Альберт, Йозеф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
Йозеф Альберт
Joseph Albert

Йозеф Альберт. Дагеротипический портрет работы Алоиза Лёхерера (нем. Alois Löcherer). Около 1850.
Род деятельности:

фотография

Дата рождения:

5 марта 1825(1825-03-05)

Место рождения:

Мюнхен, Королевство Бавария

Подданство:

Королевство Бавария Королевство Бавария Германская империя Германская империя

Дата смерти:

5 мая 1886(1886-05-05) (61 год)

Место смерти:

Мюнхен, Бавария, Германская империя

Дети:

Ойген Альберт

Йо́зеф (Ио́сиф) Альбе́рт (нем. Joseph Albert; 5 марта 1825, Мюнхен, Королевство Бавария — 5 мая 1886, Мюнхен, Бавария, Германская империя) — немецкий фотограф.

Изучал сначала строительное искусство в Мюнхенском политехническом училище и в академии, затем посвятил себя фотографии и основал в 1840 году фотографическое заведение в Аугсбурге, а в 1858 году он переместил его в Мюнхен.

Альберт приобрёл себе впервые известность воспроизведением ручных рисунков и гравюр на меди (например, «Гётевские женщины» по рисункам Каульбаха, «Басня о семи воронах» Швинда, иллюстрации к юбилейному изданию стихотворений Шиллера по рисункам Пилоти, Рамберга и др., «Ганнибалов поход» Ретеля и т. д.). Затем, уже в Мюнхене, Альберт стал одним из придворных фотографов короля Баварии Людвига.

Кроме других предприятий, касавшихся и воспроизведения картин, писанных масляными красками, особенная заслуга Альберта состоит в усовершенствовании новой фотографической операции, так называемой фототипии, которую в честь его и называют иногда альбертипией или альбертотипией.

Его сын Ойген Альберт (1856—1929) также стал фотографом, одним из основателей Фотографического союза.

Напишите отзыв о статье "Альберт, Йозеф"



Литература

Отрывок, характеризующий Альберт, Йозеф

– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.