Альберт Генуэзский

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Альберт Генуэзский
Alberto da Genova
Рождение

1090(1090)

Смерть

8 июля 1180(1180-07-08)

Почитается

Католическая церковь

Канонизирован

1244 год

В лике

святой

День памяти

8 июля

Подвижничество

отшельник

Альберт Генуэзский , Ламберт Генуэзский (итал. Alberto da Genova, 1090 г., Сестри Поненте, Италия — 8 июля 1180[1] , Генуя, Италия) — святой Римско-Католической Церкви, член монашеского ордена цистерцианцев, отшельник.





Биография

Согласно агиографическому источнику XVI века, который хранится в церкви святого Иоанна Крестителя в городе Сестри Поненте, Альберт решил стать отшельником в детском возрасте, когда повстречал одного монаха, жившего в одиночестве среди холмов Сестри Поненте. Поступив в бенедиктинский монастырь между 1120 и 1125 гг., Альберт исполнял первое время послушание на монастырской кухне. В 1129 году из бенедиктинского ордена образовался новый, цистерцианский монашеский орден. Монастырь, в котором жил Альберт стал жить по уставу нового цистерцианского монашеского ордена. Между 1140 и 1150 гг. Альберт стал вести отшельническую жизнь в скиту, который располагался недалеко от монастыря. В этом скиту Альберт прожил отшельником до самой смерти. Скит посещали многочисленные посетители, которые приносили Альберту пропитание. Слава о праведной жизни быстро распространилась среди местных жителей.

Альберт умер 8 июля 1180 года (по другим данным — 1239 г.) .

Прославление

Альберт Генуэзский был канонизирован Римским папой Иннокентием IV в 1244 году.

Напишите отзыв о статье "Альберт Генуэзский"

Примечания

  1. по другим данным — 8.07.1239 г.

Ссылки

  • [www.catholic.org/saints/saint.php?saint_id=1209 Индекс святых]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Альберт Генуэзский

Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.