Алымов, Александр Валентинович

Александр Валентинович Алымов
Дата рождения	29 октября 1955(1955-10-29)
Дата смерти	1 февраля 1979(1979-02-01) (23 года)
Место смерти	около Чимкента, Чимкентская область, Казахская ССР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Военно-воздушные силы СССР
Звание	Лейтенант

Алекса́ндр Валенти́нович Алы́мов (29 октября 1955 — 1 февраля 1979, около Чимкента, Казахская ССР, СССР) — советский военный лётчик, лейтенант. Погиб во время учебного полёта, отводя вышедший из строя истребитель от жилого посёлка. Подвиг Алымова как пример поведения настоящего советского человека в пограничной ситуации был отмечен (мемориальная доска на школе, школьный музей) на локальном уровне в родном городе лётчика Обнинске в 1980-е годы, забыт после распада СССР в 1990-е и вспомнен на новой российской патриотической волне в 2010-е.

Биография

Александр Алымов родился 29 октября 1955 года. Жил на улице Гурьянова в Обнинске, окончил находящуюся на той же улице общеобразовательную школу № 6. Занимался в волейбольной секции детско-юношеской спортивной школы, играл на уровне межобластных соревнований. После окончания школы поступил в лётное училище, выдержав конкурс 20 человек на место.

Окончив училище, служил в Казахстане, в то время входившем в состав СССР. 1 февраля 1979 года во время учебного вылета истребитель Алымова из-за технических неисправностей начал падать на дома жилого посёлка недалеко от города Чимкента. Имея в запасе несколько секунд, Алымов предпочёл не катапультироваться, а, погибнув, отвести самолёт от посёлка. Истребитель упал в 90 метрах от жилых домов, ни один человек не пострадал.

Мёртвое тело лейтенанта Алымова было привезено в Обнинск в цинковом гробу и похоронено на Кончаловском кладбище. Младший брат Александра Алымова на похоронах задал вопрос сопровождавшим тело офицерам о другом варианте развития событий (лётчик катапультируется из падающего самолёта) и получил ответ: «Поселок бы сгорел, а лётчика перевели бы служить куда-нибудь на Север».

Семья

• Младший брат — Виктор Валентинович Алымов.

После смерти

Большинство подобных случаев в СССР не получали публичной огласки, поскольку, согласно господствовавшей идеологии, ставили под сомнение качество советской военной техники. 22 февраля 1979 года главный редактор единственной обнинской газеты «Вперёд» Виктор Панов осмелился разместить в газете большой материал о подвиге Алымова. Панов был немедленно вызван для объяснений в горком КПСС, но, сохранив должность главного редактора, отделался «внушением».

Директор школы № 6, в которой учился Александр Алымов, Раиса Маслевская (назначенная директором за несколько месяцев до гибели Алымова и не знавшая его лично), стала добиваться разрешения установки на школе мемориальной доски. В 2012 году она вспоминала об этом:

Горисполком был против. Потому что у советских самолётов двигатели не отказывали. Подвиг Алымова хотели умолчать. Мы повесили доску с нейтральным содержанием на свой страх и риск.

На мемориальной доске, кроме имени и дат рождения и смерти, была выгравирована лишь цитата из «Песни о Соколе» Максима Горького: «Пускай ты умер! Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером».

Спустя небольшое время Маслевская решила создать в школе музей Александра Алымова, и противодействия в этом случае уже не было. Музей был открыт в школьной рекреации третьего этажа 29 октября 1979 года. Газета «Вперёд» так писала об этом событии:

Ребята читали стихи. Волнуясь, стояли в торжественном карауле у портрета героя. Присутствующие с большим вниманием слушали взволнованный, интересный рассказ Лены Белоус о жизни и подвиге Саши Алымова. Она сказала: «Сегодня Саше исполнилось бы 24 года, но жизнь его оборвалась в двадцать три. Он, как легендарный Данко, отдал жизнь ради спасения других людей. Это подвиг, который мог совершить человек, воспитанный нашей Коммунистической партией, народом, Ленинским комсомолом».

К середине 1990-х годов из музея, к которому в школьной рекреации всегда был свободный доступ, начали пропадать личные вещи Алымова. Кроме того, востребованная в 1970-е годы патриотическая идеология в это время почти полностью сошла на нет. Поэтому музей был разобран, а личные вещи Алымова были возвращены его родителям (после смерти родителей они перешли в семью младшего брата Александра Алымова — Виктора).

Алымов был почти полностью забыт: мемориальная доска на школе № 6 никак не идентифицировала личность Александра Алымова, в Интернете информации об Алымове не было вовсе. Эта ситуация длилась до февраля 2012 года, когда в обнинской газете «НГ-регион» появилась статья «Забытый подвиг» известного журналиста Алексея Собачкина, напомнившая о погибшем лётчике и связанных с его именем событиях.

Литература

• Панов Виктор. Мгновение в жизни // Вперёд. — 22 февраля 1979 года.
• Собачкин Алексей. Забытый подвиг // НГ-регион. — 17 февраля 2012 года. — № 6 (945).
• Панов Виктор. [www.vperyod.ru/id20098.htm «Вперёд» плюс «Обнинск» — 55 лет!] // Обнинск. — 25 сентября 2012 года. — № 118 (3688).

Ссылки

• [proobninsk.ru/алымов-александр-валентинович Алымов Александр Валентинович]. proОбнинск. Проверено 1 мая 2015.

Отрывок, характеризующий Алымов, Александр Валентинович

«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.