Альберс, Джозеф

Джозеф Альберс
Имя при рождении:	Josef Albers
Дата рождения:	19 марта 1888(1888-03-19)
Место рождения:	Ботроп, Рурская область, Германская империя
Дата смерти:	25 марта 1976(1976-03-25) (88 лет)
Место смерти:	Нью-Хейвен, Коннектикут, США
Жанр:	художник, поэт и теоретик изобразительного искусства
Стиль:	геометрический абстракционизм
Работы на Викискладе

Джозеф (Йозеф) Альберс (нем. Josef Albers; 19 марта 1888, Ботроп — 25 марта 1976, Нью-Хейвен, штат Коннектикут) — немецкий и американский художник, дизайнер, поэт, теоретик и преподаватель.

Биография

Родился в Ботропе (Рурская область, Германия) 19 марта 1888 г. в семье ремесленника. В 1908—1913 г. и 1916—1919 г. работал учителем в начальных школах Рура, в том числе и в своем родном городе. В 1913—1916 г. занимался в берлинской Королевской школе искусств, художественноӣ академии Эссена. В 1919—1920 годах учился в Мюнхене, у Франца фон Штука.

Баухауз

В 1920 г. стал студентом высшей школы Баухаус в Веймаре. В 1922 году он создаёт в Баухаусе новую мастерскую художественного стекла, а затем возглавляет там мастерскую мебели. Его ранние ксилографии и литографии не выделяются над средним уровнем экспрессионизма. Под влиянием конструктивизма Баухауса (где одним из его главных наставников был Ласло Мохой-Надь) перешёл к гораздо более строгому абстрактно-геометрическому стилю, увлекаясь т. н. диафаниями, прозрачными композициями на стекле, исполненными с помощью пескоструйного аппарата. Переехав вместе со школой в Дессау (1925 г.), был преемником М. Брейера на посту руководителя мебельной мастерской, а с 1930 г. — заместителем директора всей школы. Активно работал как дизайнер, создавая эскизы мебели, а также стеклянной и металлической утвари.

В США

В 1933 году, после прихода к власти нацистов, стал одним из первых преподавателей Баухауза, эмигрировавших в США. Преподавал в колледже Блэк-Маунтин в Эшвилле, Северная Каролина до 1949 года. Среди его учеников были В. де Кунинг, Р. Мозеруэлл, К. Ноланд и Р. Раушенберг. В 1950 году возглавил кафедру дизайна в Школе искусств Йельского университета, где читал лекции до 1960 года.
К 1970 г. Альберс стал почётным членом четырнадцати школ и академий; в 1971 г. состоялась ретроспективная выставка его работ в Метрополитен-музей. В последние годы своей жизни художник создавал в основном монументальные настенные композиции для общественных зданий, в том числе для Аспирантского центра Гарвардского университета, издательств «Тайм» и «Лайф» в Нью-Йорке, Музея истории искусств и культуры в Мюнстере и т.д. Умер Альберс в Нью-Хейвене, Коннектикут 25 марта 1976 года.

Творчество Альберса

Творчество Альберса вызвало интерес у представителей различных направлений американской живописи. В 1936 году Альберс вступает в Американскую ассоциацию абстракционистов. С 1949 года он создаёт серию «Структурные констелляции» — ряд рисунков, при повороте которых изображение позволяет себя интерпретировать различным образом. Центральным фактором в живописи Альберса является цвет; эта особенность перешла ещё от его занятий художественным стеклом. Цвет, по выражению самого мастера, был для него «релятивистским средством искусства».

Один из основных приёмов живописи Альберса — цветовое варьирование неизменяемой формы. Его станковые серии («Цикл скрипичного ключа», конец 1930-х — начало 1940-х годов; «Трансформации схемы», 1948—1952 гг.; «Структурные констелляции», 1953—1958 гг.; и др.) с годами становились все более лаконичными, представляя собой цветовые вариации в пределах одной и той же геометрической сетки. Вершиной его творчества считаются выходившие начиная с 1950 года серии картин маслом, графики и сериграфии под общим названием «Во славу квадрата» (Homage to the Square). В этом цикле главными модулями служат квадраты, как бы «вложенные» один в другой и составляющие разнообразные хроматические «фуги».

В 1963 г. мастер опубликовал теоретический труд «Взаимодействие цветов» («Interaction of Color»), в котором изложил свои идеалы стерильно-чистой формы как необходимой первоосновы творчества. Альберс никогда не примыкал к какой-либо школе или группировке абстрактного искусства и создал собственный стиль живописи, для которого характерны абстрактная прямолинейность и основные цвета, такие как чёрный и белый. Однако его художественный опыт оказал большое влияние на развитие оп-арта и пост-живописного абстракционизма.

К концу XX века его образы всё чаще воспринималась в качестве ближайшего германо-американского аналога супрематизма К. С. Малевича.

Ссылки

• [www.im-possible.info/russian/art/classic/josef-albers.html Невозможный мир]
• [art-modernism.ru/index.php/albers Модернизм в изобразительном искусстве]
• [albersfoundation.org/ Фонд Джозефа и Энни Альберс  (англ.)]

Литература

• A. Boelke-Heinrichs, A. Czock, J. Dilling, B. Esser, A. Feise. 100 художников ХХ века = Die 100 des Jahrhunderts. Maler / Редактор Е.В. Белиоглов. — Челябинск: Урал LTD, 1999. — С. 6-7. — 210 с. — ISBN 5-8029-0037-7.
• В. Крючкова. [evropeyskoe_iskusstvo.academic.ru/15/%D0%90%D0%BB%D1%8C%D0%B1%D0%B5%D1%80%D1%81 Альберс, Йозеф] // Европейское искусство: Живопись. Скульптура. Графика: Энциклопедия. — Москва: Белый город, 2006.
• Рычкова Ю.В. Энциклопедия модернизма. — Москва: ЭКСМО-Пресс, 2002. — С. 122. — 224 с. — ISBN 5-04-009359-4.
• Bucher, François (1977). Josef Albers: Despite Straight Lines: An Analysis of His Graphic Constructions. Cambridge, MA: MIT Press.
• Danilowitz, Brenda; Fred Horowitz (2006). Josef Albers: to Open Eyes : The Bauhaus, Black Mountain College, and Yale. Phaidon Press. ISBN 978-0-7148-4599-9.
• «Die Welt der Malerei», Gutersloh-Amstelveen 1997.‎

Отрывок, характеризующий Альберс, Джозеф

– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».