Альбединский, Пётр Павлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пётр Павлович Альбединский
Дата рождения

4 сентября 1826(1826-09-04)

Место рождения

Москва

Дата смерти

19 мая 1883(1883-05-19) (56 лет)

Место смерти

Варшава

Принадлежность

Россия Россия

Род войск

кавалерия

Звание

генерал от кавалерии

Командовал

Лейб-гвардии конно-гренадерский полк, Лейб-гвардии гусарский полк

Сражения/войны

Венгерский поход 1849 г., Крымская война

Награды и премии

Золотое оружие «За храбрость» (1856), Орден Святого Станислава 2-й ст. (1856), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1857), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1864), Орден Святой Анны 1-й ст. (1867), Орден Белого Орла (1870), Орден Святого Александра Невского (1875), Орден Святого Владимира 1-й ст. (1883).

Пётр Павлович Альбединский (1826—1883) — генерал-адъютант, генерал от кавалерии, глава прибалтийских (1866-70) и литовских (1874-80) губерний, варшавский генерал-губернатор (1880-1883).





Биография

Происходил из дворян Смоленской губернии, родился 4 сентября 1826 г. в Москве. Его отец Павел Петрович Альбединский (1793— ?), был внебрачным сыном обер-гофмейстера Петра Романовича Альбедиля. Мать, княжна Наталья Кирилловна Багратион (1803—1873), кузина знаменитого полководца. По поводу их предстоящей свадьбы А. Я. Булгаков писал 16 июня 1824 года[1]:

Сенатор Багратион помолвил дочь свою за какого-то полковника Альбединского... он смоленский помещик и богат. Полюбился княгини скупой тем, что берет княжну без приданого. Такие женихи ныне переводятся.
По окончании курса в Пажеском корпусе, 2 августа 1843 г. выпущен корнетом в Лейб-гвардии конный полк, где, продолжая службу, последовательно получил чины поручика (6 декабря 1844 г.), штабс-ротмистра (21 апреля 1848 г.) и ротмистра (30 августа 1848 г.) и принял участие в Венгерском походе 1849 г. 4 ноября 1852 г. назначен командиром эскадрона в своем полку и 25 июня 1853 г. пожалован во флигель-адъютанты. В феврале—мае 1854 г. находился в Витебской губернии для наблюдения за рекрутским набором.

С наступлением Крымской войны, он, произведённый 20 сентября в полковники, был командирован в распоряжение главнокомандующего сухопутными и морскими силами в Крыму князя Меншикова и принял участие в военных действиях; находился в Севастополе во время неприятельских бомбардировок и при отражении атак. Сражение 24 октября 1854 г. под Инкерманом, где он был серьёзно контужен в голову, получив за отличное мужество золотой палаш с надписью «За храбрость» (31 марта 1856 г.), завершило его пребывание в армии, после чего он был отправлен в Оренбург с манифестом о восшествии на престол императора Александра II.

В 1856 г. был командируем в Париж: для передачи чрезвычайных депеш русскому уполномоченному на Парижском мирном конгрессе генерал-адъютанту князю А. Ф. Орлову и затем для поднесения французскому императору Наполеону III орденских знаков св. Андрея Первозванного; в ответ Наполеон наградил Альбединского офицерским крестом ордена Почётного легиона.

По выполнении последней миссии Альбединский был награждён орденом св. Станислава 2-й степени (16 апреля 1856 г.) и находился в Москве на коронационных торжествах, по окончании которых снова был отправлен в Париж в качестве корреспондента военного министерства при русском посольстве; за выполнение этой миссии 29 сентября 1857 г. получил орден св. Владимира 4-й степени.

Красавец Альбединский, по словам генерала Н. Г. Залесова, близко сошёлся с императрицей Евгенией, вследствие чего Наполеон III конфиденциально просил об отозвании его в Россию. Альбединский был отозван и в 1858 г. вернулся в Россию, где 27 сентября получил в командование Лейб-гвардии конно-гренадерский полк; 17 апреля 1860 г., с назначением в Свиту его величества, произведён в чин генерал-майора, 4 мая 1862 г. принял команду над Лейб-гвардии гусарским полком и 4 января 1865 г. назначен начальником штаба войск гвардии и Петербургского военного округа.

27 марта следующего года Альбединский был назначен генерал-адъютантом и 9 октября, с производством в генерал-лейтенанты, назначен Лифляндским, Эстляндским и Курляндским генерал-губернатором и командующим войсками Рижского военного округа; уволенный вслед за тем, 29 сентября 1870 г., по прошению от занимаемых должностей, Альбединский получил орден Белого Орла и четыре года спустя, 22 июля 1874 г. занял пост Виленского, Ковенского и Гродненского генерал-губернатора и командующего войсками Виленского военного округа, и, оставаясь в этих должностях до 1880 г., был произведён 16 апреля 1878 г. в генералы от кавалерии.

Не обладая ни высшим военным образованием, ни особыми военными достоинствами, Альбединский своей военной карьерой был обязан, главным образом, красивой внешности и большим связям при дворе. Отлично усвоив себе требования военной службы в мирное время, обладая простым здравым смыслом и гуманным сердцем, он проявлял большую заботливость о войсках и пользовался среди них большою популярностью. Служба Альбединского отмечена особенной заботливостью о воспитании и боевой подготовке войск, причём он неоднократно являлся ближайшим руководителем занятий различных комитетов по выработке многих специальных инструкций и положений.

18 мая 1880 г. состоялось назначение Альбединского варшавским генерал-губернатором и командующим войсками Варшавского военного округа, а 1 января следующего года он назначен членом Государственного совета. Умер 19 мая 1883 г. в Варшаве, похоронен на Казанском кладбище в Царском селе.

Личная жизнь

Альбединский имел чрезвычайно большой успех в свете; самые аристократические дамы ссорились из-за него, он же до самой старости оставался поклонником прекрасного пола. Поэтесса графиня Евдокия Ростопчина имела от него внебрачного сына по имени Ипполит (1845— после 1917, минский вице-губернатор, гофмейстер). А отказ женится на фрейлине Юлии Гауке (впоследствии матери принца Баттенберга) едва не повредил его карьере.

В ноябре 1862 года Альбединский женился на известной красавице фрейлине княжне Александре Сергеевне Долгоруковой (1834—1913). Свадьба была в Царском Селе и по сведениям М. Палеолога, этот брак был устроен Александром II, некоторое время состоявшим с Александрой Сергеевной в связи. За заслуги мужа была пожалована в кавалерственные дамы ордена Святой Екатерины (малого креста) (1879) и статс-дамы двора (1896). Имели троих детей: Марию, Ольгу, Александра.

Награды

российские[2]:

иностранные:

Напишите отзыв о статье "Альбединский, Пётр Павлович"

Примечания

  1. ↑ Братья Булгаковы. Переписка. Т. 2. — М.: Захаров, 2010. — С. 441.
  2. ↑ Список генералам по старшинству. СПб 1861, 1882г.

Источники

Отрывок, характеризующий Альбединский, Пётр Павлович

– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Альбединский,_Пётр_Павлович&oldid=81257578»