Альбанов, Валериан Иванович

Валериан Иванович Альбанов
Род деятельности:	полярный штурман
Дата рождения:	26 мая 1882(1882-05-26)
Место рождения:	Уфа
Гражданство:
Дата смерти:	1919(1919)
Место смерти:	Ачинск

Валериан Иванович Альбанов (1882—1919) — полярный штурман, участник дрейфа на паровой шхуне «Святая Анна».

Детство и юность

Родился Валериан Альбанов 26 мая 1882 года в городе Уфе. Его отец был ветеринарным врачом в пятом Оренбургском казачьем полку. Семья неоднократно переезжала из города в город, и Альбанову приходилось очень часто менять гимназии. В 1900 году Альбанов поступил в начальный класс Санкт-Петербургского училища дальнего плавания. Рано потеряв отца, подрабатывал репетиторством и продажей моделей кораблей, которые собирал сам. Летом ходил на торговых судах матросом.

После окончания училища весной 1904 года Альбанов стал штурманом второго разряда. До получения в 1908 году диплома штурмана дальнего плавания Альбанов прошёл военную службу на корабле Балтийского флота, два года служил помощником капитана в Северной морской экспедиции. На пароходе «Обь» Альбанов плавал по Енисею от Красноярска до Енисейского залива, руководил установкой вех по фарватеру, занимался лоцманской проводкой судов в Енисейском заливе. Затем год был штурманом на пароходах, совершавших рейсы из Баку в Астрахань и Красноводск.

Получив диплом, Альбанов в 1908 году служил старшим штурманом на паровой яхте, ходившей между Санкт-Петербургом и портами прибалтийских стран. В 1909 году он перешёл на суда, маршруты которых проходили по северным морям. Два года был штурманом на линии Архангельск — порты Англии, а потом почти год плавал старшим помощником из Архангельска к промысловым становищам Баренцева моря.

Экспедиция на «Святой Анне» и переход к Земле Франца-Иосифа

В 1912 году Альбанов познакомился с Г. Л. Брусиловым, который предложил ему должность штурмана на шхуне «Святая Анна». Целью экспедиции Брусилова было первое под российским флагом прохождение Северо-Восточным проходом и попутный зверопромысел. «Святая Анна» вышла из Санкт-Петербурга в августе 1912 года.

28 августа (10 сентября) 1912 года шхуна отошла от Александровска-на-Мурмане (ныне Полярный), имея запас продовольствия на 18 месяцев. Дополнительное снабжение предполагалось добывать охотой. 4 (17) сентября 1912 года шхуна прошла в Карское море, но уже на следующий день проход во льдах, по которому они шли, оказался закрыт. Шхуна с переменным успехом пробивалась во льдах от полыньи к полынье, но уже 27 сентября (10 октября) 1912 года стал последним днём, когда она двигалась самостоятельно. Шхуна оказалось зажатой льдами у западного побережья Ямала на широте 71°45', и под сильным южным ветром начался дрейф ледового поля с вмёрзшим судном; вместо намеченного курса на восток, судно начало продвигаться в северном и северо-западном направлении. Альбанов подробно рассказал в своём дневнике о событиях двухлетнего дрейфа, за время которого шхуну вынесло севернее архипелага Земля Франца-Иосифа.

По причине длительного конфликта с Брусиловым, а также под угрозой надвигающегося голода 10 (23) апреля 1914 года Альбанов покинул зажатое льдами судно в точке с координатами 82°55′ с. ш. 60°45′ в. д.82.9250° с. ш. 60.750° в. д. / 82.9250; 60.750    и во главе группы из 11 человек начал свой переход по дрейфующим льдам к Земле Франца — Иосифа. Во время перехода двое участников (предположительно, матросы Конрад и Шпаковский — Альбанов не назвал явно их имён) оставили более слабых участников и ушли вперёд налегке, но на Земле Франца-Иосифа группа снова воссоединилась.

Во время перехода погибло или пропало без вести 9 человек. Двоим оставшимся в живых — Альбанову и матросу Конраду — удалось 9 (22) июля 1914 года добраться до мыса Флора на острове Нортбрук, где, как они знали из книги Фритьофа Нансена, были строения и запасы продовольствия. Там они стали готовиться к зимовке. 20 июля (2 августа) 1914 года к мысу подошла шхуна «Святой мученик Фока» экспедиции Г. Я. Седова, которая после зимовки на острове Гукера пришла сюда, чтобы разобрать на топливо некоторые постройки. 25 июля (7 августа) 1914 года шхуна с Альбановым и Конрадом отплыла от мыса Флора и 17 (30) августа 1914 года прибыла в посёлок Рында на Кольском полуострове.

Научные результаты экспедиции

Доставленные Альбановым материалы экспедиции Брусилова позволили систематизировать сведения о течениях, определить границы материковой отмели, выявить подводный жёлоб Святой Анны на границе между Карским и Баренцевым морями, предсказать открытие острова Визе.

На основании наблюдений Альбанова во время пешего перехода выявлена закономерность дрейфа льдов в юго-западном направлении и открыто Восточно-Шпицбергенское течение.

Группа Альбанова независимо от Умберто Каньи обнаружила мифичность Земли Петермана и Земли Оскара. Для навигации Альбанов располагал только устаревшей картой Юлиуса Пайера 1874 года, приведённой в книге Нансена, где эти острова ещё были обозначены.

Дальнейшая судьба

Альбанов с ноября 1914 года работал в должности второго помощника на ледорезе «Канада», а с середины 1916 года — капитаном портового ледокола в Архангельске.

Отсутствие вестей о «Святой Анне» в сентябре 1917 года привели Альбанова к нервному срыву, он был направлен в госпиталь и затем уволен с военной службы.

Работал на портовых судах в Ревеле. В 1918 году с матерью и сёстрами уехал в Красноярск и поступил на должность гидрографа Енисейской партии Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана.

В 1919 году Альбанов обратился к Верховному правителю России А. В. Колчаку с просьбой об организации новой экспедиции для поиска «Святой Анны», но это обращение не имело последствий.

Смерть

В 1919 году Альбанов, видимо, возвращаясь от Колчака, погиб в районе железнодорожной станции Ачинск. По одной версии, его не стало в результате взрыва стоявшего на соседнем пути поезда со снарядами, по другой — он умер на станции «Ачинск-1» в тифозном бараке.

Память

В честь Валериана Альбанова названы:

• гидрографическое судно ледового класса «Валериан Альбанов»,
• мыс Альбанова на острове Гукера в архипелаге Земля Франца-Иосифа,
• остров Альбанова вблизи острова Диксон в Карском море,
• ледник Альбанова на острове Октябрьской революции в архипелаге Северная Земля.

Теплоходу Уфимского филиала Московской Государственной Академии Водного Транспорта «Речной-62» присвоено имя «Штурман Альбанов».

Образ Альбанова в художественной литературе

• Валериан Альбанов и шхуна «Святая Анна» послужили прототипами штурмана Ивана Климова и судна «Святая Мария» в романе Вениамина Каверина «Два капитана».
• Роман швейцарского исследователя и писателя Рене Гузи (фр. Rene Gouzy) «В полярных льдах», изданный в 1928 году в Ленинграде издательством «Вокруг света», описывает дрейф во льдах парусной шхуны «Эльвира» от лица медсестры Ивонны Шерпантье. В романе в форме дневника рассказывается об уходе части экипажа во главе со штурманом и о смерти оставшихся от голода и болезней. Издание романа сопровождалось литературной мистификацией: якобы Шарпантье перед смертью упаковала свой дневник в плавучий мешок, найденный затем китобоями. Гузи разоблачил собственную мистификацию в 1931 году.

Библиография

Альбанов написал книгу воспоминаний. Впервые издана в 1917 году в России, в 1925 году на немецком и французском языках в Германии (с предисловием Л. Л. Брейтфуса), в 2000 году на английском в США и с тех пор неоднократно переиздавалась.

• Альбанов В. Экспедиция Г. Л. Брусилова // Архангельск : газета. — 1914. — № 187, 188, 190, 191.
• Альбанов В. И. На юг, к Земле Франца-Иосифа! — М.: Европейские издания, 2007. — 272 с. — 3000 экз. — ISBN 5-98797-006-7.

• Приложение к книге (факсимильное издание) — «Выписка из судового журнала», которая была составлена Брусиловым, доставлена в 1914 году Альбановым и в этом же году издана: Брусилов Г. Л. Выписка изъ судового журнала шхуны «Св. Анна». — Известiя Императорского Русскаго Географического Общества. — 1914. — Т. L, вып. III и IV.</span>

• Valerian Albanov. In the land of white death: an epic story of survival in the Siberian Arctic. — Modern Library, 2000. — 240 p. — ISBN 978-0679641001.  (англ.)
• Альбанов В. И. Затерянные во льдах. — Уфа: Башкирское книжное издательство, 1978. — 208 с.

Литература

• Затерянные во льдах. Полярная экспедиция Г.Л.Брусилова на зверобойном судне «Св. Анна» / Под ред. Н. В. Пинегина. — Л.: Всесоюзный Арктический Институт, 1934. — (Полярная библиотека).
• Подвиг штурмана В. И. Альбанова / Под ред. Н. Я. Болотникова. — М.: Географгиз, 1954. — 207 с.
• Троицкий В. Подвиг штурмана Альбанова. — Красноярск: Красноярское книжное издательство, 1989.
• Алексеев Д. А. Неизвестные письма участников русской полярной экспедиции 1912 г. на шхуне «Св. Анна» // Летопись Севера. — М.: Мысль, 1985. — Т. 11. — С. 181-192.
• Чванов М. А. Загадка штурмана Альбанова. — М.: Мысль, 1981. — 132 с.

Ссылки

• [yaranga.su/publ/media/litera/semdesjat_dnej_borby_za_zhizn/13-1-0-53 Семьдесят дней борьбы за жизнь: По дневнику участника экспедиции Брусилова штурмана В. Альбанова. Н. В. Пинегин, 1934 г.]

Отрывок, характеризующий Альбанов, Валериан Иванович

– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!