Альберт Буксгевден

Альбе́рт фон Буксгевден нем. Albert von Buxthoeven<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
1-й Епископ Рижский (Епископ Ливонии)
1199 - 1229
Церковь:	Римская католическая
Предшественник:	Бертольд Шульте, епископ Икскюльский
Преемник:	Николаус фон Науэн
Рождение:	1165(1165) Бексхёфеде, Бременское архиепископство
Смерть:	17 января 1229(1229-01-17) Рига, Рижское епископство

Альбе́рт Буксгевден также Альбе́рт фон Апельдерн, (нем. Albert von Buxthoeven; 1165, Бексхёфеде — 17 января 1229, Рига) — рижский епископ в 1199—1229 годах.

История

Служил каноником в Бремене, был назначен в 1199 году епископом Ливонии. Оба его предшественника — Мейнгард как миссионер-проповедник и Бертольд с крестоносцами — имели мало успеха. Альберт первым делом завел регулярные ежегодные весенние походы, для которых он часто лично вербовал участников в северо-западной Германии.

Стремясь привлечь пилигримов из Германии он добился особой папской буллы, дающей индульгенции всем новопереселенцам. Основанием Риги в 1201 году он обеспечил растущей немецкой колонии надежную точку опоры. Чтобы всегда быть готовыми к войне, для укрепления обороноспособности и для сопровождения пилигримов, возвращающихся домой, он основал в 1202 году Орден «Братьев Христова рыцарства», обыкновенно называемых меченосцами, с подчинением епископу Рижскому (позднее — архиепископу). До 1257 года резиденция архиепископов оставалась в замке Икскюль (ныне Икшкиле), после чего замок и владения были пожалованы магистру Ордена, и явились началом одноименного дворянского рода, а резиденцию перенесли в Ригу. Почти в беспрестанных походах он завладел землями к северу от Двины (Лифляндия), но воспрепятствовать завоеванию северной Эстляндии датчанами он не имел сил.

К 1211 году его стараниями был построен Домский собор и основана Домская школа — старейшее учебное заведение в истории Ливонии.

Принадлежащим к Священной Римской империи ленным князем завоёванного им края он был признан в 1207 году и затем вторично в 1225 году. Треть своих владений он отдал в ленное владение Ордену меченосцев; впоследствии, когда меченосцы влились в Тевтонский орден, возникли долгие тяжбы.

Что касается церковных дел, то по мере новых завоеваний он основывал рядом с Рижским новые епископства — Эстляндское, Эзельское, Дерптское, затем Семигальское и Курляндское, для которых был формально утвержден Папой в качестве митрополита его наследник Альберт II. Таким образом, ко времени его смерти было положено прочное основание епископско-рыцарскому лифляндскому государственному организму последующего времени, и сам этот организм включен в состав империи. Впрочем, ввиду отдалённости от коренных имперских земель и недостатка в немецком крестьянском сословии он сохранял всегда характер немецкой колонии среди чуждого в племенном отношении местного населения.

В 1996 году к 800-летию Риги была выпущена юбилейная монета (датированная 1995 годом) достоинством в 10 латов с изображением епископа Альберта на реверсе.

См. также

• Орден меченосцев
• Буксгевдены

Источники

• Альберт I фон Аппельдерн // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Бинеман, «Aus baltischer Vorzeit» (Лейпциг, 1870).
• Гаусман, «Das Ringen der Deutschen und Dänen um den Besitz Estlands» (Лейпциг, 1870).
• Гильдебранд Г. Х. «Die Chronik Heinrichs von Lettland. Ein Beitrag zu Livlands Historiographie und Geschichte».

Отрывок, характеризующий Альберт Буксгевден

3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.