Филозов, Альберт Леонидович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Альберт Филозов»)
Перейти к: навигация, поиск
Альберт Филозов
Место рождения:

Свердловск, СССР

Профессия:

актёр,
театральный педагог

Гражданство:

СССР СССР
Россия Россия

Годы активности:

19592016

Театр:
Награды:

Альбе́рт Леони́дович Фило́зов (25 июня 1937 — 11 апреля 2016) — советский и российский актёр театра и кино, педагог ВГИКа, профессор РАТИ. Народный артист Российской Федерации (1994)[1].





Биография

25 июня 1937 года родился в Свердловске (ныне Екатеринбург). Получил профессию токаря, работал на Государственном подшипниковом заводе № 6.

В 1955 году вместе с Юрием Гребенщиковым был принят выездной комиссией в Школу-студию МХАТ (курс Виктора Станицына). Окончив учёбу в 1959 году, сезон 19591960 проработал в Московском драматическом театре им. К. С. Станиславского у М. М. Яншина, вводился на роли Е. П. Леонова. В 19601961 годах служил в театре имени Ермоловой.

В 1961 был призван в армию, отслужил два года в сапёрном батальоне.

В 1963 вернулся в Московский драматический театр им. К. С. Станиславского (в котором формально числился до 1990 ). Работал с М. О. Кнебель и А. А. Поповым, играл в спектаклях Анатолия Васильева («Первый вариант „Вассы Железновой“», 1978 и «Взрослая дочь молодого человека», 1979).

C 1982 репетировал c Анатолием Васильевым в Театре на Таганке пьесу Виктора Славкина «Серсо», премьера которой состоялась в июле 1985 года.

С 1989 играл в спектаклях театра «Школа современной пьесы».

В 1991 — 1995 был мастером (совместно с Арменом Джигарханяном) актёрского курса во ВГИКе, преподавал в РАТИ.

В 2007 году дебютировал в качестве режиссёра, поставив на сцене театра «Школа современной пьесы» совместно с Ольгой Гусилетовой пьесу Ксении Степанычевой «2×2=5»[2][3].

Умер утром 11 апреля 2016 года после тяжёлой болезни[4][5]. Последние дни артист находился в больнице с онкологическим заболеванием[6]. За 2 дня до смерти был оттуда выписан[7]. Похоронен 13 апреля на Ваганьковском кладбище (участок № 43).

Признание и награды

Творчество

Критик Нина Цыркун заметила:

Ускользающая характерность как бы смытых черт, отрешённый взгляд белесоватых, почти прозрачных глаз — „знаковый“ облик Альберта Филозова задал ему амплуа постороннего: иностранца (первая роль в кино — Отто Тальвиг из Сынов Отечества) или чужого среди своих (инженер Петухов из телесериала И это всё о нём). А. Ф., впрочем, и сам прекрасно понимает, что он „другой“, и в стаю не тянется. Представитель редкого у нас племени перфекционистов, искатель совершенства — прежде всего в себе самом. Уже известный актёр, он профессионально обучался музыке и танцам — чтобы сыграть, может быть, единственную роль, где эти умения пригодятся. В кино у него сложились доверительные отношения с режиссёрами негромкой славы, но, видимо, одной с ним группы крови. Скорлупка детского кино (Чёрная курица…, Вам и не снилось, Мэри Поппинс…, Рыжий честный влюблённый) стала для него уютным прибежищем, тем „отдельным“ миром, где ему дозволено вести частное существование, играя некую свою историю для самого себя. Он добровольно запер себя в футляр немецкой фабрикации, объявив тихую войну излишествам — узорчатой пластике, игривости голосовых модуляций: даже в самых камерных ролях А. Ф. не опускается до утеплённой „проникновенности“, даже в самых патетических эпизодах не глаголет и не рубит руками воздух. Но его футляр — штука в высшей степени практичная: он впору и негодяю-перебежчику (Вид на жительство), и добропорядочному секретарю (Никколо Паганини), и фашиствующему изуверу (Тегеран-43), и рохле (Вам и не снилось), и монструозному директору новорусского колледжа (Кто, если не мы). Фокус — в незаметной подсветке изнутри, преображающей матовую поверхность. Скупость не наличных, но востребованных средств; богатство скудного — режиссёр Гамлет Датский остался бы доволен актёром А. Ф. Тем более что главное сыграно им всё же не в кино, а в театре — во „Взрослой дочери молодого человека“ и в „Серсо“ у Анатолия Васильева. Здесь у него другая жизнь; здесь он заодно с самыми знаменитыми и модными режиссёрами, здесь он отважно пускается в самые отчаянные авантюры.

— [www.russiancinema.ru/template.php?www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=15&e_dept_id=1&text_element_id=975 Новейшая история отечественного кино. 1986—2000. Кино и контекст. Том III. СПб, «Сеанс», 2001]

Роли в театре

«Школа современной пьесы»

  • «Пришёл мужчина к женщине» — Мужчина
  • «А чой-то ты во фраке?» — Иван Васильевич Ломов, Степан Степанович Чубуков
  • «Без зеркал» — Павел Павлович
  • «С приветом, Дон Кихот!» — Дон Кихот
  • «Другой человек»
  • «Антон Чехов. Чайка» — Дорн
  • «Записки русского путешественника» — Алик
  • «Прекрасное лекарство от тоски» — Александр
  • «Борис Акунин. Чайка» — Дорн
  • «Город» — Отец
  • «Кремль, иди ко мне!» — Николай Оннов, Полковник Одуванчиков, Цезарь Брутович, Аглая Леопольдовна
  • «Чайка. Настоящая оперетка» — Дорн
  • «Одержимые»
  • «Своими словами»
  • «Холостой Мольер»
  • «Русское варенье» — Андрей Иванович Лепёхин (Дидюля), пенсионер
  • «Москва. Психо» — Ясон
  • «Дом» — Папа Оли и дедушка Игоря
  • «Звёздная болезнь» — Юбиляр
  • «Медведь» — Миша Григорьев
  • «Подслушанное, подсмотренное, незаписанное» — сюжет «Юбиляр»
  • «Последний ацтек» — Мистер Гольдинер

Фильмография

Телеспектакли

Озвучивание

Юозас Будрайтис

Мультфильмы

Напишите отзыв о статье "Филозов, Альберт Леонидович"

Литература

Сологуб В. Альберт Филозов. — М.: Всесоюзное бюро пропаганды киноискусства, 1983. — 36 с. — 75 000 экз.

Примечания

  1. [document.kremlin.ru/doc.asp?ID=082887 Награждён указом президента России № 1766 от 29 августа 1994 года]
  2. [www.saratov-kultura.ru/news-2007.html Новости культуры на сайте Культура Саратова, 2007 год]
  3. [www.kp.ru/daily/23985/75281/print/ «2х2=5» — минус один рубль] Комсомольская правда
  4. [n4k.ru/main/52922-umer-izvestnyjj-akter-albert-filozov.html Умер известный актёр Альберт Филозов]
  5. [special.tass.ru/kultura/3193222 Скончался актёр Альберт Филозов]
  6. [mir24.tv/news/society/14220008 Близкие рассказали о драме последних дней актёра Альберта Филозова]
  7. [www.interfax.ru/culture/503126 Скончался актер Альберт Филозов]
  8. [docs.cntd.ru/document/901102156 Указ Президента Российской Федерации от 29 августа 1994 года № 1766 «О присвоении почетного звания "Народный артист Российской Федерации" Филозову А.Л.»]
  9. [uristu.com/library/ukazy/prezident_013603/ Указ Президента Российской Федерации от 18 ноября 2004 года № 1455 «О награждении государственными наградами Российской Федерации»]
  10. 1 2 3 4 5 6 7 8 Мирон Черненко. [chernenko.org/256.shtml Этот многоликий Филозов] // «Искусство кино», 1985, № 8.

Ссылки

  • [5-tv.ru/programs/broadcast/502744/ Альберт Филозов в программе «Встречи на Моховой» («Петербург — Пятый канал», 11 октября 2008 года) — запись 7 сентября 2008]
  • [www.neglinka29.ru/artist/albert_filozov На сайте Театра «Школа современной пьесы»]
  • [www.russiancinema.ru/names/name975/ Альберт Филозов в «Энциклопедии отечественного кино»]
  • [www.echo.msk.ru/programs/theatre/21745/ Альберт Филозов в программе «Театральная площадь»]
  • [www.svobodanews.ru/Transcript/2008/04/27/20080427131550330.html Альберт Филозов в программе Виктора Шендеровича]
  • [m-llekolombina.livejournal.com/85936.html Альберт Филозов в «ЖЖ» «m-llekolombin’ы»]

Отрывок, характеризующий Филозов, Альберт Леонидович

– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.