	Ринчен Санпо (Лоцава) (958—1055)
Дата основания	ок. 1000 н. э.
Принадлежность	Гомпа
Школа	Гелуг, Дрикунг Кагью
Лама-настоятель	нет, управляется из Ликир Гомпа
Архитектура	Тибетская архитектура

Алчи-Гомпа (тиб. ཨ་ལྕི་དགོན་པ, Вайли a lci dgon pa) — буддийский монастырь, точнее, известный комплекс храмов (chos 'khor; чхой кхор) в деревне Алчи в округе Лех, в Ладакхе, Джамму и Кашмир, Индия. Монастырём считаются четыре храма разных периодов, окружающих деревню Алчи, Алчи-Гомпа — самая старая и крупная постройка. Монастырь подчинён настоятелю Ликир-Гомпа.

Алчи входит в группу деревень (все в нижнем Ладакхе), составляющих ‘Группу монументов Алчи’; то есть к Алчи прилегают Мангду и Сунданг Чунг (сейчас это округ Занскар). Памятники этих деревень уникальны по стилю и мастерству исполнения, но комплекс Алчи-Гомпа лучше исследован.

Традиционно считается, что монастырь построил великий лама (гуру) Ринчен Санпо (958—1055). Также в монастырских записях упоминается тибетский аристократ Калдан Шераб, живший в середине XI века, некоторые исследователи считает его основателем. Дукханг или Зал Собраний и Главный храм (gtsug lag khang, цуклагханг-вихара), с пристроенным трёхэтажным храмом Сумцег (gSum-brtsegs), построен в старом Кашмирском стиле; Третий храм — храм Манджушри ('jam dpal lha khang; Джампал лхакханг). Чортен — важная часть комплекса.

Художественные и духовные особенности буддизма и индуизма переплелись при кашмирских царях, в результате этого росписи монастыря особенно интересны. Фрески монастыря — старейшие в Ладакхе. В комплекс входит огромная статуя Будды, деревянная резьба и декор, сопоставимый со стилем барокко. Шакти Майра составил отличное описание монастыря.

История

Ещё не составлена точная история Алчи и двух соседних деревень, хотя множество надписей на монастырских стенах датируются первыми годами его существования.

Традиционно основание монастыря связывают с великим Ринчен Санпо (958—1055), который также основал Ламаюру, Ванла, Мангъю и Сумда. В десятом веке, тибетский царь Еше Од из Гуге, решительно встал на стороны буддизма и отправил 21 учёного для распространения дхармы в регионе. Из них выжили только двое, одним из них был тибетец Ринчен Санпо, который успешно распространял дхарму в Ладакхе, Химачал-Прадеше и Сиккиме. Он также посещал Непал, Бутан и Тибет. Санпо получил титул «Лоцава», то есть «Великий переводчик»; считается, что он основал 108 монастырей в Трансгималаях. Эти монастыри стали оплотом Ваджраяны в форме тибетского Буддизма. Указано, что Санпо пригласил кашмирских мастеров для росписей монастырских фресок, большинство к нынешнему времени уничтожены, но фрески Алчи сохранились превосходно.

Долгое время монастырь жил на основе самоуправления и формально не входил не в одну из школ, но позже был взят под покровительство школой Кадампа. Когда влияние монастыря упало, он был подчинён школой Гэлуг, многие монастыри в регионе попали под влияние Гелуг, хотя Ламаюру стал Дрикунг. В XV веке ритуалы в Алчи проводить перестали, а управляли им из Ликир Гомпы.

География и доступность

Алчи стоит на юном берегу Инда на высоте 3250 м и в 65 км от Леха (на запад). До Леха можно добраться самолётом из Дели. Дорога к Леху начинается в Манали, с мая-июня по октябрь по ней можно свободна двигаться, но зимой её заваливает снег. На этой высоте летом часто случаются дожди. Рядом с Алчи находятся ещё три деревни. Монастырский комплекс стоит отдельно от деревни.

Структура

Три остновные святитилища в комплексе: Дукханг (Зал Собраний), Сумцег и Храм Манджушри, они датируются началом 12 — началом 13 века н. э.. Ступы также играют важную роль. Кроме того, есть ещё два храма, Храм переводчика, то есть 'Лоцава Лакханг' и новый храм 'Лакханг Сома'. Газета The Hindu так описывает эти четыре храма:

... цветом и формой, как жемчужина, так чрезвычайно прекрасны, что знакомое чувство одышки на этой высоте, становится глубоким вздохом.

В старом Кашмире равно почитали и индуизм и буддизм, так Алчи, построенный кашмирцами несёт на себе отпечаток этого стиля. В комплексе находятся старейшие в Ладакхе фрески, огромная статуя Будды и «декор и резьба по дереву — почти в стиле барокко.» Шакти Майра описывает красоты монастыря, как «стилистически представляет собой эклектическую смесь Тибетских и Кашмирских ликов и одеяний.»

Дукханг

Зал собраний находится в центре монастыря, в нём производят ритуалы и церемонии. Он большой и древний, сохранились древние деревянные двери. Многие детали остались неизменны с 12-13 века. Колонный зал ведёт во двор, в проходе фрески с 1000 будд. Бхавачакра (Колесо жизни) и Махакала изображены на наружных воротах. Стены Зала, посвящены Будде (Татхагате), изображают 6 мандал, окружающих Вайрочану, ему посвящён Дукханг. Среди мандал изображены будды, бодхисаттвы, богини, гневные божества и Защитники Дхармы, а также младшие божества.

Сумцес (или Сумцег)

Слева: Фасад Сумцеса. Справа: Другой вид Сумцеса.

Алчи-Сумцес — одно из интереснейших сооружений комплекса, но неясно зачем он нужен. Сумцес/Сумцег (gsum brtsegs) — значит «трёхэтажный», состоит из трёх небольших залов, построенных из глины и природного камня в традиционном тибетском стиле. Хотя, пышные колонны, фасады, стены, фрески интнрьера выполнены кашмирскими мастерами. В святыню двери на первом этаже: 5,4х5,8 метров с нишами по 2,1-2,7 м ширины и 4 метра высотой (в передней стене они больше, чем в боковых стенах). В нишах изображения трёх Бодхисаттв (они стоят, в высоту 4 метра) и вокруг младшие божества (по четыре в каждой нише) и две летящих богини в каждой нише. Сумцес построен в начале 13 века и ст ех пор отлично сохранился, кроме дверей на верхнем этаже, которые сгнили. Второй этаж имеет балкон со светильником. Майтрейя высотой 4,63 метра изображён на задней стене, справа от него Авалокитешвара, слева Манджушри. Интересна драпировка (дхоти), одеваемая на статуи божеств; на дхоти Майтреи изображена жизнь Будды, на дхоти Авалокитешвары — святые места и дворцы и на дхоти Манджушри — 84 Махасиддха. Божества изображались, в основном, в одноглавой и четырёхрукой форме, им соответствуют дхьяни-будды. Майтрейя представляет Вайрочану. Авалокитешвара представляют Амитабху и Манджушри Акшобхью. Надписи указывают, что эти изображения хранят реликвии речи и ума трёх тел Будды, Майтрейя олицетворяет тело реальности, Авалокитешвара — тело блаженства и Манджушри тело эманации. Если упростить, то это Сострадание, Надежда и Мудрость.

Кроме того на дхоти вышита жизнь Будды Шакьямуни, но, это единственный известный случай, в обратной последовательности. Медальоны на ткани вышиты красным, каждый по 15 см на синем фоне. 48 сцен представляют 41 эпизод, 5 — проповеди, и две сцены панринирваны — все они в обратной последовательности от вознесения в Тушита до первой проповеди в Сарнатхе.

По записям можно определить, что верхний этаж строился при Дригунгпа Джигтен Гонпо (1143—1217), поэтом Семцес датируют началом 13 века.

Храм Манджушри

Из анализа росписей и сравнении их с другими постройками можно сделать вывод, что храм был построен около 1225 года. Храм Манджушри или 'Джампе Лхакханг', построен вокруг четырёх изображений Манджушри (они спиной к спине) посреди платформы во дворе 5,7 метров. Четыре столба поддерживают изображение, наверху они крест-накрест соединены с былками потолка. Роспись похожа на Семцес, но хуже по качеству. Храм стоид близко к Инду и не очень хорошо сохранился, за исключением, колонн, резьбы по дереву и дверей. Храм Лоцавы пристроен слева значительно позже. Изображение Манджушри несколько раз переделывали, в том числе недавно покрасили. Изображение несколько нестандартно, поскольку Манджушри окрашен не в обычный оранжевый, а в различные цвета. Он окружён богами, животными и сложным орнаментом состоящим из хвостов чудовища Макара, что создаёт весьма пугающий образ.

Каждое из четырёх изображений одноглавое и четырёхрукое, одна рука сжимает меч, другая книгу на вершине лотоса, лук и стрелу. Стены украшены изображениями Будды. Манджушри изображён на главной стене, он сидит на львином троне; одна из стан украшена изображением Амитабхи справа и Акшобхья слева. Эти изображения окружают Манджушри изображённого в нише в центре стены. Манджушри украшен драгоценностями (жемчуг и другие камни) и короной из цветов. У основания трона Манджушри изображены святые символы: 'Семь Драгоценностей' и 'Восемь Благоприятных Символов' (вокруг льва) заключены в квадратные рамки, что характерно. Вершина трона урашена стилизованными изображениями Макара.

Ступы

Старейшие — Великий и Малый чортены (ступа) датируются началом 13 века, но позже Сумцеса. У чортенов есть декоративные ворота или 'Какани Чортен' ('Ka ka ni mchod rten'), что уникально для монастырской архитектуры. Многие чортены построены между 13 и 14 веком. В Алчи есть ещё три чортена с древними изображениями.

См. также

• Три зайца

Библиография

• Kapadia, Harish. (1999). Spiti: Adventures in the Trans-Himalaya. Second Edition. Indus Publishing Company, New Delhi. ISBN 81-7387-093-4.
• Janet Rizvi. (1996). Ladakh: Crossroads of High Asia. Second Edition. Oxford University Press, Delhi. ISBN 0-19-564546-4.
• Cunningham, Alexander. (1854). LADĀK: Physical, Statistical, and Historical with Notices of the Surrounding Countries. London. Reprint: Sagar Publications (1977).
• Francke, A. H. (1977). A History of Ladakh. (Originally published as, A History of Western Tibet, (1907). 1977 Edition with critical introduction and annotations by S. S. Gergan & F. M. Hassnain. Sterling Publishers, New Delhi.
• Francke, A. H. (1914). Antiquities of Indian Tibet. Two Volumes. Calcutta. 1972 reprint: S. Chand, New Delhi.
• Sarina Singh, et al. India. (2007). 12th Edition. Lonely Planet. ISBN 978-1-74104-308-2.
• Schettler, Margaret & Rolf. (1981) Kashmir, Ladakh & Zanskar. Lonely Planet, South Yarra, Vic., Australia.
• Tucci, Giuseppe. (1988). Rin-chen-bzan-po and the Renaissance of Buddhism in Tibet Around the Millennium. First Italian Edition 1932. First draft English translation by Nancy Kipp Smith, under the direction of Thomas J. Pritzker. Edited by Lokesh Chandra. English version of Indo-Tibetica II. Aditya Rakashan, New Delhi. ISBN 81-85179-21-2.

Ссылки

• [www.rangan-datta.info/Likir%20Alchi.htm Путешествие через Ликир и Алчи (англ.)]
• [www.buddhist-temples.com/buddhist-monastery/ladakh/alchi.html Алчи-Гомпа на buddhist-temples.com]
• [www.lehladakhtrekking.com/alchi-gompa.html Подробное описание на lehladakhtrekking.com]

Отрывок, характеризующий Алчи-Гомпа

– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.