Гумматов, Альакрам Алекпери зоа

Альакрам Гуммат азерб. Humbətzodə Əlikram Ələkbəri zoə<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Талыш-Муганской Автономной Республики
21 июня 1993 — 24 августа 1993
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Должность упразднена
Вероисповедание:	Ислам, шиитского толка
Рождение:	1948(1948) Лерик, Азербайджанская ССР, СССР
Супруга:	Судаба Расулова
Партия:	1) КПСС (1975—1990) 2) СДПА (1990—1991) 3) Народный фронт Азербайджана
Образование:	Азербайджанский политехнический институт
Профессия:	Военный
Военная служба
Годы службы:	1992—1993
Принадлежность:	Азербайджан Азербайджан
Звание:	Полковник
Сражения:	Карабахская война

Альакрам Алекпер зоа Гумматов (другая транскрипция Аликрам Гумбат, азерб. Humbətzodə Əlikram Ələkbəri zoə 1948 г.р.) — азербайджанский военный и политический деятель талышского происхождения, заместитель министра обороны Азербайджана в 1992—1993 гг. В 1993 году — президент самопровозглашенной Талыш-Муганской Автономной Республики. С 2004 г. проживает в эмиграции в Голландии.

Биография

Ранние годы

Альакрам Гумматов родился в 1948 году. Он окончил Азербайджанский политехнический институт, затем работал заместителем директора автотранспортного предприятия в Ленкорани. В 1975 году вступил в КПСС.

Один из основателей Народного фронта Азербайджана (НФА), член Правления фронта. По его инициативе, в программу Ленкоранского отделения НФА было включено положение о необходимости достижения автономии для 7 районов компактного проживания талышей. Во время антисоветских волнений в Азербайджане в 1990 г., 11 января фактически возглавил Ленкорань и оставался во главе города на протяжении 10 дней. С августа 1990 по декабрь 1991 — член Социал-Демократической партии Азербайджана.

В 1992 году на базе имущества стоявшей под Лачином советской пограничной дивизии Гумматов сформировал батальон, официально называвшийся Гёйтепинским (известен также как Лачинский и Ленкоранский батальон), во главе которого в чине полковника принял участие в Карабахской войне. В конце 1992 — начале 1993 гг. заместитель министра обороны (Рагима Газиева) по боевой подготовке.

Талыш-Муганская Автономная Республика

В июне 1993 года в стране возник политический кризис, вызванный мятежом полковника Сурета Гусейнова в Гяндже и походом его отрядов на Баку. На фоне этих событий, Гумматов попытался организовать в Ленкорани направленную против Народного фронта Азербайджана массовую демонстрацию, но был вынужден бежать в горы. Затем он нашёл поддержку среди командования расквартированной в городе бригады № 704 (сформированной на основе Лачинского батальона). В результате, под давлением военных, городской Совет в 15 июня 1993 г. назначил Гумматова главой города; 21 июня Гумматов и офицеры 704 бригады приняли решение о провозглашении Талыш-Муганской Автономной Республикии.

Гумматов, ставший президентом самопровозглашённой автономии, назначил глав администрации во все семь районов компактного проживания талышей и созвал 7 августа Национальный Меджлис (учредительное собрание автономии), сформировавший талышское правительство и избрал Гумматова президентом.

Аликрам Гумматов выдвинул требования об отставке и.о. президента страны Гейдара Алиева, возвращении в Баку экс-президента Аяза Муталибова, а также на расширении широких полномочий премьер-министра Сурета Гусейнова. Две встречи Гумматова с Гейдаром Алиевым (10 июня и 12 июля) окончились ничем: Гумматов не согласился упразднить автономию, а Алиев — признать её. Однако 23 августа в результате митинга, организованного по призыву Алиева, ТМАР пала. Митингующие ворвались в расположение 704 бригады; при попытке остановить их, сторонниками Гумматова был открыт огонь, в результате чего погибло 3 человека и ещё 5 были ранены.

Заключение и освобождение

Альакрам Гумматов был арестован 9 декабря 1993 года, но спустя год ему удалось бежать из СИЗО Министерства национальной безопасности при помощи его сотрудников. Гумматова арестовали у него в доме 7 августа 1995 году. В том же году прошли процессы по делу о ТМАР, арестованные по которому (ок. 30 человек) были в основном военнослужащими 704-й бригады. Они были приговорены к различным срокам от 9 месяцев до 2 лет. Были осуждены также два брата Гумматова, Нариман и Фарман  — за «укрывательство государственного преступника»

В феврале 1996 году трибунал приговорил Альакрама Гумматова к смертной казни, но спустя два года приговор был заменён на пожизненное заключение.

Из заключения, Гумматов писал письма в Совет Европы, в которых обвинял азербайджанское руководство:

Никто в Азарбайджане (…) даже не спрашивает: на каких основаниях требование полуторамиллионного талышского народа об автономии в составе Азарбайджана путём мирного, законного волеизъявления должно быть расценено как сепаратизм, попытка расчленения Азарбайджана, а я и мои сторонники объявлены врагами народа?! (…) Сегодня в Азарбайджане ни один талыш не имеет возможность заниматься политической деятельностью, он не имеет права создавать политическую партию и другие политические организации, издавать политическую газету, свободу слова, печати, проведения собраний, демонстраций и митингов!

В 2003 году суд приговорил Гумматова к 15 годам лишения свободы; это вызвало протесты Совета Европы. Большую часть времени Гумматов был заключен в одиночных камерах, с 2001 г. находился исключительно в одиночном заключении. В тюрьме он пориобрел целый ряд болезней, включая туберкулез; у него выпали почти все зубы.. 3 сентября 2004 года Гумматов был помилован президентом Ильхамом Алиевым, лишен азербайджанского гражданства и выслан в Голландию, где живёт его семья. Как полагают азербайджанские правозащитники, помилование было совершено во многом под давлением голландского правительства. Проживает в Гааге, является главой организации «Талышское национальное движение».

Дело Гумматова в Евросуде

Находясь в Голландии, Гумматов подал на Азербайджан жалобу в Европейский суд по правам человека. В 29 ноября 2007 г. суд приговорил Азербайджан выплатить Гумматову 12 тыс. евро за моральный ущерб и 2090 евро — за понесенные расходы, ввиду нарушения в отношении Гумматова статей Европейской конвенции по правам человека: ст. 3 (защита от бесчеловечного обращения), ст. 13 (неэффективность внутригосударственных средств защиты прав при рассмотрении жалобы) и параграф 1 статьи 6 (право на справедливый суд).

Отрывок, характеризующий Гумматов, Альакрам Алекпери зоа

– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.