Альбаньский, Спиридон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Спиридон Альбаньский
Общая информация
Полное имя Спиридон Ян Альбаньский
Прозвище Spirytus, Romek
Родился 4 октября 1907(1907-10-04)
Лемберг, Австро-Венгрия
Умер 30 марта 1992(1992-03-30) (84 года)
Катовице, Польша
Гражданство Польша
Рост 176 см
Позиция вратарь
Карьера
Клубная карьера*
1928—1939 Погонь (Львов) 234 (−?)
1939—1940 Динамо (Львов) ? (−?)
1941 Спартак (Львов) ? (−?)
1944 Динамо (Львов) ? (−?)
1944—1945 Ресовиа (Жешув) ? (−?)
1945—1946 Погонь (Катовице) ? (−?)
Национальная сборная**
1931—1936 Польша 21 (−30)

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Спиридо́н Ян Альба́ньский (польск. Spirydion Jan Albański; 4 октября 1907, Лемберг — 30 марта 1992, Катовице) — польский футболист, голкипер.



Карьера

Спиридон Альбаньский родился во Львове. Он начал играть в клубе «Погонь», за который выступал на протяжении 11 лет, сыграв 234 матча за команду — клубный рекорд, не побитый до сих пор. Во время выступления за «Погонь» Альбаньский провёл 21 матч за сборную страны, включая поездку на Олимпийские игры 1936 в Берлине. В период с 1930 по 1939 Спиридон провёл все матчи за клуб (174 игры подряд), а в 1936 был капитаном команды. Альбаньский в те годы был одним из самых популярных спортсменов Польши, даже несмотря на не совсем спортивное телосложение 176 см и 50 кг (хотя потом поправился до 62 кг). После присоединения Западной Украины к УССР Альбаньский выступал в новообразованных командах — «Динамо» (Львов) и «Спартак» (Львов). В 1944 году Альбаньский переехал на Запад страны, в Жешув. Там Альбаньский выступал за местный клуб «Ресовиа», а в сезоне 1945/46 провёл несколько матчей за «Погонь» из Катовице. После окончания Второй мировой войны Альбаньский уезжает в Верхнюю Силезию работать в угольнодобывающей промышленности, затем работает государственным служащим и, позже, футбольным тренером.

Напишите отзыв о статье "Альбаньский, Спиридон"

Примечания

Ссылки

  • [www.sports-reference.com/olympics/athletes/al/spirydion-albanski-1.html Спиридон Альбаньский] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)
  • [www.olimpijski.pl/pl/subpages/displayfid/294_2635.html Биография на сайте Польского олимпийского комитета]  (польск.)


Отрывок, характеризующий Альбаньский, Спиридон

Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.